Избранные произведения в 2-х томах. Том 1
Шрифт:
Придя к этому решению, Михаэлис встал из-за стола, взял свой блокнот и надел шляпу.
В отсутствие бургомистра посетителей обычно принимал заведующий отделом культуры Зигфрид Горн. Перед тем как выйти из кабинета, Михаэлис позвонил ему и сказал, что через час вернётся.
В прошлом дирижёр провинциального оркестра, маленький, необыкновенно подвижной, Зигфрид Горн казался бургомистру добросовестным работником. Он охотно и часто делал доклады и произносил речи. Благодаря ему уже открылись городские кинотеатры. Одним словом, Зигфрид Горн сразу развил бурную деятельность.
Бросалось только в глаза, что из всех работников магистрата он один старался как можно меньше докучать офицерам комендатуры. Михаэлис заметил эту его особенность, но в спешке и суете не придал ей никакого значения: были в то время дела и поважнее. Достаточно сказать, что за последние дни в ратушу стали особенно часто наведываться крестьяне. Их приводили сюда слухи о предстоящей земельной реформе, которые уже широко распространились по окрестным деревням.
Вот и сегодня, пока Михаэлис сидел у Соколова, в здании ратуши появился бедно одетый крестьянин в обычной для этих мест зелёной шляпе с петушиным пером за лентой. Крестьянин объяснил, что хочет кое о чём справиться и поговорить с бургомистром. Так как Михаэлис отсутствовал, посетителя направили к Зигфриду Горну.
Крестьянин вошёл в кабинет заведующего отделом культуры, поздоровался и присел к столу. Горн смотрел с некоторым беспокойством на его сухое, обветренное лицо с упрямым ртом и решительным подбородком. Это было лицо человека, много видевшего и много испытавшего.
— Я пришёл по поводу земельной реформы, — сказал крестьянин.
— Что вы хотите узнать? — вежливо осведомился Горн.
— Я хочу узнать вое.
— Прежде всего мы должны предостеречь вас от самовольных действий, — неторопливо начал Зигфрад Горн. — Пока ещё ничего не известно. Не исключено, что это только обещание. Вполне вероятно, что никакой реформы вообще не будет. Во всяком случае, сейчас мы сами ничего не знаем.
Сказано это было необыкновенно учтиво, даже ласково. Однако слова произвели на пришедшего такое впечатление, будто его ударили.
— Понятно! — сказал он, вставая и нахлобучивая на свою большую голову зелёную шляпу. — Ну, так вот что я вам скажу, милостивый государь! Передайте вашему бургомистру, что мы, так и быть, ещё немного подождём, но только недолго. Нам земля нужна. Мы тоже не хотим самовольничать, но скажите бургомистру, чтобы там поторапливались. А то как бы мы вас не опередили. До свидания!
Он повернулся и вышел, не обращая никакого внимания на замешательство Горна, сосредоточенно рассматривавшего свои ногти.
Почему смутился Зигфрид Горн? Ведь вопросы земельной реформы совершенно его не касались. И всё-таки ему стало не по себе. Уж очень дерзкие посетители приходят в магистрат!
Горн опасливо посмотрел на дверь и принялся за чтение бумаг.
Вскоре появился Михаэлис.
— Ну вот, постепенно всё проясняется! — радостно воскликнул он, войдя в кабинет Горна. — Я только что говорил с Дрезденом. Земельную реформу проведём до наступления зимы. Вы представляете, что это значит — земельная реформа в Германии?
Зигфрид Горн посмотрел на дверь, за которой только что скрылся крестьянин.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Солдаты, назначенные в наряд для ночного патрулирования города, выстроились на плацу во дворе комендатуры. Они стояли в две шеренги, вооружённые автоматами, в ладно пригнанном новом обмундировании, начищенных сапогах и лихо сдвинутых набок пилотках. За высоким забором садилось солнце, и вечерние тени протянулись через весь двор.
Командир роты охраны поочерёдно оглядывал своих подчинённых, стараясь не упустить ни малейшей небрежности. Кривонос стоял на правом фланге и, чуть-чуть скосив глаза, не отрываясь смотрел на лейтенанта.
Внезапно будто дуновение ветра прошло по строю. Так бывает всегда, когда перед солдатами появляется старший командир. Полковник Чайка вышел из дверей комендатуры. Строй замер.
Высокий, по-юношески тонкий командир роты приложил руку к козырьку, подошёл, чётко отбивая шаг, к полковнику и звонко отрапортовал.
— Здравствуйте, товарищи! — негромко сказал Чайки.
— Здравия желаем, товарищ полковник! — прогремело в ответ.
Полковник пошёл вдоль строя. Он двигался легко и свободно, стройный, широкоплечий, в гимнастёрке, туго затянутой ремнём. Шаг его был нетороплив. Вот он дошёл до Кривоноса и добродушно усмехнулся, заметив, как тщательно расчесал сегодня сержант свои пышные усы.
Потом полковник вернулся к середине шеренги, остановился, ещё раз скользнул взглядом по лицам и заговорил:
— Товарищи! Помните, что вы являетесь представителями великой Советской державы. Вы обязаны всем своим поведением, всеми своими поступками показывать местному населению, что такое воин Советской Армии.
Голос полковника звучал торжественно, хотя говорил он совсем просто, хорошо зная, что слова его найдут отклик в солдатских сердцах.
— Перед вами могут возникнуть трудные вопросы, — сделав небольшую паузу, продолжал полковник. — Зачастую на них не сразу найдёшь ответ. Вы можете попасть в такие условия, когда необходимо самостоятельно, без помощи командира, принять ответственное решение. Я надеюсь, что вы всегда будете действовать так, как надлежит сынам страны социализма.
Потом полковник Чайка задал солдатам несколько вопросов, чтобы проверить, насколько они уяснили себе порядок патрулирования и организацию связи с комендатурой. При этом больше всего волновался лейтенант, который с беспокойством слушал, как отвечают бойцы.
Но патрульные хорошо знали свои обязанности, и лейтенант мог не беспокоиться.
— Желаю успеха, товарищи! — закончил полковник.
Патрули вышли в город.
Сержант Кривонос и рядовой Гончаров патрулировали в паре. Когда они вышли со двора комендатуры, ещё только начинало смеркаться. Стояли длинные, летние дни, и темнело поздно. Однако на улицах уже не было ни души.
Не торопясь, размеренным шагом двигались патрульные по затихшим, опустевшим улицам. Квартал за кварталом проходили Кривонос и Гончаров. Всюду царило спокойствие.
От маленькой речушки, весело шумящей под высокими мостами, потянуло ночной прохладой. Звёзды, ещё несмелые, неяркие, показались на небе. Над горами сгущалась темнота, и от этого даже знакомые закоулки приобретали таинственность. Потом зажглись фонари, и на асфальт легли узорчатые тени деревьев.
Время от времени Кривонос и Гончаров насторожённо прислушивались к ночному безмолвию. Оба они отлично знали, какой предательской может иной раз оказаться тишина.