Избранные циклы фантастических романов. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Сергей шел в атаку вместе со своими людьми, в пешем строю. Возможно, это было неправильно. Даже скорее всего неправильно – командир должен управлять боем, а не поднимать солдат в атаку. Но об этом он подумал уже после, а пока руки ощутили привычную тяжесть винтовки, и он выпрыгнул из бронетранспортера, чтобы, пригибаясь, рвануть вперед, держась в одном строю с остальными. Хорошо еще, бежать было совсем недалеко, от силы метров сорок, а установленные на бронетранспортерах пулеметы обеспечивали хоть какое-то прикрытие. Но все равно, пока Хромов бежал к пытающимся отреагировать на новую угрозу немцам, мысленно он успел умереть раз десять,
Но страх бежал в венах, подстегивая адреналин, а ноги уже сами вынесли его на вражеские позиции. И, когда навстречу поднялся, отчаянно пытаясь вскинуть карабин, высокий, мосластый немец, руки четко повторили прием, который ему показывал и гонял потом, требуя довести его до автоматизма, Громов. Стволом отвести оружие противника в сторону, «коротким – коли» отметить краем сознания, как сползает с окровавленного штыка пытающийся зачем-то за него уцепиться немец… А потом бой как бы распался на множество фрагментов, и после Сергей, как ни старался, уже не смог их свести воедино.
Бегущие навстречу немцы, на этот раз готовые к бою… В свете пожара блестят штыки. Выплескивающая длинную, на весь магазин, очередь СВТ и выворачивающая руки отдача. Пропущенный удар прикладом и ответный – ногой… Пальцы рвут магазин, лихорадочно нашаривая запасной, а мозг понимает, что все, не успеть! Вынырнувший непонятно откуда Селиверстов, нанизывающий на штык очередного фрица. Решетилин, молчаливый здоровяк, отбрасывает разряженный автомат и легко, будто птичку, подхватывает трофейный пулемет, вырывая его из скрюченных пальцев убитого немца. В его руках «машингевер» кажется игрушечным. И он идет, поливая свинцом от пуза, словно из брандспойта. Шварценеггер отдыхает… Эти и еще десятки других мелких эпизодов, словно невиданный пазл, перемешались в мозгу – а потом все закончилось.
Сергей пришел в себя возле бронетранспортера, когда кто-то не слишком ловко, зато старательно обматывал ему голову бинтом. Дернулся было – но виски прострелило такой болью, что не оказалось сил даже ругаться, лишь глухо замычать.
– Очнулся, старшой! – голос Васильича звучал отвратительно бодро. – Ну и напугал ты нас.
– Что это было? – слова приходилось буквально выталкивать из пересохшего горла. Ощущения, стоит отметить, не из приятных.
– Прикладом по голове тебе прилетело. Думали, все, но у тебя, старшой, на удивление крепкий череп. Ученый из тебя точно неплохой выйдет.
– Ученый выйдет – неуч останется, – поразительно, но у него еще нашлись силы пошутить. – Что… там?
– Да все нормально, почти всех германцев положили. Несколько человек там еще в пакгаузе отстреливаются… – о них вдруг докатился рокот взрыва, заставивший виски снова запульсировать от боли. – Все, больше не отстреливаются.
– Много… наших?
Громов замялся на миг, а потом вздохнул и честно ответил:
– Много. И, старшой, если ты еще раз полезешь, я тебя своими руками.
– Да пошел ты… к козе в трещину. Я за чужими спинами сидеть не буду.
– Ну-ну, – отозвался Громов, и Сергею почудилось, что осуждения и одобрения в его словах было поровну.
На самом деле, в абсолютных цифрах они потеряли всего два десятка человек, из них убитыми – восемь, остальных серьезно зацепило. Легкие ранения получили многие, но этого сейчас никто не считал. Меньше чем ничто в масштабах страны, ничтожно мало по сравнению с погибшими немцами – и очень, очень много, если рассматривать их группу в стороне от этих, сейчас абстрактных для них моментов.
Самое интересное, что группа, шедшая с Сергеем, несмотря на жестокую рукопашную, убитых не имела. Двое тяжелораненых, практически всех поцарапало, но в живых остались все. Если вдуматься, ничего удивительного – кадровым вопросом ведал Громов, а он и сам умел многое, и понимал, что могут другие. Неудивительно, что отобрал он тех, кто действительно был учен и имел опыт, а потом еще и сам гонял их до седьмого пота. Результат был, что называется, во всей красе. И даже Сергей, до недавнего времени к армии имеющий весьма опосредственное отношение, понимал – они здесь лучшие.
Вот только пока что ему от этого было не легче. Голова после удара никак не проходила, а Светлана Александровна, диагностировав легкое сотрясение мозга, сунула ему какие-то таблетки, сколь противные, столь и бесполезные, и умчалась к более серьезным раненым. Про сотрясение Хромов мысленно согласился, а вот насчет легкого готов был и поспорить. Вот только спорить было не с кем – врачиха металась то здесь, то там, лишь порядком замызганный халат развевался. Вообще, она напоминала Сергею клушу, разрывающуюся в попытках собрать всех цыплят в кучу. Получалось у нее, откровенно говоря, так себе. Да и вообще, для войны и сопутствующих ей лишений доктор не подходила совершенно. Впрочем, ее неприспособленность с лихвой компенсировалась чувством долга. Зря вот только она помощниц своих отправила…
Ближе к вечеру Сергей начал впадать в забытье и в результате выпал из окружающей действительности более чем на неделю. Товарищи кормили его с ложечки, когда он ехал вместе с другими ранеными в кузове одного из трех специально выделенных бронетранспортеров – у боевых машин и ход мягче, чем у полуторок, и огрызнуться, случись нужда, есть чем. А потом он вышел из устойчиво паршивого состояния – разом, будто вынырнул из воды. Впрочем, он в нее нырнул на первом же привале, только на этот раз не фигурально выражаясь, а вполне реально. Больше часа мылся и стирался в холодном, как лед, ручье, сдирая с тела пропитавший, казалось, все вокруг едкий пот. Вода смыла остатки головной боли, и вылез он, словно заново родившись. Переоделся в свою форму, закопав в глинистом обрыве грязную и порядком изодранную в последнем бою немецкую. Разве что куртку оставил – ей, кожаной и удобной, сносу не было. И даже Мартынов не ругался за задержку, тем более, что остановкой с теми же целями, что и Сергей, воспользовались многие вымотанные маршем бойцы.
Уже вечером, жуя довольно паршиво сваренную кашу, порядком сдобренную жестким, но вкусным мясом невовремя для себя вышедшего на дорогу лося, он узнал, как их колонна уходила из города. Паршиво уходила, по чести говоря, совсем не так, как планировалось. А всему виной немецкие машинисты. Или, точнее, вполне себе отечественные – паровозами-то управляли никакие не фрицы, а те самые люди, что водили советские поезда. В начале войны многие из них не видели ничего дурного в том, чтобы работать на новых хозяев, тем более немцы платили совсем неплохо, позволяя не просто содержать семьи, а чувствовать себя весьма состоятельными людьми, поплевывающими сверху на соседей. Так что рулили они своими паровозами, теми же, что и раньше, и даже с теми же звездами, и в ус не дули. Не пришло еще то время, когда обыватели массово поймут, что принесли им немцы.