Стоит – вратами ада,как вызов всем векам,дымящейся громадой –Авачинский вулкан.Стоит и дышит труднопод тяжестью снегов.Сырые тучи трутсябоками об него.Ну а под ним девчонкойбежит река – Таёнка,бежит вдвоём с подружкой,речушкой Каменушкой.Течёт, перепадает,укутана в туман.Тихонечко впадаетВ Великий океан.Когда через оврагиспешим в учебный бой,всегда наполним флягиТаёнкою-рекой.Иль лагерь встанет быстро,солдатский, боевой,бегом к реке –умытьсяпрохладой голубой.Спешит с ведром водительк Таёнке сквозь кедрач,чтоб напоить водицейусталый свой тягач.Меж валунов округлыхпологи берега.Таёнушка, подруга,солдатская
река.1973
«В караулке спим вповалку…»
В караулке спим вповалку,отдыху недолгий счёт.Нас будить сержанту жалко –«молодой» сержант ещё…Голос тоненький:«Подъём!Смена, по порядку стройся!..»Неохотно мы встаём,встанем в срок,не беспокойся…Автомат белёс в руках,на боку тяжёл подсумок.Там ребята на постахс ожиданьем смотрят в сумрак.Гнутся худенькие вязы,под ногами снег шершав.Вьюга ноги хитро вяжет,разводящий,ширешаг!..На посту не до опроса,только нарушать –не велено…Тридцать градусов мороза,ветер сильныйдо умеренного…1973
«Запах бочек и канатов…»
Запах бочек и канатов,стынет фляга на боку.Загорелые солдаты,грузим сахар и муку.Со спины – пять потов,ведь мешки – пять пудов!..Перекур. «Беломор».И весёлый разговор:– Вы, ребята, не устали?Вы ж, ребята, не из стали…– Что ты, батя,три солдатазаменяют экскаватор…Но мешок – не смешок,давит спинушку мешок…Рядом высоченный кран,выше, может, баобаба.И в глазах уже туман…Вдруг:– В кабине, братцы, баба!..– Да не баба, а девчонка…– Смотрит, думает о чём-то…– А о чём же?..– О тебе!..О свиданьях и т. п.Травим, травим языками,но не гнёмся под мешками,молодецкий держим вид:девушка! на нас! глядит!..Где туман и где усталость,где вы, колики в груди?Эх, еще побыть бы малость…Да мешков уж не осталось.А она глядит,глядит…1973
Стихи
Владимиру Голкину
В ленкомнате после отбоядежурный мне сесть разрешил.Сказал: «Раз уж дело такое,садись и тихонько пиши».И я там почти до рассвета,уткнувшись в листочки свои,под видом статьи в стенгазетустихи сочинял. О любви!Из окон заснеженных дуло,гудела привычно пурга,но скрип крепко сбитого стуламеня отвлекал и пугал.Писал я о Волге и счастье,в грядущие веря года.«Приснись мне», –к тебе обращался.Но ты мне не снилась тогда.Писал я про образ заветный,про губы, что так далеки…Под утро уснул незаметно,упав головой на листки.Мне снилисьблестящие рельсыи мокрый от снега перрон,уральские узкие реки,летящий сквозь мост эшелон!Закаты, как будто пожары,холмы освещали, слепя…В который уж раз уезжал я,во сне – уезжал от тебя.Я спал… Сочинённые в спешкестихия придавливал лбом,пока мне дежурный с усмешкойне гаркнул над ухом: «Подъём!»1974
«Устал не думать о тебе…»
Устал не думать о тебев снегах, тревогах, суете…А ты в далёкой тишине,ты – обо мне?Ждёшь ночь.Но, северная, злая,меня на койку полночь свалити сном усталым оглушит…Ты письма длинные пиши,пусть от меня коротких мало.Все – без обмана…Метели бесятся, рычат,ломая копьяв кедрачах.Аэродром завален снегом.Телеэкран – и тот зачах,уступчивый помехам.Окно царапают кусты,вернее, белые ледышки.А сердцеприглушённо дышитво сне: «А ты, а ты, а ты?..»А ты, любимая, о чёммечтаешь в сумраке ночном?Январь на Волге –чудо просто:не разберёшь –снежинки, звёзды? –летят, сверкая, за окном!И парк у Волги тих и бел…Устал не думать о тебе…1974
«О скалы рискуя разбиться…»
О скалы рискуя разбиться,в холодном тумане кружа,кричит одинокая птица,печальная птичья душа.Не знаем – от стаи отбилась?Гнездо ль потеряла своё?Сырая палатка в ложбине –недолгое наше жильё.Нам надо уснуть, но не спитсяв короткой солдатской ночи:взывает о помощи птица,не верит, рыдает, кричит!..В шинели ищу сигареты,на берег бессонный иду,где злые камчатские ветрышлифуют каменьев гряду.Умолкла… Иль в бухту упала?Неведома птичья судьба.Обычное дело – пропала,коль в чем оказалась слаба.Костёр разжигаем погреться,молчим, засыпая на миг.И тает ледышка на сердце –тот птичий беспомощный крик…1974
