Избранное: Христианская философия
Шрифт:
Итак, эти два соединения не являются соединениями одного порядка, хотя оба представляют собой соединения акта и потенции. Поэтому актуальность, о которой мы говорим, не может иметь один и тот же смысл в обоих случаях. Понять этот факт мешает то обстоятельство, что при всем различии обоих актов они ведут к одинаковому следствию — существованию. Как мы уже сказали, существовать может лишь id quod est; но id quod est всегда представляет собой некоторую субстанцию. А поскольку субстанция является таковой благодаря форме, форму надлежит признать одним из co-начал существования. В этом смысле все существующее существует через форму: forma… potest dici quo est, secundum quod est essendi principium (форма… может быть названа тем, через что существует [вещь]; в соответствии с этим она есть начало бытия) [870] . Форма не только может, но и должна быть так названа: не будучи высшим онтологическим актом, она тем не менее является, в качестве собственного акта субстанциального бытия, необходимым промежуточным звеном, воспринимающим и сообщающим акт существования. Никогда не нужно забывать лапидарную формулу, резюмирующую это учение: Per hoc enim in compositis ex materia et forma, dicitur forma esse principium essendi, quia est complementum substantiae, cujus actus est ipsum esse; sicut diaphanum est aeri principium lucendi, quia facit eum proprium subjectum lucis (В соединениях из материи и формы о форме потому говорится, что она есть начало бытия, что она представляет собой дополнение субстанции, чей акт есть само бытие. Это подобно тому, как прозрачность есть начало свечения воздуха, потому что делает воздух собственным субстратом света) [871] . Здесь получает разъяснение неуклюжая формула, над которой издевался Сигер Брабантский и которая гласит, что esse «как бы конституировано началами сущности». Вспомним, что конечное существование не способно существовать само по себе. Оно может быть только существованием сущности; а так как сущность есть необходимое условие esse, мы выразимся точно, если назовем существование следствием сущности: Esse in re est, et est actus entis resultans ex principiis rei, sicut iucere est actus lucentis (бытие пребывает в вещи и есть акт сущего, проистекающий из начал вещи, подобно тому как свечение есть акт светящего) [872] . Если порой св. Фома добавляет ограничение quasi, то лишь потому, что в действительности сущность и существование невозможны друг без друга, хотя и нельзя сказать, что одно проистекает из другого в прямом и буквальном смысле. Итак, св. Фома вновь и вновь повторяет, что существование Достигает сущности в форме и через форму. Таким образом, форма сама по себе есть начало и причина существования в указанном смысле. И однако, хотя не существует формы для формы, должен иметь место некоторый акт формы. Именно таким актом является акт существования [873] .
[870]
Cont. Gent., loc. cit.
[871]
Cont. Gent., loc. cit.
[872]
In III Sent., dist. 6, q. 2, a. 2, Resp.
