Избранное: Христианская философия
Шрифт:
Таким образом, «мистический синтез средневекового августинианства был уже подготовлен». Жильсон подчеркивает, что этот синтез должен был быть философским, так как он объясняет сверхъестественное, без понимания которого природа человека остается неразгаданной загадкой.
Философия св. Фомы, завершающая развитие христианского аристотелизма, и философия Бонавентуры, заключает Жильсон, дополняют друг друга, как две наиболее универсальные интерпретации христианства, и именно потому, что они дополняют друг друга, они не могут ни исключить друг друга, ни совпасть.
Резюме: «Когда читаешь "Малые труды" («Opuscules») и даже "Комментарий" к изречениям, складывается впечатление, что имеешь дело со св. Франциском Ассизским, который на
Но действительно ли речь идет о философии? Пристальное чтение «Философии св. Бонавентуры» открывает в ней целый ряд двусмысленностей.
Начиная с той главы, где речь идет о естественном разуме, мы сталкиваемся с вопросом различения разума и веры. Это различение нужно Бонавентуре, чтобы оправдать познание путем веры. Если философия есть познание истины посредством только разума, то теология ставит на первое место веру, которая в себе самой находит подтверждение того, во что верит. Бонавентура подчеркивает, что рациональное знание, будучи одним из основных элементов природы человека, является всего лишь отражением падающего на наши лица творческого света. Он не забывает отметить, что рациональное знание, преданное самому себе, легко может впасть в заблуждение, и только вера способна прояснить ему путь.
С точки зрения Бонавентуры, разум и вера тяготеют друг к другу, при том, что у того и другой свой предмет и способ познания. Падшая природа человека не позволяет ему обойтись без помощи сверхъестественного, в противном случае он «останется в стороне от общей икономии прозрений и будет обречен делать ошибки».
И дело не только в различиях между философией и теологией. Обнаруживая недостаточность рационального знания, Бонавентура отводит философии посредническую функцию — это «путь к иному». Вера позволяет «пройти участок, освещенный разумом, и обратиться к сладости созерцания».
Легко увидеть, насколько такой взгляд отличен от взгляда св. Фомы. Те, кого смущает оценка Жильсоном Бонавентуры, склонны судить о нем с точки зрения св. Фомы. Но историк должен сохранять объективность, если хочет понять своеобразие того или иного мыслителя.
«Философский разум явился из иных сфер и устремляется в иные сферы». Вслед за Александром Гэльским Бонавентура считает, что ни понять по-настоящему сущность Бога, ни совершенно его игнорировать разум не в состоянии. Если существование Бога становится очевидным, убедить в этом кого-либо чисто философским путем невозможно, так как за логическими рассуждениями скрывается предшествующий опыт. «Надо иметь опыт относительно существования Бога, чтобы прийти к логическому выводу на сей счет». Вот почему Бонавентура придает высокую ценность свидетельству св. Ансельма, считавшего, что познание Бога является естественной способностью души.
С позиции Бонавентуры, констатирует Жильсон, философия, опирающаяся лишь на свои собственные ресурсы и не принимающая помощь со стороны, не может прийти к истинному познанию евангельского Бога живого, Отца, Сына и Святого Духа. Но если философия отправляется от веры в Бога живого, Отца, Сына и Святого Духа и принимает на себя посредническую функцию, она становится метафизикой, как ее понимает Бонавентура, т. е. истинной философией, которая приводит в движение все силы разума, чтобы от теологии Слова обратиться к философскому осмысливанию идей.
Становится понятным суждение Бонавентуры, считающего Аристотеля ученым, а Платона мудрецом. Отрицая идеи, Аристотель остается в рамках науки и не проникает в область метафизики.
После Жильсона о Бонавентуре появилось много новых работ, но они не противоречат тому, что было сказано Жильсоном на данную тему полвека назад. Это относится и к тщательно исследованному им вопросу о символике, занимающему центральное место в метафизике аналогий. За внешним беспорядком и разнообразием вещей прослеживаются нити аналогий, связывающих их друг с другом и соединяющих их с Богом. Для Бонавентуры
[1270]
«Великолепие» (нем.).
Философия и здесь выполняет посредническую роль, как она это делает в вопросе о метафизике света или семенах разума.
Нужно было очень хорошо знать всю историю средневековой мысли, чтобы написать главу об интеллектуальных озарениях так, как написал ее Жильсон. Необходимо было выявить узы, связывавшие Бонавентуру и св. Августина, и в то же время иметь в виду все посредствующие между ними фигуры. Так, проблему отношения самотождественности пути и ее способностей по-новому решил Александр де Хейлс, как это хорошо показал монсиньор О.Лотэн. Но Бонавентура пошел дальше, употребив в данном плане понятие редукции: способности души едино сущны ей и редуцируются в зависимости от тех условий, в которых она пребывает. Отнюдь не будучи случайными, они выступают как факторы, «непосредственно провоцирующие душевную субстанцию на самопроявление».
С этим связана проблема знания и озарения, равно как и достоверности: «Божественная истина сообщает нашему сознанию нечто от своей необходимости и своей непогрешимости; при том, конечно, интуитивное и весьма отдаленное угадывание Божественной сущности отнюдь не преображает нас в граждан потустороннего мира».
По вопросу о моральной интуиции и о свободе воли были проведены важные исследования: заслуживают внимания такие содержательные книги, как «Бонавентурианский экземпляризм» Жана-Мари Биссена, «Моральный финализм» Жана Ромера, и ряд других. Все они в той или иной мере обязаны Жильсону, показавшему, что и здесь философия выполняет посредническую роль, отдавая себе отчет в данных веры: Бог продолжает работать над творением, «заполняя лакуны, от которых страдает душа, стремящаяся в Боге найти оправдание своим усилиям, направленным к совершенствованию и лучшему пониманию того, что есть в мире».
«Господи, я произошел от Тебя и Твоею волею возвращаюсь к Тебе» («Hexaem.», coll. I, п. 17). Эти слова Бонавентуры, считает Жильсон, резюмируют интеллектуальный и духовный, чтобы не сказать мистический, путь Серафического Доктора. В «Prooemium» [1271] (Предисловии) к «Комментариям ко II Книге изречений» яснее, чем в любом другом месте, обрисована задача философии, которая состоит в том, чтобы подвести к теологии, а именно к понятию благодати, придающей сверхъестественное измерение бытию и всем его движениям. Мы подходим к мистическому порогу, где опыт поглощает знание в экстазе любви.
[1271]
Введение (лат.).
С тех пор, как появились исследования, о которых я здесь говорил, Жильсон продолжал расти как историк. При нашей встрече мне показалось, что он готов пересмотреть написанное им в некоторых частностях. А именно он хотел бы переписать последнюю главу «Философии св. Бонавентуры», которая называется «Дух св. Бонавентуры».
С одной стороны, изменились обстоятельства, придававшие полемическую направленность его исследованию; историки поняли, наконец, что св. Бонавентура не был просто «черновиком», предварявшим появление св. Фомы. С другой стороны, как бы освобожденный от полемических задач, Жильсон смог заново оценить св. Бонавентуру, ибо сам возвысился до уровня мудрости.