Избранное
Шрифт:
— Пригласите слесаря. Он откроет.
— Правильно, Виктор Алексеевич.
Директор постучал в дверь.
— Войдите! — ответили из коридора.
— Я давно прошу сменить этот замок, — сказал главный режиссер.
Директор снова постучал.
— Товарищи! Кто-нибудь! Позовите Нину!..
— Очень нескладно получилось, — сказал Мурин. — Меня там люди ждут.
— Минутное дело, — сказал директор. — Вам будет жарко в пальто, вы пока снимите.
— Ничего.
— Анатолий Фомич! — раздался за дверью женский голос. — Это я — Нина. Что случилось?
— Замок
— Бегу!
За дверью стало тихо.
— Давайте пока что-нибудь споем, — предложил Левко, — можно из «Князя Игоря»: «О, дайте, дайте мне…»
— Подойдет, — согласился Мурин. — «Князь Игорь» — классическая вещь. — «Пусть люди знают, что и я тоже не лишен юмора».
— Нет, петь мы, пожалуй, не будем, — сказал главный режиссер. — У меня есть другое предложение. Давайте обменяемся, хотя бы коротко, по поводу нашего спектакля…
— Замечательная идея! — обрадовалась заведующая литературной частью.
«Если минуту назад я еще сомневался, то сейчас уверен, что так называемый «случай» был отлично подготовлен». Мурин произнес это мысленно, а вслух сказал:
— Не имею возражений. — «Ну что, голубчики! Думали, я растеряюсь?»
— Полагаю, я выражу общее мнение, поскольку мы все здесь люди заинтересованные, если попрошу Виктора Алексеевича высказать хотя бы самое главное впечатление. Как вам спектакль?..
Лучшие мастера театра могли бы поучиться у Мурина держать паузу. Не помолчать, а именно выдержать паузу, в которую вмещается все — и размышления, и художественный анализ, и необходимость найти самые точные слова, которые, как известно, ценятся на вес золота, особливо если их произносит руководство.
И Мурин заговорил только тогда, когда ощутил, что его пауза обрела должную значительность.
— Искусство театра, товарищи, отличается от живописи и от скульптуры. У каждого искусства свои законы… О вашем спектакле я скажу так — он, как говорится, вызывает желание подумать…
— Это уже кое-что, — с надеждой произнес Гусев и скромно улыбнулся.
Мурин помолчал. «Его работа! Телефоны — ладно, случай. Но ловушка в кабинете, безусловно, гусевская затея».
— Спектакль требует серьезного обсуждения, как говорится, в полном объеме… Наша задача — взвесить все «за» и все «против», чтобы подчеркнуть именно то, что несет основную нагрузку, которая, в свою очередь, нацеливает исполнителей образов наших современников, шагающих в завтрашний день, который, в свою очередь, является продолжением сегодняшнего дня. Я лично, товарищи, в этом просто-таки убежден…
Здесь Мурин исполнил очередную паузу. Она была необходима. Слушателям предстояло как следует воспринять сказанное, убедиться в глубине его художественного мышления и осознать свою огромную ответственность в свете новых творческих задач.
За дверью раздался голос Нины:
— Анатолий Фомич! Слесаря нет на месте. Говорят, скоро будет. Вы не волнуйтесь.
— А мы нисколько не волнуемся, — громко, даже с некоторым вызовом сказал Мурин. Произнесенная им программная речь добавила ему уверенности. Инициатива была уже целиком в его руках. Он расстегнул, а потом и снял пальто.
— Как слесарь появится, тащите его сюда, — приказал директор и вновь обратил взгляд на Мурина, полагая, что у того успели уже созреть новые ценные соображения.
Мурин погрузился в раздумье, и тогда главный режиссер спросил:
— Виктор Алексеевич, как вам кажется, достаточно ли выявлены и главные смысловые акценты, и, так сказать, основная идея пьесы?
Мурин погладил лоб, светлые вьющиеся волосы. «Вопрос вроде бы ясный — «достаточно ли выявлены?». Ответить можно — «достаточно» или «недостаточно». Но это будет упрощенный подход. Такая определенность хороша в сапожном производстве. А в искусстве нужен другой метод. Тут самое главное — не надо пальцем тыкать».
— Я вам так скажу, товарищи. Каждое произведение содержит в себе то или иное содержание. Все действующие лица без исключения выражают мысли, а в отдельных случаях и определенные идеи. В чем состоит наша задача? Она состоит в том, чтоб донести все это до нашего сведения и до нашего понимания. Ромен Роллан, его, безусловно, многие товарищи знают, в свое время правильно выступил… Я боюсь неточно привести его слова и скажу основное. Ромен говорил, что задача искусства — изображать явления жизни. Надо, я думаю, с ним согласиться. Это, понимаете, и будет ответ на наш вопрос.
Главный режиссер посмотрел на директора. Директор — на артиста Луганского. Луганский — на заведующую литературной частью. Заведующая литературной частью — на комика Левко, а Левко — на запертую дверь.
Мурин заметил этот многозначительный обмен взглядами. Выходит, дал он товарищам пищу для размышлений. Помог что надо осознать и сделать соответствующие выводы. Одним словом, осуществил на практике свое руководство городским драмтеатром.
— Понятно, — негромко произнес главный режиссер и закурил.
— Анатолий Фомич, — раздался голос Нины, приглушенный массивной дверью. — Все в порядке! Слесарь вернулся.
Не прошло и десяти минут, как слесарь сделал свое дело и дверь открылась.
Мурин надел пальто. Все вышло на редкость удачно. Заточение длилось не так долго, он за это время дал возможность почувствовать отдельным товарищам, что не зря ест хлеб и может в любой момент, если надо, ответить на самые сложные вопросы.
Он легко понял настроение всех, кто по воле случая оказался с ним запертым в одном кабинете. Все они были опечалены тем, что их свидание было коротким. Им столько удалось узнать и понять за это время, а не вернулся бы так скоро слесарь, они наверняка узнали бы еще больше о сложных и вечных проблемах искусства.
Покинул кабинет Мурин вместе с директором и главным режиссером. Те молчали.
Потом, словно спохватившись, главреж обернулся и с чувством произнес:
— Спасибо слесарю. Большое спасибо.
Слесарь уложил в чемоданчик свои инструменты и махнул рукой: мол, не стоит, чего там.
Кабы ведал Виктор Алексеевич Мурин, за что главный режиссер театра поблагодарил слесаря.
Но он не знал.
Впрочем, не знал этого и слесарь.
1976