[873]
«Ea quae sunt formae subsistentes, ad hoc quod sint unum et ens, non requirunt causam formalem, quia ipsae sunt formae; habent tamen causam exteriorem agentem, quae dat eis esse» (Формы,
Чтобы эта актуализация формы стала возможной, нужно, чтобы форма, будучи высшим актом в своем собственном, формальном плане, в другом отношении находилась в потенции. Именно об этом говорит св. Фома, но в таких терминах, которые выдают отсутствие у него с этого момента адекватного языка. Тщательно отметим эти языковые затруднения, ибо они связаны с самим существом проблемы. Флуктуации языка, в которых так очевидно выразилась предельная, действительно последняя метафизическая важность темы, могут быть использованы двояким образом: они могут помочь понять глубинную мысль св. Фомы, а могут послужить источником аргументации для тех, кто желал бы приписать св. Фоме совершенно чуждое ему учение. В зависимости от подхода каждого исследователя они могут стать либо драгоценными указаниями на истинный смысл прочерченной кривой, либо удобным предлогом для того, чтобы избежать затруднений, ускользнув по касательной. Естественный язык рассуждающего разума — это язык сущностей и субстанций. Когда сама субстанция описывается в терминах формы и материи, то понятие потенции тут же ассоциируется с материей, а понятие акта — с формой. Но в данном случае речь идет именно о том, чтобы преодолеть план субстанциального бытия как таковой. Это можно сделать лишь одним способом: мы должны мыслить форму (которая есть акт) высшей актуальностью в ее собственном плане бытия и одновременно потенциальностью в другом порядке. Иначе говоря, от нас требуется помыслить такую потенциальность, которая будет никоим образом не потенциальностью материи, но потенциальностью формы. Аристотелевский язык не способен предоставить терминологию для выражения онтологического отношения, столь чуждого самому аристотелизму. Поэтому св. Фома так часто вынужден добавлять quodammodo («некоторым образом») к тем единственным формулировкам, которые были доступны для него в то время. Так, он говорит, что формы «некоторым образом» находятся в потенции относительно существования, к которому они приобщаются [874] . Что касается определительной роли esse, здесь затруднение кажется меньшим, и св. Фома чаще без колебаний называет его актом; но иногда также «актуальностью» форм или сущностей; и даже, как мы видели, говорит о «формальности» esse по отношению ко всем остальным элементам реальности [875] . В действительности и здесь понятие акта естественно влечет за собой понятие формы, хотя экзистенциальный акт формы, будучи запредельным плану субстанции, сам трансцендентен плану формальности.
[874]
«Ipsum esse est actus ultimus qui participabilis est ab omnibus: ipsum autem nihil participat; unde, si sit aliquid quod sit ipsum esse subsistens, sicut de Deo dicimus, nihil participare dicimus. Non autem est similis ratio de aliis formis subsistentibus, quas necesse est participare ipsum esse, et comparari ad ipsum ut potentiam ad actum; et ita, cum sint quodammodo in potentia, possunt aliquid aliud participare» (Само бытие есть предельный акт, к которому может быть причастно всё; он же сам ничему не причастен. Поэтому если имеется нечто, что является самим субсистентным бытием — как мы это говорим о Боге, — то его мы называем не причастным ничему. Однако не так обстоит дело в отношении других субсистентных форм, которым необходимо быть причастными к самому бытию и соотноситься с ним, как потенция соотносится с актом. Итак, поскольку они находятся некоторым образом в потенции, постольку они могут быть причастны чему-либо другому). Qu. disp. de anima, qu. I, art. 6, ad 2.
[875]
«Ipsum esse est actus formae subsistentis» (Само бытие есть акт субсистентной формы). Qu. disp. de anima, art. VI, ad Resp. «Esse est actualitas omnium actuum, et propter hoc est perfectio omnium perfectionum» (Бытие есть актуальность всех актов и потому есть совершенство всех совершенств). De potentia, q. VII, a. 2, ad 9. «Unde ipsum esse est actualitas omnium rerum, et etiam ipsarum formarum» (Отсюда само бытие есть актуальность всех вещей, и даже самих форм). Sum. theol., P. I, q. 4, а. 1, ad 3. «Esse autem est illud quod est magis intimum cuilibet rei, et quod profundius omnibus inest, cum sit formale respectu omnium quae in re sunt» (Бытие же есть то, что является наиболее внутренним во всех вещах и наиболее глубоким, ибо оно имеет формальный характер по отношению ко всему, что есть в вещи). Sum. theol., P. I, q. 8, а. 1, ad 4. Если следующий текст верен, то св. Фома хотя бы однажды говорил об esse как о форме: «Caret vero secundum se considerata [se. materia] forma, per quam participet esse in actu secundum proprium modum. Ipsa vero res composita, in cui essentia considerata, jam formam habet esse; sed participat esse proprium sibi per formam suam» (В действительности [материя] сама по себе лишена формы, через которую она была бы причастна актуальному бытию согласно собственному модусу. Правда, сама составная вещь, в которой заключена рассматриваемая сущность, уже имеет форму бытия — но причастна к присущему ей бытию через свою форму). De substantiis separatis, cap. VI. Выражение «formam esse» никоим образом не является ошибкой в синтаксисе св. Фомы; речь идет о сущностном бытии субстанции. Ход мысли таков: esse не есть ни материя, ни форма, но то, что происходит с композитом благодаря форме. В самом деле, в составных субстанциях материя сама по себе обладает лишь потенциальным бытием; актуальное бытие она получает только через форму. Что же касается составной субстанции, форма уже включена в ее сущность, но только благодаря форме она причастна к esse, которое является ее собственным бытием.