«Поправив горские усы…»
Поправив горские усы,нам военком сказал нечинно:«Уходят в армию юнцы,а возвращаются мужчины».Солдатский быт был прост и строг.Завидный утром блеск сапог!Но к вечеру – они в пыли,немало за день мы прошли…Сначала этот быт страшил.Казался жёстким взгляд старшин,коль вдруг «волна» на одеяле.И мы навытяжку стояли,с укором глядя на кровать,и шли… весь вечер снег кидать.Но на ученьях, в караулеветра нас хорошо продули,суля нелегкое житьё.Они из нассолдат ваяли,сердца и лица закаляли.И дело сделали своё.Нас научили не сдаваться,снарядов свиста не пугаться,идти на пост через пургу.И все невзгоды и лишеньясвой смысл имели и значенье,не нам вредили, а… врагу!Дни армии не пролетели –прошли. Запомнились навек.Ведь были не одни метели,а много раз – тишайший снег…Вечерней медленной поройбыла гитара нам сестрой.Плыл по казарме говор струн,и был сержант влюблён и юн…Но было так: «Подъём!.. Тревога!..»Металась, плавилась дорога,когда в разбуженной ночи,дрожа,ревели тягачи!..И мы ныряли в них – бойцы! –на лбах внезапные морщины –ещё, наверно, не мужчины,уже, конечно, не юнцы.1974
Шинель
Полёт надолго отложили,и мы уж больше не спешили,скамью искали иль ступеньку,чтоб отоспаться хорошенько.Хабаровский аэропорт!Сырого воздуха смятенье!И на полу,и на ступеняхстоял, сидел, лежалнарод!С Анадыря оленеводы,из Усть-Камчатска моряки,геологи и рыбакикляли нелётную погоду.Я где стоял, там и прилёг…Под головою вещмешок,а сверху я шинель набросил.Но за окном металась осень,и зябко от дверей тянуломеж чемоданов и баулов.Как я жалел часок спустя,что с легкомыслием повесыя, все уставы обойдя,шинель так коротко обрезал…Её натягивал на нос –в штанины дуло, снова мёрз.А если ноги укрывал,то холодела голова.Упёрлась чья-то в бок нога,и ветер в щелях пел устало.Ворочаясь, я постигалпремудрость строгого устава…1974
«Плеснув солярки на дрова…»
Плеснув солярки на дроваи сапоги к костру подвинув,«Какая, братцы, здесь трава… –он нам твердил. – Ну просто диво!Послушай, напиши стихи,я говорю не ради шутки.Я измерял – здесь лопухирастут на пол-ладони в сутки!Такое б в наши степи… Мытогда бы век не куковали,последних былок не считалив сусеках мачехи-зимы…»Он утром раньше всех вставал,шёл за водой, росу сшибая.Ему до бляхи доставая,искрилась свежая трава!Он штык-ножом её срезал,жалея, что нельзя иначе,таскал охапки, напевал,постель устраивал помягчеи говорил: «Вот, на, прочти,опять там сушь, жара с апреля,а тут проклятые дождине умолкают три недели…»Под вечер, возвратясь со стрельб,мы в угол вещмешки бросали,дрова промокшие кромсали,на кухне получали хлеб.Бодрили ужином себя,поев, склонялись над листками.Стихал в палатках шум. Лишь каплина печку падали, шипя.Трещал кедрач, темнела ночь…А парень тот, из-под Ростова,ругал привычно долгий дождьи восхищался травостоем.1974
Письма
Он ей писал два годас далёких берегов,где ни села, ни города –застава средь снегов.Где в службе пограничнойпод вьюги завытьёявлялись жизнью личнойлишь письма от неё.Над бухтой, что подковойнадолго вмерзла в лёд,как голубок почтовый,кружился вертолёт!..Она писала мало,боясь настырной быть,но всё же обещаладождаться да любить…А он писал почаще –разлука нелегка!На будущее счастьенеловко намекал.В календаре карманномзачёркивал деньки……Шли письма и от мамы –тетрадные листки.Он их читал, конечно,и отвечал всегда.но, перед ней не грешен,не те он письма ждал…Когда же издалече –начищенный, лихой! –к любимой в зимний вечерон прилетел,то встречабыла совсем не той…Он шёл домой средь говора,через огни и смех,клочками писем порванныхлетел навстречу снег.Не дал он телеграмму.Вот дом.И свет горит.Письмо писала мама…Расплакалась навзрыд.1974