Избранное
Шрифт:
Выражение лица женщины по-прежнему не изменилось. Пена в стакане почти растаяла. Сбоку пена напоминает джунгли, сфотографированные с самолета. Что видит женщина? Вдруг — может быть, это свет так лег — вдоль нижнего века наливается что-то, напоминающее полоску блестящего бесцветного лака… Слеза? Я теряюсь… это не входит в мои планы…
— Единственное, о чем я хотел еще спросить, — это о том случае со скрепкой… как вы говорили, скрепка, возможно, служит доказательством, что он всерьез думал о документах… но ведь тогда он, как и договаривался, должен был пойти на станцию S., чтобы передать их, верно? Видимо, здесь
— Это никому не известно.
Ее ответ легко вернулся ко мне, как отскочивший мяч, в ее голосе послышались нотки, которых не было раньше, до того, как она замолчала.
— Но документы, видимо, необходимы были фирме?
— Да нет, ничего серьезного в них, я думаю, не было.
— Мне нужно не ваше мнение, а факты. Ну хорошо, об этих документах узнаю завтра в фирме… никак не укладывается это у меня в голове… могу понять, что у вас нет никаких предположений, — вопрос сугубо личный, и тут уже ничего не поделаешь, но я просто не могу представить себе, как человек, который настолько любит порядок, не оставил ничего — ни записок, ни дневников, ни визитных карточек, ни адресов — в общем, ничего, что помогло бы напасть на след. Здесь какое-то противоречие. У вас нет никаких предположений, и на этом основании вы утверждаете, что исчезновение было совершенно неожиданным, но все, указывает на обратное. Мне кажется, в данном случае вполне уместна поговорка: летящая птица следа-не оставляет.
— Но ведь случай со скрепкой действительно произошел, и, кроме того, он не притронулся к чековой книжке…
— Скрепка, скрепка, скрепка… послушайте же, ну почему вы не допускаете мысли, что это был продуманный маневр, чтобы заставить вас так подумать? Может быть, таким способом он хотел в последний раз тайком сказать вам до свидания…
— Едва ли… все время, пока я искала скрепку, он чистил ботинки и насвистывал странный мотив.
— Странный?
— Какая-то рекламная телевизионная песенка…
— Перестаньте. Вы вольны сами себе лгать, но меня-то обманывать какая польза.
— По правде говоря, было, пожалуй, кое-что… боюсь, что телефонная книжка…
Она впервые поворачивает голову к углу комнаты, где стоит телефон, и уже начинает было грызть ноготь большого пальца, но тут же поспешно прижимает сжатый кулак к губам. Хотела скрыть, но ничего не получилось. Старается бороться с дурной привычкой, но все равно на краях ногтей, специально покрытых толстым слоем лака, белые следы от зубов… Женщина виновато улыбается.
— Значит, была телефонная книжка?
— Можно ее так, пожалуй, назвать… нажмешь на нужную букву, раз — и переплет сам откидывается… черной эмалью покрыта… вот такой примерно величины… да, да, она всегда лежала вон на той полочке…
— Она пропала одновременно с исчезновением мужа?
— Нет, скорее всего, ее унес брат. Брату не удавалось заставить меня сидеть и ждать, ничего не предпринимая. Однако, сколько он ни разузнавал, ничего, что могло бы навести на след, обнаружить не удавалось, и поэтому он решил прекратить поиски. Но если бы эта телефонная книжка вечно маячила перед глазами, для меня стало бы невыносимым сидеть сложа руки. А брат был против. Не хотел, чтобы я влезала в такое опасное дело.
— Опасное?
—
— В общем, раньше, чем вымыть руки, продезинфицируй мыло, это он имеет в виду?
— Вот именно, действительно такой характер у него, у брата… вернувшись домой, он без конца суетится: и руки Вымоет, и горло прополощет…
— Но все же, прошу вас: позвоните прямо сейчас брату.
На лицо женщины вдруг упала серая тень. Нет, вернее, поднялся занавес и выглянул настоящий цвет лица. Впервые поддавшийся настройке взгляд. Тихо поглаживая пальцами край стола, она беззвучно встала, зашла в узкое пространство за стулом, отчего в лимонной шторе образовалась небольшая впадина. Женщина, напоминающая человека, пойманного с поличным… напряженная поясница, сопротивляющаяся тяжести… снимает трубку, не заглянув в записную книжку, набирает номер и пальцем, которым набирала номер, теребит штору… гибким пальцем, будто лишенным суставов… видимо, привычка крутить в руке все, что ни попадется… может быть, эту привычку она выработала, чтобы отучиться грызть ногти?.. Штора тихо качается, и кажется, будто она тоже слегка опьянела… но есть здесь и черно-желтый знак: «Внимание, опасность…»
— Действительно, — женщина говорила хриплым шепотом, обращаясь к кому-то, возникшему перед ее мысленным взором, — прилипла эта привычка разговаривать сама с собой… и ведь верно, первым, от кого я это услышала, был он… я сначала и не поверила… сразу после того, как он беззаботно насвистывал… чувство, которое я тогда испытала, можно назвать испугом… странно, никто не подходит… наверно, нету дома…
— Куда вы звоните?
— Прямо туда…
— Человеку, который последним видел его? Оставьте, пожалуйста. Там сыты по горло вашими звонками. И, кроме того, прошу я вас совсем не об этом телефонном звонке.
Она испуганно, точно нечаянно схватила гусеницу, кладет трубку.
— Ну а кому же?
— Мы ведь договорились — брату.
— Брату бесполезно. Видите ли…
— Мне нужна карта — пусть не одна, пусть десять, двадцать. Единственная фотография и единственный потертый коробок спичек — ну что они могут дать? Моя профессия — этим я отличаюсь от вас — вынюхивать опасности. И в заявлении, которое вы только что подписали, ясно сказано: вы подтверждаете, что готовы представить все сведения. Я думаю, вас никто не заставлял обращаться к нам.
— Брат знает. Нет ничего, что могло бы помочь вам, — он сам тщательно все проверил…
— Ну и самонадеянность. Тогда зачем же вы меня наняли?
— Потому что я не в силах больше ждать.
Действительно, ждать невыносимо. И тем не менее я продолжаю ждать. Я медленно иду, останавливаюсь, поворачиваю обратно и снова иду… время от времени подходит автобус и слышится нестройное постукивание каблуков, но все равно не видно ни Души… не только ни души, невозможно обнаружить ни пропасти, ни разлома, ни магического круга, ни таинственного входа в подземный переход — ни малейшего намека хоть на что-нибудь подобное не обнаружить… есть лишь отчаявшаяся в ожидании темная, пустая перспектива… и стонущий, точно больной, февральский ветер…