Избранное
Шрифт:
— Твой отец снимал.
— Я так и думал.
— То был на редкость счастливый день. В тот период счастливых дней было мало. Уж очень много было споров из-за твоего будущего.
— Моего будущего?
— А тебя еще и на свете не было. Сейчас мне опять очень хотелось бы знать, что же с тобой будет. Ты останешься с нами? Ты отвечаешь так уклончиво.
— О пароходе думать уже поздно.
— Пустая каюта всегда найдется.
— Не очень-то меня прельщает перспектива провести три дня с бедным Вордсвортом.
— Можно лететь самолетом…
— Вот именно, — заключил я, — так что, как видите, мне не надо решать прямо сейчас. Я могу лететь через неделю или через две. Поживем — увидим.
— Я
— Всегда, тетя Августа? Мы с вами знакомы меньше года.
— А зачем, ты думаешь, я приехала на похороны?
— Все-таки умерла ваша сестра.
— Ах да, я и забыла.
— Так что подумать о дальнейшем время еще есть, — добавил я. — А вдруг вы и сами не захотите здесь остаться. Вы же такая любительница путешествий, тетя Августа.
— Нет, здесь конец моего пути. Вероятно, мои путешествия тоже были неким суррогатом. Ведь когда мистер Висконти был рядом, у меня не возникало желания путешествовать. А чем, собственно, тебя так притягивает Саутвуд?
Этот вопрос я задавал себе уже несколько дней и постарался ответить на него как мог убедительнее. Я говорил о моих георгинах, даже о майоре Чардже и его золотых рыбках. Пошел дождь, зашуршал по листьям деревьев; с тяжелым стуком упал на землю грейпфрут. Я говорил о последнем вечере с мисс Кин и о ее печальном, полном сомнений письме из Коффифонтейна. Даже адмирал прошествовал через мои воспоминания, раскрасневшийся от кьянти, в алой бумажной шляпе. На ступенях моего дома накапливались пакеты «ОМО». Я испытывал чувство облегчения, как больной от укола пентотала, и говорил все, что приходило в голову. Я говорил про «Петушка», про Питера и Нэнси в ресторане близ аббатства на углу Латимер-роуд, про колокола церкви св. Иоанна и доску в честь советника Трамбуля, патрона мрачного сиротского приюта. Я сидел на постели рядом с тетушкой, она обняла меня, а я пересказывал ей небогатую событиями историю моей жизни.
— Я был очень счастлив, — заключил я, словно жизнь моя нуждалась в оправдании.
— Да, милый, да, я знаю, — повторяла она.
Я рассказал, как был добр ко мне сэр Альфред Кин, про банк и про то, как сэр Альфред грозился перевести свой счет в другое место, если меня не оставят управляющим.
— Милый мой мальчик, — сказала она, — все это в прошлом. — И она погладила мне лоб своей старческой рукой, как будто я был школьник, сбежавший из школы, и она обещала мне, что больше я туда не вернусь, все мои неприятности кончились и я могу остаться дома.
Я прожил уже больше полувека, но тем не менее я прислонился головой к ее груди.
— Я был счастлив, — повторил я, — но как мне было скучно все это долгое время.
Глава 8
Я не мог и представить себе, что праздник приобретет такой размах: ведь накануне я застал тетушку одну в пустом, необставленном доме. Причиной этого, как мне казалось, могло быть только то, что среди сотни гостей не было ни одного друга дома в подлинном смысле этого слова, если, конечно, не считать другом О’Тула. Прибывали все новые и новые гости, и я не переставал удивляться, где их только раскопал в таком количестве мистер Висконти. Вдоль улицы выстроились ряды машин, в том числе две бронированные: начальник полиции, как было обещано, приехал сам и привез с собой очень толстую и уродливую жену и красавицу дочь по имени Камилла. Я увидел даже молодого полицейского, который меня арестовал в День независимости, — он дружески хлопнул меня по спине, желая показать, что он на меня зла не держит. (На моем ухе до сих пор белел кусочек пластыря там, куда он меня ударил в нашу предыдущую встречу.) Подозреваю, что мистер Висконти посетил
Большие ворота, отчищенные от ржавчины, были распахнуты; люстры сверкали в зале, даже нежилые комнаты были освещены, а от дерева к дереву тянулись нити с цветными шариками; шарики висели также над танцевальной площадкой — деревянным настилом, положенным на траву. На террасе двое музыкантов настраивали гитару и арфу. Явился О’Тул; а чех, не сумевший распродать два миллиона пластмассовых соломинок, привел из отеля «Гуарани» жену; неожиданно я увидел, что в толпе незаметно шныряет, время от времени исчезая, как в норку, представитель экспорта-импорта, наш сосед по столу на пароходе, серый и тощий, по-кроличьи дергающий носом. На лужайке дымился и потрескивал бык на гигантском железном вертеле, аромат жарящегося мяса вытеснил благоухание цветущих апельсинов и жасмина.
Воспоминания мои о вечере были очень смутными потому, вероятно, что я еще до обеда приналег на шампанское. Женщин было больше, чем мужчин, что характерно для Парагвая, где мужское население сильно поредело в результате двух жестоких войн, и получилось так, что мне не один раз выпало танцевать или беседовать с красавицей Камиллой. Музыканты играли главным образом польки и галопы, я не умел их танцевать и был поражен, видя, с какой легкостью тетушка и мистер Висконти моментально, прямо-таки по наитию, овладели незнакомыми па. Когда бы я ни посмотрел на танцующих, они всегда были среди них. Камилла, почти не говорившая по-английски, безуспешно пыталась обучить меня танцам, но она делала это единственно из чувства долга, и наука не шла мне впрок.
— Хорошо, что я сегодня не в тюрьме, — сказал я.
— Как?
— Вон тот молодой человек арестовал меня.
— Как?
— Видите — пластырь? Он ударил меня сюда.
Я старался просто поддерживать легкую беседу, но, как только музыка смолкла, Камилла поспешила прочь.
Рядом вдруг возник О’Тул.
— Шикарный прием. Шикарный, ничего не скажешь. Вот бы Люсинда была здесь. Ей бы тоже было интересно. А вон датский посланник — он разговаривает с вашей тетушкой. Только что я видел вашего британского посла. И никарагуанского. Удивляюсь, как мистеру Висконти удалось заполучить к себе весь дипломатический корпус. Дело, наверное, в фамилии — если это его настоящая фамилия. Конечно, в Асунсьоне делать особенно нечего, так что если получаешь приглашение от человека с фамилией Висконти…
— Вы не видели Вордсворта? — спросил я. — Я допускал, что он тоже объявится.
— Он сейчас уже на судне. Отплытие в шесть утра, как только рассветет. Сдается мне, не очень-то он здесь нужен в нынешней ситуации.
— Вы правы.
Гости толпились внизу у ступеней, ведущих на террасу, хлопали в ладоши и кричали: «Bravo!» Я видел на террасе Камиллу, она плясала с бутылкой на голове. Мистер Висконти потянул меня за рукав и сказал:
— Генри, познакомьтесь, пожалуйста, с нашим представителем в Формосе.
Я обернулся и протянул руку человеку с серой кроличьей физиономией.
— Мы вместе плыли на пароходе из Буэнос-Айреса, — напомнил я, но он, естественно, не говорил по-английски.
— Он заведует нашим речным грузооборотом. — Мистер Висконти говорил так, будто речь шла о каком-то крупном законном предприятии. — Вам придется часто видеться. А сейчас пойдемте, я представлю вас начальнику полиции.
Начальник говорил по-английски с американским акцентом. Он сообщил, что учился в Чикаго.