Еще одна формула, несомненно подлинная, представляет другой подход к тому, что хочет сказать св. Фома: «Quodcumque ens creatum participat, ut ita dixerim, naturam essendi» (Всякое тварное сущее причастно, так сказать, природе бытия). Sum. theol., P. I, q. 45, а. 5, ad 1. Более чем очевидно, что, строго говоря, esse не есть natura — за исключением Бога, как говорит св. Ансельм, — и что, следовательно, не может быть natura essendi. Ho св. Фома ищет здесь самую сильную формулу, какую только можно вообразить, чтобы сказать следующее: за исключением Бога, esse всегда есть esse по причастности. Поэтому он добавляет оговорку ita dixerim, которая оберегает различине твари и творца.
Итак, отношение существования к сущности предстает как отношение акта, не являющегося формой, к некоторой потенциальности, не являющейся материей, т. е. к потенциальности определенного рода. Теперь нам нужно установить саму возможность подобного отношения. Ведь можно задаться следующим вопросом: в случае, когда речь идет об акте существования, мыслимо ли его соединение с какой бы то ни было потенцией? Для того, чтобы войти в реальное соединение с существованием, сама сущность, очевидно, должна быть реальной, т. е. существовать. Поэтому то, что называют реальным соединением сущности и существования, следовало бы назвать реальным соединением существования и существования, что абсурдно. Иначе говоря, если данная сущность существует, она уже не может соединиться с существованием; а если не существует, то она есть ничто и ни с чем не может вступать в соединение [876] . Когда это возражение формулируется таким образом, его невозможно опровергнуть на его собственной почве. Отсюда понятно, что его приверженцы отказываются покидать эту почву, где они поистине непобедимы. Но именно поэтому на ней встреча с мыслью св. Фомы Аквинского почти наверняка исключена. Реальное различие или реальное соединение в том виде, как оно мыслится здесь, возможно только между двумя реальностями, из которых каждая полностью определена независимо от другой и составляет объект отдельного понятия. Но св. Фома говорит как раз о том, что существование возможно мыслить только как существование некоторой существующей субстанции. Конечно, мы не ошибемся, если скажем, что «существование» как таковое, в отрыве от понятия существующего «нечто», т. е. субстанции или вещи, есть термин, лишенный собственного содержания [877] . Но не следует поспешно заключать отсюда, будто то, что не есть объект понятия, не является объектом познания, а что не является объектом познания, то вообще лишено бытия. Но именно так поступают те, кто говорит: коль скоро ни для человека, ни для Бога невозможно мыслить акт esse вне какой-либо субстанции, то esse не имеет собственного существования, которое позволяло бы ему соединяться с сущностью или отличаться от нее [878] .
[876]
«Напротив, сущность, реально соединенная с существованием, была бы формально конституирована в качестве реальной потенции, способной вступать в реальное соединение с esse и (постольку, поскольку она должна была бы противостоять ему) через сам акт esse, определяющий и сообщающий ей реальность. В плане чистого quid мы, несомненно, признаем, что сущность не нуждается в дополнении, что она интеллигибельна сама по себе, независимо (если позволено так выразиться) от какого бы то ни было действительного акта существования. Но в этом плане чистого quid [т. е. в отвлечении от существования, поскольку она не существует] сущность не соединяется ни с чем». Descoqs Р. Thomisme et scolastique, в Archives de Philosophie, vol. V, cahier I; Paris, G. Beauchesne, 1926, p. 103. См.: Op. cit, p. 101; и в Archives de Philosophie, vol. X, cahier 4, Paris, G. Beauchesne, 1929, p. 589.
