Избранное
Шрифт:
Наступило 15 ноября. Бюзару и брессанцу оставалось провести на фабрике всего три дня.
Закончив послеобеденную смену, брессанец не захотел пойти, как обычно, к Бюзарам; он улегся в кладовке, примыкавшей к цеху, на мешки с пластмассой. В восемь вечера Бюзар разбудил своего товарища и лег на его место.
В полночь брессанец вошел в кладовую. Бюзар лежал на мешках, чуть приподнявшись на локте, с открытыми глазами.
— Твоя очередь, — сказал брессанец.
Бюзар ничего не ответил и не двинулся с места.
— Уже больше двенадцати!
Полное
Брессанец издал боевой клич своей деревни. Бюзар вскочил на ноги.
— Ты чего? Что такое? — испуганно спросил он.
— Ты спал с открытыми глазами.
— Я не спал.
— Нет, спал. Ведь ты не слышал, что я тебе говорил.
— Ты завопил, как дикарь.
— А до этого я пробовал с тобой разговаривать.
— Значит, ты прав, я спал.
— С открытыми глазами, — подчеркнул брессанец.
Он молча вглядывался в лицо Бюзара.
— Ты что на меня так смотришь?
— Торопись… Вот уже десять минут машина стоит.
— Иду.
— Послушай… Если тебе очень захочется спать, разбуди меня раньше времени. Я покрепче тебя.
— Да что ты! — запротестовал Бюзар.
Он вошел в цех и восстановил прерыватель тока на предохранительной решетке пресса. Брессанец со второго месяца стал работать без предохранительного устройства, с поднятой решеткой, как большинство рабочих, избавляя себя тем самым от двух лишних движений. Но Бюзар оставался верен данной себе клятве. В детстве, когда боль кажется еще нестерпимее, чем это есть на самом деле, его воображение рисовало с необычайной остротой, как его рука попадает в пресс и ему расплющивает пальцы. Каждый раз, когда он, здороваясь с незнакомым человеком, чувствовал, что у того только два или три пальца, и видел культяпки, ему в этот момент представлялось, что это его собственная рука зажата прессом.
Обычно, заступая на смену, Бюзар раскручивал провода, которые брессанец четыре часа назад соединил, очищал перочинным ножом концы проволоки, доставал из-под бункера отвертку и присоединял провода к прерывателю тока. Сменяясь, брессанец вытаскивал оба конца провода и снова соединял их вместе. Они набили себе на этом руку, и вся операция занимала не больше двух минут.
Бюзар включил рубильник, поднял решетку, вынул сдвоенные кареты, которые отлил брессанец, опустил решетку…
В час ночи в цех пришла Элен Бюзар, обеспокоенная тем, что никто из парней не появлялся с полудня.
В это время Бюзар вынимал из формы сдвоенные кареты, он опустил решетку. Элен спросила:
— Где твой товарищ? Дома волнуются, потому что никто из вас не пришел обедать.
Бюзар отсек «морковку», разъединил кареты и сбросил их в ящик. Под глазами у него были черные круги, лицо стало свинцового цвета.
Он показал пальцем в сторону кладовки, где спал брессанец. Загорелся красный глазок. Бюзар поднял решетку.
Элен ушла в кладовку и растормошила брессанца.
— Вы что, решили вообще не есть?
Брессанец сел на мешки с пластмассой.
Его щеки тоже были мертвенно-бледны. Он уставился на Элен непонимающим
— Вы перестали есть?
— Я бы не прочь перекусить, — ответил наконец брессанец.
— Вы ничего не ели с самого утра?
— Кажется.
— Пойдемте домой. Я вам быстренько что-нибудь приготовлю.
Брессанец отрицательно покачал головой.
— Я хочу спать.
Он снова вытянулся на мешках, обхватив голову руками.
Элен поспешила к брату:
— И ты тоже не ел?
Бюзар поднял решетку, вынул кареты…
— Принести чего-нибудь?
Отсек «морковку», разъединил кареты…
— Мне некогда, — проговорил он. — Хотя…
Сбросил игрушку, поднял решетку.
— Хотя чего? — спросила Элен.
Вынул кареты, опустил решетку.
— Хотя… — повторил Бюзар.
Отсек, разъединил, сбросил…
— Хотя чего? — переспросила сестра.
Поднял, вынул…
— Ничего, — ответил он.
Опустил, отсек, разъединил, сбросил… Элен повернула рычаг, выключив мотор (в Бионне нет женщины, кроме, пожалуй, Мари-Жанны, которая не была бы знакома с управлением пресса). Бюзар поднял решетку — форма не раскрылась; Бюзар опустил решетку — поршень остался неподвижным. Бюзар посмотрел на свою руку, увидел, что в ней ничего нет, и взглянул на сестру.
Элен встретилась с братом глазами, но ей казалось, что он смотрит сквозь нее. Она бросилась к умывальнику у входных дверей, налила воды в стаканчик, поспешно вернулась и выплеснула воду в лицо Бернару.
— Немедленно иди домой, — сказала она.
Рабочие наблюдали за ними, продолжая поднимать решетки прессов (те, кто не отключил прерыватель тока), вынимать отлитое изделие, опускать, отсекать, разъединять, все в том же медленном темпе работы пресса. Не раз уже бывало, что к прессовщику, взявшему на себя дополнительную нагрузку и дошедшему до полного изнеможения, приходила жена, мать или сестра и самым решительным образом пресекала его подвижничество.
Рабочие ждали, кто же победит: мужчина в своем упорной стремлении достичь поставленной перед собой цели или женщина, возмущенная затеей, которая становится опасной для его жизни.
— Осталось всего три дня, — произнес Бюзар.
— Иди домой, поешь и поспи, — сказала Элен. — И товарища уведи! Ну, проработаете лишние сутки. Нельзя же убивать себя из-за одного лишнего дня!
— Я не могу бросить машину.
— Машина подождет, — сказала Элен. — Как-нибудь старик Морель не разорится от того, что его пресс простоит один день без работы…
Бюзар подошел к умывальнику и подставил голову под струю воды. Он вернулся, отряхиваясь, брызги разлетались во все стороны. Взгляд его оживился. Он, нахмурившись, посмотрел на сестру.
— Нам осталось всего три дня, — повторил он.
— Так останется четыре.
— Четыре я не вынесу.
Бюзар опустил рычаг. Внутри цилиндра зашуршал поршень.
— Я предпочитаю разом покончить с этим делом. А три дня не вечность.
Все это он выпалил одним духом, ровным и даже бодрым голосом.