Избранное в 2 томах. Том 1
Шрифт:
Хоть трещал не умолкая,
Вовка был работник-плотник -
Строил дачи и сараи.
Он пилой работал ловко,
Молотком стучал о доски:
Строил он мосты и лодки,
И газетные киоски…
Дальше рассказывалось, как в руки Вовке попалась золотистая лучинка, и кузнечик выстругал из нее шпагу «просто так, на всякий случай». А однажды…
Приземлился на поляне
Злой разбойник и обжора,
Очень страшный и нахальный
Воробей по кличке Жора.
Всякие жучки и божьи коровки прыснули во все стороны. А кузнечик остался: неудобно прятаться, если у тебя шпага. Бессовестный великан Жора хотел тут же проглотить Вовку, но шпага воткнулась ему в язык. И Жора улетел, подвывая не по-воробьиному. А песенка кончалась такими словами:
Чтоб врагам
хвалиться
было нечем,
Не беги
назад от них
ни шага.
Даже если ты кузнечик,
У тебя
должна быть
шпага.
Никто на заметил, что в класс вошла Татьяна Михайловна.
— Ай да молодец, Медведев, — сказала она. — Ты, Гена, за лето просто артистом стал!
Генка засмущался и вскочил прямо на парту.
— Да нет… Это не я. Это брат сочинил в Севастополе для ребят. Мы там с ним ялик ремонтировали…
— Ну ладно. Пора нам о делах поговорить, — сказала Татьяна Михайловна. — А потом расскажешь про Севастополь и про ялик. Садись-ка на место, кузнечик.
И тут все заметили, что Генка и правда похож на кузнечика: в зеленой, как трава, рубашке, а руки-ноги у него — будто сломанные пополам лучинки; и гитара его тоже похожа на туловище насекомого с одиноко торчащей лапой.
— Точно! И правда кузнечик! — развеселились ребята.
— Ой, батюшки! Я, кажется, тебе прозвище придумала! — с шутливым испугом воскликнула Татьяна Михайловна. — Гена, я не хотела.
— Да ничего, — покладисто сказал Генка. — Это лучше, чем Медведь. А то Люстра меня Медведем обозвала.
— Отныне считать Медведя Кузнечиком, — заявил Павлик Великанов — очень авторитетный в классе человек.
Так и повелось…
Серёжа набрал номер. Он боялся, что трубку возьмут Генкины родители, будут спрашивать, кто и зачем. Но ответил сам Генка.
Серёжа сказал:
— Здравствуй. Не узнал?
Кузнечик помолчал. Потом ответил:
— Узнал… Это ты, Серёжа?
Он сказал не «Каховский» и даже не «Серега», а Серёжа, и это прозвучало как-то неожиданно, по-дружески. И Серёжа обрадовался. Он сам не ждал, что так сильно обрадуется. Но тут же встревожился: в классе было шесть Сергеев.
— Это я, Каховский, — объяснил он.
— Да. Я понял, — все так же негромко сказал Кузнечик. — Хорошо, что позвонил.
— Почему хорошо?
— Ну, так просто, — откликнулся Генка теперь оживленнее. — Понимаешь, я сижу один, скучаю. И вдруг ты…
— А я тоже так просто. Нам только что телефон поставили, и я вспомнил твой номер. Ты что делаешь?
— Я же говорю: скучаю. Гитару мучаю.
— Ты уж, наверно, здорово научился играть, да?
— Нет, что ты. Я понемножку.
— Слушай, сыграй что-нибудь, — попросил Серёжа. Его словно толкнуло. И он загадал: «Если Кузнечик согласится, все будет хорошо». А что «хорошо», и сам не понимал.
Генка согласился сразу.
— Ладно… Я и сам хотел. Ты только трубку не клади, я гитару возьму… Ну вот, все.
И Серёжа очень ясно представил, как Кузнечик, такой же, как тогда в классе, сидит с гитарой на столе у телефона, прижимает щекой к плечу трубку.
— Ты слушаешь? — спросил Генка.
— Конечно.
— Понимаешь, это песня… Ее брат придумал, когда в институте учился. Они пьесу ставили про наших летчиков, которые за Испанскую республику воевали. Вот про этих летчиков песня…
Серёжа услышал негромкие удары по струнам и затем, гораздо громче струн, очень чистый Генкин голос.
Кузнечик пел отрывисто и печально:
Не трогай,
не трогай,
не трогай
Товарища моего.
Ему предстоит дорога
В высокий край огневой.
Туда,
где южные звезды
У снежных вершин горят,
Где ветер
в орлиные гнезда
Уносит все песни подряд.
Там в бухте
развернут парус
И парусник ждет гонца.
Покоя там не осталось,
Там нет тревогам конца.
Там путь по горам
не легок,
Там враг к прицелам приник,
Молчанье его пулеметов
Бьет в уши,
как детский крик…
Теперь Серёже не казалось, что Кузнечик сидит на столе у телефона. Он закрыл глаза и ясно увидел костер на поляне и Костю у костра, и ребят с оранжевыми от огня лицами, и Генку рядом с Костей. Будто они пели вместе.