[877]
«Итак, мы абсолютно отрицаем тот факт, что существование, адекватным образом отличенное от сущности, образует метафизическое понятие, выражающее такую реальность, которая формально не подразумевает сущность и сама по себе решительно противостоит сущности. С такой точки зрения, противостоящая сущности экзистенция, исключающая сущность или обходящаяся без нее, есть не более чем совершенно пустая логическая форма… Короче говоря, существование, existentia, id quod formaliter ens constituitur actu, представляет собой не понятие, а псевдопонятие. Что касается esse, сущего в собственном смысле (к сожалению, у нас во французском языке нет слова для различения ens и esse), его нельзя адекватно, т. е. реально, противопоставить сущности: оно тождественным образом является "ens ut participium", ?. e. индивидуальной реальностью, объектом интуиции — как чувственной, так и интеллектуальной. Будучи реальностью, оно существует как таковое, и наш интеллект по природе организован таким образом, чтобы абстрагировать от него чтойность. Реальное esse формально подразумевает сущность или же не существует». Descoqs Р. Thomisme et scolastique, p. 112.
[878]
«Итак, esse само по себе не подпадает под понятие: об этом следует неустанно напоминать. Под понятие подпадает лишь абстрактная общая сущность — постольку, поскольку она совершенным образом выражает связь со своей причиной-образцом, а не поскольку она актуально существует. Актуальность как таковая подпадает под понятие разве что косвенно, в постижении индивидуальной сущности; мы познаём ее именно как актуальность только интуитивно». Op. cit., p. 111–112. — «Итак, esse нельзя представить актом в строгом смысле слова. Оно немыслимо, а потому и не существует ни для конечного ума, ни для Бога, кроме как в той мере, в какой оно реально отождествляется с сущностью, которая его реализует и в которой оно высказывает связь с причиной, от которой происходит». Op. cit., p. 121 — 122.
Речь идет не просто о выборе между двумя возможными интерпретациями томистской онтологии, но о выборе между двумя разными концепциями философии вообще. С тем, что у нас нет собственного и прямого понятия esse, согласны все; но трудность заключается не в этом. Нам говорят, что неконцептуализируемое нельзя мыслить, а то, что нельзя мыслить, не существует. Но метафизика св. Фомы требует более сложной методологии, чем этот непримиримый концептуализм, в котором, как иногда кажется, закон хочет диктовать предписания самому божественному интеллекту. Если томистская онтология включает, как было сказано, онтологию Аристотеля, то она действительно должна опознавать в структуре каждого реального сущего присутствие причины, схватываемой понятием; и этой причиной будет сущность. Но томистская онтология стремится также преодолеть онтологию Аристотеля, полагая за пределами сущности акт самой этой сущности. И поэтому она вынуждает нас признать собственную актуальность esse, которое, будучи трансцендентно сущности, трансцендентно и понятию. Противоположная аргументация формально безупречна. Но она подтверждает тот факт, что св. Фома не сумел бы реально различить сущность и существование, если бы отождествил реальное с мыслимым, а мыслимое с объектом понятия. Да и как бы он это сделал? Требовать от esse способности концептуализироваться значит желать, чтобы оно было некоторой вещью. Но если сказанное нами верно, то esse есть высший акт, конституирующий всякую вещь, и, следовательно, не может быть одно с нею. Поэтому в рамках онтологии, которая не сводится к целостному «вещизму», возможно соединять сущность и существование и отличать их друг от друга.
Теперь нам предстоит показать, что такое различение не является чисто рассудочным. Этого можно достигнуть через определение взаимных отношений между сущностью и актом существования в структуре субстанции. Но будет, вероятно, не лишним сперва напомнить два аристотелевских принципа, которыми пользуется томистская онтология — правда, в такой области, в какую сам Аристотель никогда не проникал. Первый принцип: всякое соединение, следствием которого становится некоторое сущее, обладающее реальным единством, есть соединение потенции с актом. Второй принцип: причины четырех разных родов (материальная, формальная, движущая и целевая) могут порождать одна другую, и в этом не будет никакого противоречия: causae ad invicem sunt causae sed in diverso genere (причины суть причины друг друга, но в разном роде) [879] . Приняв это, мы можем показать, что существование может и должно отличаться от сущности, чьим актом оно является, и что такое отличие нельзя считать чисто рассудочным.
