Избранные памятью воспоминания
Шрифт:
В моей семье всегда ставили живую елку. Не вспомню ни одного года без зеленой красавицы. Много лет мы ходили втроем: я, мама, дедушка. Затем вдвоем, несли елочку вместе. В последний мамин Новый год я пошла одна. Выбрала красивое, пышное, зеленое деревце, среднего размера. Тащила до дома одну остановку. Было тяжеловато, но это же ради мамы. И она дома тоже постаралась. Поменяла перегоревшую лампочку в спальне! Мама перед Новым годом еще не была лежачей больной, но уже мучилась от слабости. А тут требовалось встать на стул, прикладывать усилия! Выкрутить сгоревшую лампочку Ильича, вкрутить новую. Быстро у нее силы закончились, пожалела она о своем порыве. А я то поначалу обрадовалась, понадеевшись, вдруг так ей потихоньку делается лучше?
Елку
Мне помогали с мамой. Финансово, своим присутствием. С сестрой и тетей у мамы отношения близостью не отличались. Много накопилось взаимных обид. Никаких дружных семейных посиделок давно не устраивали, не встречались даже на праздники. Но болезнь изменила многое. Узнав о ней, мама обратилась к оставшимся близким родственникам. И ни сестра, ни тетя не отказали в помощи. Ведь можно поступать благородно, правильно с человеком, даже не любя его. Не отказывать в помощи, когда эта возможность есть.
Сильно помогала мамина подруга, тетя Оля. Она жила с нами в одном доме, соседнем подъезде, двумя этажами выше моей первой недолгой лучшей подруги. Тетя Оля не помогала финансово, она помогала иначе. Подталкивала нас, особенно меня. Сподвигла добиться маме инвалидности, естественно, дали первую группу. Вместе со мной ходила в поликлинику, чтобы "поймать" заведующую. Требовалась справка о нетранспортабельности. "Как же так, еще молодая женщина, всего сорок два года", – покачала головой заведующая. Да. Все так. Справку получили с горьким осадком от чужого сожаления.
Еще тетя Оля приходила иногда помочь маме подняться выше на кровати, потому что больная постоянно сползала, нервничала из-за этого. Да, она очень исхудала, но все-таки весила больше тридцати килограмм. А мой вес в тот год колебался в районе сорока пяти. Если в течение дня я многократно помогала маме подниматься выше, мои слабые физически руки к вечеру просто отваливались. Еще тетя Оля находила для старой подруги и добрые слова. Я тоже старалась их говорить. Но иногда получалось только сдерживать злые, вызванные усталостью.
Помогали и несколько маминых подруг еще со школы. Осенью, когда состояние больной считалось сносным, а я регулярно ходила на работу, они приходили в гости. Приносили маме поесть, развлекали беседами. Такое щемящее душу чувство я испытала, заметив из окна автобуса маму! Она шла вместе с подругой детства по нашей аллейке. Подсознательно я чувствовала, что это последние относительно нормальные прогулки мамы на свежем воздухе. Словно я в том автобусе уезжала вперед, оставляя маму позади. Будущее и прошлое… Если бы это помогло обратить время вспять, развернула бы автобус! Попробовала бы, во всяком случае. Облик мамы с той прогулки крепко запечатлелся в памяти: коричневая легкая куртка, темные брюки, любимая прическа: она закалывала волосы наверх, но не полностью, чтобы они опускались ниже плеч.
Незадолго до смерти у мамы вечерами сильно поднималась температура из-за интоксикации. Мы ее сбивали. Забирая градусник, я часто не говорили точную температуру, называла меньшие цифры. Мол, там всего тридцать восемь. Не тридцать девять. После сбивания температуры маме становилось лучше. Она засыпала. А я поначалу все пыталась мысленно убедить ее болезнь уйти. Дать шанс поправиться. Или хотя бы временно отступить. Дать передышку. Хотя бы не мучить.
Ради мамы я, стеснительный человек, залезала без очереди в поликлинике. "Мне только спросить", – действительно волшебная фраза. Один раз мне нужно было срочно сходить к терапевту, а запись предложили только на следующую неделю. Все равно пошла тем вечером. Переступая через себя, вклинилась в начало очереди. Врачу сказала, что запись должна была быть. Иначе не принял бы. Неприятное самой поведение, а куда деваться? Мама ждала ответа любой ценой. Хоть какой-то помощи. Ее и так могли оказать только минимально. Большая болезнь порождала много побочных, едва мы присмиряли одну, проявлялась другая… Как гидра, сколько ни отрубали голов – симптомов, на смену им вырастали новые. Организм сыпался на глазах. Приходили терапевты и на дом. "Что вы хотите, это же рак", – читалось в их взглядах. Иногда говорилось прямым текстом. Нет, они не грубили, но от этого легче не становилось. Мы продолжали бороться с ветряными мельницами, строить башню, кубики которой постоянно обрушивала болезнь…
В больницу маму не хотели уже зимой брать. А она тогда еще ходила! Пускай уже плохо, но сама! Слегла окончательно она весной.
В марте маму забрали на скорой. Это случилось в ночь. Врач, наверное, пожалела маму, решила попробовать пристроить ее полежать в больницу. Я договорилась с санитарками, что они присмотрят за мамой, помогут переодеть памперс. Дала им денег, уехала домой на такси с чувством выполненного долга. Зашла в магазин возле дома, работающий круглосуточно. Несмотря на поздний час, все равно поразилась отсутствию людей. Впервые ведь ходила в магазин ночью. Очень непривычно не встречать никого между отделами с товарами. Мне понравилось. Было хорошо, спокойно по меркам того настоящего. Утром позвонили с известием, что маму выписывают. Недолго музыка играла. Деваться некуда, поехала забирать. Встретила в коридоре санитарку, с которой ночью разговаривала. Естественно, она от меня сразу отвернулась. Не винила ее. Человеку повезло, за просто так пришла денежная бумажка. Нечасто это в жизни происходит. Жалко, конечно, что за мой счет. Но того было уже не изменить (огромный список таких вещей! Не худший пункт).
Маме делали платные капельницы от интоксикации. Каждый раз их хватало на все меньший срок. Врач из платной скорой душевно общалась с мамой. Понятное дело, она не принимала страдания больной слишком уж близко к сердцу, но и равнодушием от нее не веяло. А стоили капельницы дорого. Зарплату мне задерживали… Какие же разные все-таки бывают люди! Я смотрела в красивые черные глаза начальницы, изображавшие сочувствие. До чего же ей было все равно.... У этой женщины годом ранее умер отец, тоже от рака. Но это как раз тот случай, когда сытый голодного не поймет. И начальница имела других родственников, семью. А у меня была только мама. Мое солнце. И оно мучительно гасло… А потом раз! И всё. Погасло. Не стало даже маленького холодного, не греющего лучика… Никого не стало из тех, кто меня растил, любил. Благодаря кому мой детство прошло счастливо.
"Здравствуйте, у меня умерла мама, что мне делать?" – с такими словами я позвонила в скорую. Да, не забыла поздороваться… Диспетчер заговорила после некоторой паузы. Что же, наверное, запомнила она то дежурство. А может, и нет. Специфика их работы подразумевает не только помощь. Смерть неизбежна, грустна. Когда не касается лично, то проходит по касательной, задевая лишь отдельные струны души.
Конец ознакомительного фрагмента.