Избранные произведения в 2 томах. Том 1
Шрифт:
— А куда класть?
— Давай в кассету, чтобы не растерять.
Белов стоял рядом и слушал: оказывается, люльки под крыльями назывались кассетами.
— А в другую? — спросила Тома. — Муку? Нельзя… По такому ветру завалит…
Капитан взялся за тюк в клеенке и попробовал, какова тяжесть. И тут взгляд его упал на Белова.
— А вы все тут, как были?
— Как был.
Капитан подумал.
— Сколько в вас веса?
— Не знаю.
— Тома, как думаешь, подойдет? Сколько в нем?
— На глазок?
Тома внимательно осмотрела Белова, помаргивая короткими густыми ресницами. Все в ней было очень
— Ладно, давайте, — сказала она, поведя рукой так, точно загребая весь свой груз. — Надо же помочь человеку. Это в кассету, его в кассету, один мешок в кабину.
Белов почувствовал, как от радости у него задрожали и даже чуточку ослабли ноги. Капитан мягко ткнул его в плечо припухлой рукой:
— Хочу предупредить. «Мессеры» над проливом гуляют. А посадочную площадку достают снаряды.
Белов промолчал.
Потом он лег на носилки, их вдвинули в люльку, в безветренный сумрак, и защелкнули дверцу. Он стал пассажиром и пленником. Впрочем, какая разница? В самолете так или иначе не принадлежишь себе.
Оглядевшись, Белов увидел над собой тусклый слюдяной квадрат и перевернулся на другой бок. Стало видно мелькание пропеллера. И край Томиного лица разглядел он, подтянувшись поближе к слюдяному оконцу.
Машина мелко тряслась. В ушах урчало отдаленно, словно работал мотор другого самолета.
До самого рывка Белову еще не верилось, что он летит. Очень уж было покойно в воздушном коконе.
Но вот рвануло, понесло, отделило от земли. И — повисли в воздухе. Белов прикинул, сколько километров до пролива. Попробовал считать, отмеряя время и расстояние, но скоро сбился. Ему так и не удалось зацепиться взором за какие-либо приметы внизу, хотя он приподнялся на локте до отказа. Весь мир был вставлен в рамку размером не больше папиросной коробки. А всем миром, собственно, была сначала безликая пепельная степь, потом взбеленные ветром волны. Чьи волны? То ли залива, червяком заползшего в сушу, то ли уже моря? Но вот и песчаная коса распласталась в стороне голой гигантской ветвью, упавшей в воду. Значит, море…
Мотор тянул свою песню все так же глухо, точно в уши положили вату. Шаткое крыло, вырвав Белова из безмятежной, но тоскливой глубины ожидания, несло его навстречу опасностям. Зато бежавшая весь день впустую жизнь снова обретала смысл. И он был счастлив.
Только сердце билось непривычно сильно, с колокольной гулкостью.
Он не понял, почему самолет вдруг кинуло в лихорадку. Только почувствовал, как машина напряглась до предела, грозя развалиться на части. Ознобная эта трепка не проходила. Слюдяное око на секунду показало Белову страшное Томино лицо, искаженное яростью или сознанием беды. В тот же миг его замурованного слуха коснулся легчайший посвист, распоровший воздух. Мелькнул и погас.
«Мессер», — подумал Белов. — Если собьют, утону, как кутенок. Из моей упаковки сразу не выбраться. Пока вышибешь ногой дверцу… Да и вышибешь ли?»
Еще раз увидеть лицо Томы и прочесть по нему, что происходит, не удалось. Оно отвалилось куда-то в пустоту, и казалось, самолет сам по себе продолжает путь, или бегство, или, точнее всего, прорыв. Колеса наткнулись на что-то твердое внезапно, и Белов вздрогнул то ли от удара, то ли
Да, это была земля, и хотя до сих пор он летел в непонятной уверенности, что их не собьют, не могут сбить, сейчас облегченно вздохнул в своем заточении.
Он нашел глазами слюдяной квадрат. Небо в нем и кусок плоского носа самолета наотмашь легли в сторону. Тотчас же отщелкнулись замки кассеты, и Белов неловко выполз наружу, нащупывая ногами почву.
— И-и-и, — сказал один из солдат, отстегнувших дверцу. — Тут не то. А лекарства где?
— С другой стороны.
Самолет стоял уже винтом к морю. Как видно, солдаты, вытягивающие сейчас из кабины мешок с мукой, прежде всего схватили У-2 за легкий хвост и развернули в обратный путь. Винт работал. До плоской песчаной кромки, выструганной прибоем, было шагов триста, не больше. Там на песке чернел самолет, припавший на одно крыло. Возле него суетились люди. Влево уходил пустынный склон, открытый вражескому глазу. Справа несколько мелких высоток вперебой налезали друг на друга, стараясь прикрыть ложбину, ставшую аэродромом. Кое-как им это удавалось. В них чернели ямы складов, норы землянок, траншеи: лучшие места были обжиты солдатами.
Белов хорошо знал эту сноровку — приспосабливать землю под жилье. Он и окрестности узнавал: вон та крайняя сопка, что ближе к воде, скрывает от глаз причал и санитарные палатки. Оттуда по самому берегу юлит, облипая скалы, дорога в такую же впадину, разве чуть поглубже и поуже. Самолету там не сесть, зато на одном краю, в единственном доме бывшего рыбачьего стана, разместилась пекарня. Половина дома — холодная, и в ней складывают муку. Как-то Белов ночевал там на цементном полу, подстелив под себя пустые мешки. Вот и этот мешок с мукой увезут на подводе к рыбацкому стану и сейчас же отдадут в руки пекарей, орудующих в другой половине дома, где день и ночь не затухает печь, если есть дрова.
А в северном конце ложбины — колодец с журавлем.
Немцы знают о нем, сами брали оттуда воду. Кроме него, на всем побережье, за которое зацепились первые стрелковые полки и батальоны морской пехоты, никаких источников воды нет. Вода в колодце мутно-желтая и горькая, но все же пресная, и за ней приезжают солдатские кухни. Периодически немцы обстреливают район колодца то из орудий, то из минометов. Тогда повара и ездовые прячутся в траншейки, вырытые тут же, а несколько человек держат лошадей, собрав в одни руки по три и четыре поводка. Раненых отсюда уносят прямо к причалу. Убитых лошадей оттаскивают подальше и зарывают. За водой ходят как в атаку…
Через пологий склон тянулась тонкая тропа на передовую. Можно было дождаться вечера где-то тут, в укрытии, а можно и попробовать проскочить…
Все же он перепрыгнул на этот берег!
Белов повернулся к Томе, чтобы улыбнуться ей на прощанье и благодарственно взмахнуть рукой.
Тома стояла во весь рост на своем сиденье в самолете и, потрясая сжатыми кулаками, кричала:
— Да скорей же ты, скорее!
Тот, к кому она обращалась, не слышал ее слов из-за шума винта. К самолету от морского берега, спотыкаясь, бежал солдат со спасательным кругом на плече. Его накрыли комья земли, разбрызганные миной, лопнувшей впереди. Он упал, вскочил и двинулся снова, низко наклоняясь. Второй черный пятак возник сбоку. Дым от него снесло на повозку с мукой, угоняемую по склону прочь отсюда.