[879]
In V Metaph., cap. 2, lect. 2.
Принцип, который обусловливает необходимость такого различения, обнаруживается именно в том, что, как принято считать, делает подобное различение немыслимым. Нам говорят, что esse может мыслиться только в некоторой сущности. Совершенно верно. Но именно поэтому, когда мы говорим о конечном акте существования, этот акт и его сущность с необходимостью должны быть aliud et aliud (одним и другим, отличными друг от друга). В самом деле, есть конечные сущие — единственные, которые нам даны в опыте. Но возможность конечного сущего предполагает, что его акт существования есть нечто «иное» по отношению к сущности. Ведь если бы речь шла о чистом esse, дело обстояло бы иначе. Чистый акт существования есть всецело акт; иначе говоря, он есть акт во всех отношениях и на всех уровнях. И это происходит по той простой причине, что он предшествует им всем в качестве условия самой их возможности, а потому трансцендентен им всем. Таким образом, чистое esse неограничено не только в плане собственно существования, но и в плане сущности: ведь оно предшествует ей, и вследствие этого никакое сущностное определение не приложимо к esse. Вот почему, как замечает св. Фома в трактате De ente et essentia, некоторые философы утверждали, что у Бога нет сущности: коль скоро Бог есть чистое esse, его чтойность, или сущность, с необходимостью сливается с его esse [880] . По причинам, несомненно связанным с его собственным учением об именах Божьих, св. Фома старается избегать простого отрицания наличия сущности у Бога; он предпочитает говорить, что божественной сущностью является сам акт существования. Но каковы бы ни были словесные формулировки, факт остается фактом: чистое esse не детерминировано никакой сущностью, в силу которой оно было бы именно вот этим esse. Ha высшем уровне бытия, куда мы теперь стремимся подняться, проблема отношения сущности к существованию исчезает, ибо сущность сводится к чистому акту существования.
[880]
«Aliquid enum est, sicut Deus, cujus essentia est ipsum suum esse; et ideo inveniuntur aliqui philosophi dicentes quod Deus non habet quidditatem vel essentiam, quia essentia sua non est aliud quarti esse suum» (A есть нечто — как, например, Бог- чья сущность есть само его существование; и потому находятся некоторые философы, которые говорят, что Бог не имеет чтойности, или сущности, так как его сущность есть не что иное, как его существование). De ente et essentia, cap. VI (IV). Несомненно, св. Фома подразумевает здесь формулу Авиценны, от которой явно отмежевывается.
Необходимо избежать любых заблуждений относительно esse, о котором идет речь. Как мы уже сказали, наша естественная склонность смешивать реальное с концептуализируемым неизбежно подталкивает разум к тому, чтобы концептуализировать само esse. Всякий раз, когда мы уступаем этой естественной склонности, т. е. не боремся активно против нее, утверждение акта существования сводится к утверждению акта сущего. А поскольку сущим является то, что есть, постольку и само esse как бы опредмечивается в понятии сущности. Бог, это чистое esse, отныне мыслится как бесконечная сущность, и в ней заключается последняя причина всего, что может существовать по причастности к ней. В таком понимании каждое конечное esse тоже существует лишь в качестве сущности, т. е. постольку, поскольку порождается и определяется отныне высшим актом — актом формы. То, что называют esse, оказывается не более чем первой формальной причиной, в силу которой некоторая вещь заслуживает имени «сущего». Но в том, что касается томистского esse, дело обстоит совершенно иначе. Это не бесконечная сущность, которой по праву принадлежит существование, но абсолютный акт существования, в котором существование как бы занимает место сущности. Бог св. Фомы есть esse и не что иное. Его экзистенциальная чистота отличает его от всех прочих сущих, каждое из которых представляет собой такой акт esse, который в силу присоединенной к нему сущности принимает заданные качества и определяется к бытию в качестве именно «такого сущего» [881] . Тщательно отметим это фундаментальное различие: ведь те, кто его не делает, напрасно спрашивают себя, каким образом учение, полагающее в начало всего сущего чистый акт esse, способно избежать пантеизма. Иллюзорная проблема возникает именно потому, что чистый акт существования смешивается с формальным понятием чистой сущности, — вернее, потому, что здесь воображается некий метафизический бастард, который якобы существует в качестве акта esse и тем не менее универсален, как общая сущность сущего. Скажем так: чистое экзистенциальное esse отлично от всего остального тем, что в своей полноте отказывается принимать любые последующие добавления, в то время как сущность остается открытой для всякого рода дополнительных определений.
