Избранные произведения в 5 томах. Книга 2: Флейта Аарона. Рассказы
Шрифт:
Кряхтя от усилия, Сиссон поднял ящик с тачки и понес его в дом. Еловые ветви кололи и царапали ему лицо и руки. Жена неодобрительно, почти враждебно посмотрела на него, когда он, пошатываясь от тяжести ноши прошел мимо нее.
— Смотри, сколько грязи ты притащил, — сказала она.
С легким стуком он опустил ящик на пол, поверх разостланной газеты. Несколько комьев земли выпали из ящика.
— Подмети пол, чтобы мать не заметила, — сказал он Миллисент.
Тихий шелест ветвей, который уловило его ухо, странно
Яркий, ровный, почти белый свет от электрической лампы под потолком проникал во все углы комнаты, служившей одновременно и кухней и столовой. В этом свете все предметы приобретали резкие и жесткие очертания. В открытом очаге высоким ярким пламенем горел огонь. Все было тщательно прибрано и сверкало чистотой. Грудной младенец тихонько ворковал в углу, лежа в крохотной плетеной кроватке. Мать — тонкая, красивая, темноволосая женщина — сидела, дошивая детское платьице. Она встала, отложила шитье, и принялась подавать мужу обед.
— Ты опять так поздно сегодня, — сказала она.
— Да, — неохотно подтвердил он из кухни, где мыл руки.
Он сел за стол все так же в одной рубашке. На вид ему можно было дать около тридцати двух лет. Это был мужчина крепкого сложения с открытым приветливым лицом. Он продолжал молчать, о чем-то думая. Жена опять взялась за шитье. Она настороженно следила за мужем, который, очевидно, не замечал ее, погрузившись в свои мысли.
— О чем сегодня говорили на собрании? — нарушила она, наконец, напряженное молчание.
— О прибавках к зарплате.
— И что же вы решили?
— Потребовать увеличения заработка и начать стачку, если администрация не даст нам удовлетворительного ответа.
Он коротко засмеялся, продолжая есть.
Обе девочки сидели на полу на корточках возле елки. Перед ними стояла деревянная коробка, из которой они доставали склеенные из газетной бумаги пакетики и раскладывали их вокруг себя на полу.
— А что решили насчет Артура Фрира? Хотят ли они его выбрать?
Едва заметная улыбка скривила губы Аарона при этом вопросе жены.
— Не знаю, хотят ли. Некоторые хотят, но неизвестно, составляют ли они большинство.
Она зло посмотрела на мужа.
— Большинство! Я покажу им большинство! Они хотят отделаться от тебя, сделать из тебя дурака, а ты готов отдать им себя с руками и ногами. