Избранное
Шрифт:
Но ни одна из газет, казалось, не заметила тонкого маневра старого судьи.
Сэр Артур молча положил газеты на стол и вопросительно взглянул на министра.
— Неужели действительно было невозможно, — начал министр, — добиться определенного решения?
Судья ответил, что, как известно, по английским законам нельзя заставить присяжных помимо их воли вынести решение.
— Но… вы действительно… сделали все возможное? — спросил министр. — Вы действительно использовали все свое влияние?
— В каком плане? — осторожно осведомился сэр Артур.
— Ну, чтобы добиться от них решения.
— Решения,
Министр нетерпеливо пошевелился в кресле.
— Не мне, конечно…
— И не мне, — сказал сэр Артур. — Если судья не может сохранить беспристрастность, то к чему тогда институт присяжных? Это было бы просто оскорбительно для сознания и чести британских граждан. Пусть уж французское судопроизводство считает своих сограждан слабоумными; вы, надеюсь, не одобряете их закона, принятого правительством во время немецкой оккупации, по которому судья сам руководит совещанием присяжных?
— Конечно, нет! — живо отозвался лорд-хранитель печати. — Однако… И все-таки это очень неприятная история, — добавил он, взяв в руки пепельницу и разглядывая ее с преувеличенным вниманием. — Но наши-то газеты вы по крайней мере читали?
— Нет, только просмотрел. К тому же судья не может считаться с общественным мнением.
— Общественное мнение возбуждено… даже слишком возбуждено… Пожалуй, не следовало бы… Что, по-вашему, произойдет в следующий раз? С новым составом присяжных?
— А что, собственно говоря, может произойти? — спросил сэр Артур. — Вероятнее всего, то же самое.
Это невозможно! — воскликнул министр.
Сэр Артур развел руками и мягким движением опустил их на колени.
Последовало довольно продолжительное молчание — министр, очевидно, решил на этот раз повести атаку с другого фланга.
— Вчера у меня был мой коллега из министерства торговли, — начал он.
Сэр Артур слушал с видом вежливого внимания.
— Он сказал мне… конечно, все это между нами… Он сообщил мне… я говорю вам это только в порядке информации… само собой разумеется, ваши обязанности… вы не можете принимать к расчет… но, в конце концов, все-таки лучше, если вы будете знать… повторяю… только в порядке информации… Этот вопрос очень волнует определенные круги.
Министр с задумчивым видом повертел в руках пепельницу.
— Нельзя не учитывать… особенно когда такая серьезная опасность угрожает процветанию одной из крупнейших отраслей нашей промышленности… Вам, вероятно, известны, — добавил он, подняв наконец глаза на сэра Артура, — кое-какие планы австралийцев относительно тропи?
Сэр Артур утвердительно кивнул головой.
— Поистине счастливое совпадение, что… что интересы нашей прославленной во всем мире текстильной промышленности не находятся в противоречии с… с точкой зрения прокуратуры, — продолжал министр. — С точки зрения гуманной, не так ли? Именно гуманной. Но если бы даже… если бы даже ваша беспристрастность помешала вам полностью разделить эту точку зрения… было бы во всех отношениях крайне желательно — вы согласны со мной? — чтобы тропи раз и навсегда признали человеческими существами?
Сэр Артур ответил не сразу.
— Что же, это было бы возможно, — проговорил он наконец.
Он умолк и молчал довольно долго.
— Да, было бы возможно, — повторил он. — Но только при одном условии.
Он замялся, и министр энергичным движением руки, плохо скрывавшим его нетерпение, дал понять, что ждет продолжения.
— При том предварительном условии, что все поводы для сомнений будут уничтожены.
Я вас не понимаю, — сказал министр.
— Если даже новый состав присяжных, — начал сэр Артур, если даже новый состав присяжных и признал бы подсудимого виновным (хотя в настоящее время это мало вероятно), что бы это доказало? Лишь то, что по закону подсудимого считают виновным в убийстве собственного сына. Но вопрос о природе его сына по-прежнему оставался бы открытым. Равно как и вопрос о тропи в целом. Мне кажется, это не привело бы к желаемым результатам.
Министр выжидающе посмотрел на сэра Артура.
— Обвиняемого отправили бы на виселицу или на каторгу, продолжал судья, — но что помешало бы компании Такуры использовать тропи в качестве рабочего скота на своих ткацких фабриках? Разве только пришлось бы начать новый процесс, еще более запутанный, чем этот. Да и кто бы его затеял?
— Ну, а вы что предлагаете?
Сэр Артур сделал вид, что ответить сразу на этот вопрос не так легко.
— Я думаю, для того чтобы добиться решения, и к тому же решения, которое бы дало положительные результаты, надо было бы… надо было бы, чтобы это решение строилось на совершенно определенной, не вызывающей никаких сомнений основе.
— Согласен, — отозвался министр, — Но на какой?
— На той, которую тщетно пытались найти присяжные.
— То есть?
— На узаконенном, ясном и точном определении человеческой личности.
Министр широко открыл глаза. Наконец после минутного колебания спросил:
— Но… разве оно не существует?
— Как раз этот вопрос, — сдержанно улыбаясь, ответил сэр Артур, — задали мне сбитые с толку присяжные.
— Прямо не верится! — воскликнул министр. Неужели же это возможно?
— Подобного рода определения не английская добродетель… Скорее они вселяют в нас ужас.
— Вы правы… но я хотел спросить: неужели возможно, что французы… или немцы, друг мой, даже немцы?.. Трудно поверить, что немецкие ученые писали свои философские труды о чем-то таком, чему они предварительно не дали определения.
Сэр Артур улыбался.
— Все это ставит нас в весьма затруднительное положение, — добавил министр, — во всяком случае, теперь. Что же делать? Как, по-вашему, можно добиться…
— По моему мнению, — ответил сэр Артур, — следовало бы передать этот вопрос в парламент.
Глаза министра заблестели. Наконец-то эта надоевшая история попадала в его родную стихию. Но он тут же досадливо поморщился.
— Вы же сами сказали: подобный вопрос приведет в ужас наших милейших депутатов. Определение!.. Ясное и точное! Определение человека! Да никогда нам не добиться…
— Как знать? Вы же видели, как отнеслись к этому присяжные во время процесса? Вспомните свою собственную реакцию. Самое невероятное во всей этой истории, что даже мы, англичане, чувствуем себя обязанными, преодолев свой инстинктивный ужас…