Избранное. Молодая Россия
Шрифт:
Привычное Пушкину употребление слов «пламень», «огонь», «жар» в психологическом смысле встречаем уже у Батюшкова. У Пушкина:
Он создал нас, он воспитал наш пламень…Но в нем пылает пламень скрытый…– у Батюшкова:
И в осень дней твоих не погасает пламень, Текущий с жизнию в кровиУ Пушкина:
Твоим огнем душа палима, —У Батюшкова:
Ещеу Пушкина много раз – «сердца жар»: «неизъяснимый сердца жар», «священный сердца жар», «сердца жар неосторожный», и т. п., – у Батюшкова раньше:
Но слезы умиленья,Но сердца тихий жар…И весь арсенал речений, определяющих любовную страсть, как огонь, жар, пламень, – речений, с такой изумительной виртуозностью разработанных Пушкиным (Гольфстрем. С. 236–244), – полностью представлен уже у Батюшкова, по крайней мере в основных, типических формах. Уже Батюшков писал: «И в буре пламенных страстей» (Надежда), «от пламенных страстей» (К другу), «Восторги пылкие» (из Павла Силенциария), «В восторге пламенном» (Истинный патриот), «И первый жар в крови» (Мечта), «пламенный Эрот» (дважды: Из Гедила и Привидение).
Любовь еще горит во пламенных мечтахЛюбовницы Фаона.О, пламенный восторг, о, страсти упоенье,О, сладострастие…Где любовник воскресаетС новым пламенем в крови.Вдохни огонь любви в холодные слова.27
Т. е. Виельгорскому [Ред.].
Это – терминология и часто стилистика Пушкина. Точно так же и определение поэзии и поэтического вдохновения, как огня, Пушкин нашел готовым у Батюшкова: достаточно сравнить выдержки из Пушкина, собранные в «Гольфстреме», со следующими стихами Батюшкова:
И огнь поэзии…Наш Пиндар чувствовал сей пламень потаенный,Сей огнь зиждительный…там же —
Пламенный оратор иль пиит, —как в другом месте (К портрету Жуковского) – «пламенный Тиртей»;
Я чувствую, мой дар в поэзии погас,И муза пламенник небесный потушилаТам скальды пели брань, и персты их леталиПо пламенным струнамВсе это – Пушкинские речения: «огнь поэзии»,
Уже Батюшков употреблял глагол «кипеть» в психологическом смысле. Он говорит: «кипяща брань» (На развалинах замка в Швеции), «Тебя, младый Ринальд, «кипящий как Ахилл» (Умирающий Тасс), как позднее Пушкин: «кипящий Ленский» или «Но юноше, кипящему безумно». У Батюшкова: «О, други, как сердце у смелых кипело» (Песнь Гаральда Смелого), – у Пушкина:
Моя душаВ то время радостно кипелаУ Батюшкова: «И в радости… кипел и трепетал» (На развалинах замка в Швеции), – у Пушкина то же:
Я закипел, затрепеталЛюбовник под окномТрепещет и кипитНалицо у Батюшкова и противоположный ряд речений, столь привычный Пушкину: бесчувственность – как остылость или холод. Он говорит: «Изнемогает жизнь в груди моей остылой» (Из греческой антологии, XII), как позднее Пушкин: «Не спрашивай, зачем душой остылой», или «Во глубине души остылой». У него читаем: «И то, чем ныне стал под холодом годов» (Есть наслаждение), как у Пушкина: «Под хладом старости»… И он не раз употребляет выражение: «хладные сердца» (например, Мечта, Н. И. Гнедичу 1808 г.), обычное у Пушкина; и он говорит: «над хладною могилой» (Из Мелеагра), как Пушкин: «Схожу я в хладную могилу».
У Батюшкова находим и другие два ряда Пушкинских речений того же термического порядка: те, что представляют чувство, как жидкость, и те, что изображают душу или отдельные душевные состояния, как газообразное. Он говорит:
Мы пили чашу сладострастьяили:
Пей из чаши полной радостькак позже Пушкин:
Я хладно пил из чаши сладострастьяили:
И чашу пьет отрады безмятежнойон говорит:
Все в неистовой прельщает,В сердце льет огонь и ядкак Пушкин:
Играть душой моей покорнойВ нее вливать огонь и ядОн говорит:
И все душа за призраком летелаили:
В мир лучший духом возлетаюкак позже Пушкин:
К тебе я сердцем улетаюили:
Душа к возвышенной душе твоей летелаУ Батюшкова:
Воспоминания, лишь вами окрыленный,К ней мыслию лечу