[881]
«Sed esse est diversum in diversis. Nec oportet, si dicimus quod Deus est esse tantum, ut in illorum errorem incidamus, qui Deum dixerunt esse illud esse universale, quo quaelibet res est formaliter. Hoc enim esse, quod Deus est, hujus conditionis est, ut nulla additio sibi fieri possit: unde per ipsam suam puritatem est esse distinctum ab omni esse… Esse autem communi, sicut in intellectu suo non includit aliquam additionem, ita nec includit in intellectu suo aliquam praecisionem additionis; quia, si hoc esset, nihil posset intellligi esse, in quo super esse aliquid adderetur» (Ho esse различно в разном. Если мы говорим, что Бог есть только esse, не следует впадать в заблуждение тех, кто говорит, что Бог есть то всеобщее бытие, в силу которого формально существует всякая вещь. Ведь это esse, каковым является Бог, таково, что оно не может принять в себя никакого добавления; поэтому в силу самой своей чистоты оно отлично от любого [другого] esse… Ho в мышление об общем бытии не входит ни какое-либо добавление, ни какое-либо уточнение: ведь если бы это было так, было бы невозможно мыслить бытие, в котором добавлялось бы что-либо сверх бытия). De ente et essentia, cap. VI (IV).
Итак, будем исходить из чистого акта существования, а не из его абстрактной понятийной кальки. Если существует такое нечто, субсистентное через себя, которое представляет собой ipsum esse (само бытие), оно может быть только единственным. В самом деле, разве могло бы оно быть чистым существованием без всякой примеси потенциальности, если бы вне его существовало нечто реальное — то, которым наше чистое esse могло быть, но не стало, и которое само не стало этим чистым esse? Поэтому можно утверждать, что в силу самого своего понятия чистое существование единственно: Ipsum igitur esse per se subsistens est unum tantum. Почему же тогда существующих вещей много? Чтобы это понять, нужно допустить радикальное различие между тем, что есть само существование, и тем, что обладает существованием. Всё сущее вне Бога обладает существованием (отпе autem quod est, esse habet), т. е. имеет его только по причастности. Поэтому для того, чтобы понять причину конечных сущих, данных в опыте, мы принуждены мыслить каждое из них составленным из «того, что есть» (субстанции или сущности) и акта существования, или esse, в силу которого существует эта субстанция или сущность. Хорошо известное возражение гласит, что различение или соединение возможно лишь при условии, что сама сущность существует. Совершенно верно, что именно существованию обязана сущность способностью соединяться с ним или отличаться от него. Но верно и то, что сущность соединяется с существованием или отличается от него in diverso genere. Если принимать всерьез это диалектическое опровержение различия сущности и существования, то различение нужно провести до конца. Ведь все реальное — это не esse и не сущность; оно есть сущее, конституированное их соединением. Не только сущность обязана esse бытием, которое позволяет ей соединяться с esse, но и само конечное esse обязано сущности бытием, которое позволяет ему, в свою очередь, соединяться с сущностью. Только чары воображения побуждают нас представлять акт существования самодостаточным и как бы оформляющим сущность, которая без него была бы ничем. Конечный акт существования не способен актуально существовать без сущности, как и сущность не способна существовать без акта существования. Однако из этого еще не следует, что одно без другого есть просто ничто, — конечно, если не считать понятия сущего и вещи взаимозаменяемыми. В таком случае мы столкнулись бы с невыполнимой задачей: соединить существование с сущими, вещь с вещами, в то время как вопрос заключается в том, чтобы узнать, каким образом и чем именно образованы сами сущие и сами вещи. А они образованы актом существования и сущностью; причем esse сообщает существование сущности, которая его специфизирует, и само получает от нее кое-что — конечно, не бытие, которым оно само ее наделило, но спецификацию, в силу которой esse приобретает качественную определенность как именно вот это esse. Скажем иначе: сущность приобретает актуальное существование в акте, а в ответ наделяет акт существования формальной определенностью, без которой он не был бы конечным актом существования [882] .
[882]
Итак имеется соединение двух порядков бытия, которые почти что можно назвать сущностно различными: чисто формального бытия сущности и бытия акта существования: «Esse enim quod hujusmodi est [se. существование] est aliud secundum essentiam ab eo cui additur determinandum». De potentia, q. VII, a. 2, ad 9.
Итак, не следует воображать метафизическое соединение сущности и существования как некое физическое соединение двух элементов, каждый из которых уже должен обладать конкретным существованием для того, чтобы соединение, призванное его объяснить, стало возможным. Существующее состоит не из других существующих вещей, а из элементов, которые равно принадлежат к порядку бытия, но в разных отношениях. Эти соединяющиеся элементы не только могут быть ничем друг без друга; но для того, чтобы между ними было возможно реальное соединение и различение, каждый из них действительно не должен быть ничем из того, чем является другой. Именно так обстоит дело. В конкретной реально существующей субстанции форма, взятая сама по себе, есть не-бытие актуального существования, ибо именно как форма она обладает существованием только по причастности. Если же от небытия актуального существования мы обратимся к небытию акта, или формы, посредством которой некоторая вещь причастна к существованию, то этим небытием окажется материя, по природе лишенная такого акта. Что касается субсистентной формы, она предстанет не как небытие, а, напротив, как сущий акт. Точнее говоря, форма сама по себе есть форма, причастная высшему акту, т. е. существованию [883] . Здесь мы вновь, в другом обличье, обнаруживаем ту же онтологическую двойственность, которую уже отмечали внутри самой субстанции. Материя обладает актуальным бытием только благодаря форме. Кто же станет отрицать реальное различение материи и формы у св. Фомы? В свою очередь, соединение материи и формы получает существование только от акта esse, по отношению к которому оно само находится в потенции, от которого действительно отличается, в то же время будучи неотделимо от него, и с которым по необходимости должно соединиться [884] . Разумеется, эти наслаивающиеся друг на друга акты принадлежат к разным планам бытия и обладают разным значением. Между ними устанавливается определенная иерархия, вершину которой образует акт esse. В его отсутствие не может быть ничего, в каком бы то ни было мыслимом порядке бытия. Но специфика томистской онтологии заключается именно в том утверждении, что равно истинно и обратное. Возможно реальное существование без наличия материи, но не без наличия формы, способной воспринять акт существования. Таким образом, конечная субстанция всегда представляет собой структуру, образованную по меньшей мере двумя актами. И тот, и другой необходимы для ее существования, но взаимно определяют друг друга согласно различным планам бытия: esse сообщает форме актуальное существование, а форма определяет в порядке сущности сам акт, в силу которого она существует.
[883]
«Si igitur per hoc quod dico non ens, removeatur solum esse in actu, ipsa forma secundum se considerata est non ens, sed esse participans. Si autem non ens removeat non solum ipsum esse in actu, des etiam actum seu formam per quam aliquid participat esse, sic materia est non ens, forma vero subsistens non est non ens, sed est actus, quae est forma participativa ultimi actus, qui est esse» (Итак, если тем, что я называю небытием, устраняется только сущее в акте, то форма, рассматриваемая сама по себе, есть не сущее, а бытие по причастности. Но если небытие устраняет не только сущее в акте, но и тот акт или форму, через которую нечто причастно бытию, то не-сущим оказывается материя, а субсистентная форма не есть не-сущее, но акт, — как форма, причастная последнему акту, т. е. существованию). De substantiis separatis, cap. VI; в Opuscula, ed. P. Mandonnet, t. I, p. 97.
[884]
«In natura igitur rerum corporearum materia non per se participat ipsum esse, sed per formam; forma enim adveniens materiae facit ipsam esse actu, sicut anima corpori. Nam primum quidem materia est ut potentia respectu formae, et forma est actus ejus; et iterum natura constituta ex materia et forma, est ut potentia respectu ipsius esse, inquantum est susceptiva ejus. Remoto igitur fundamento materiae, si remaneat aliqua forma determinatae naturae per se subsistens non in materia, adhuc comparabitur ad suum esse ut potentia ad actum. Non dico autem ut potentiam separabilem ab actu, sed quam semper suus actus comitetur» (Итак, в природе телесных вещей материя не сама по себе причастна к самому бытию, но через форму: ведь форма, которую принимает материя, делает ее актуально сущей, как душа — тело. Ибо, во-первых, материя по отношению к форме есть потенция, а форма — ее акт; а во-вторых, природа, состоящая из материи и формы, существует как потенция по отношению к ее бытию, поскольку она способна принимать бытие. Следовательно, если имеется некоторая форма определенной природы, то отдаленное основание материи, существующее само по себе не в материи, относилось бы к ее бытию как потенция к акту. Но не говорю: как отделимая потенция к акту, а как потенция, всегда сопровождающая акт). De spiritualibus creaturis, qu. I, art. 1, ad Resp.
Этот анализ ставит нас перед лицом универсума, бытие которого на этот раз совершенно отлично от бытия аристотелевскогго мира. Сердцевину реального образует уже не просто существующая субстанция и даже не форма, акт которой делает субстанцию тем, что она есть, a esse, акт которого приводит субстанцию к существованию. Естественно, здесь мы вновь обнаруживаем — в другом плане и на прежде не достижимом уровне — неоплатоническую формулу из Liber de causis, столько раз цитированную и комментированную в Средние века: Prima rerum creatarum est esse (Первое из сотворенного есть бытие). Теперь она означает не тот факт, что первая реальность, заслуживающая имени бытия, порождается первым началом, трансцендентным самому бытию. Напротив, она подразумевает, что от первого начала, т. е. абсолютного Esse, происходят путем творения акты esse. По своей сущности они конечны и ограниченны; но в каждом из них содержится прежде всего, как условие возможности всего остального, их собственный акт существования. Именно в этом всецело экзистенциальном смысле будет верно сказать, что esse есть первое в творениях: Primus autem effectus est ipsum esse, quod omnibus aliis effectibus praesupponitur, et ipsum non praesupponit aliquem alium effectum (Первое следствие есть само бытие, которое предполагается всеми прочими следствиями, а само не предполагает никакого иного следствия) [885] . Полагаемое актом творения в качестве основания самой структуры сущих, esse есть наиболее глубокое в них: Ipsum enitn est communissimus effectus primus et intimior omnibus alius effectibus (Оно же само есть самое общее следствие, первое и более глубокое, чем все прочие следствия) [886] . Для того, чтобы обрести правильное видение томистской онтологии, достаточно распространить на понятие бытия как такового все те выводы, которые справедливы в отношении каждой отдельной субстанции.
[885]
De potentia, q. III, a. 1, ad Resp.
[886]
De Potentia, q. III, a. 7, ad Resp. — Ср.: «Primus autem effectus Dei in rebus est ipsum esse, quod omnes alii effectus praesupponunt, et supra quod fundantur» (Первым же следствием божественного действия в вещах является само бытие, которое предполагают все прочие следствия и на которое они опираются). Compendium theologiae, P. I, cap. 68.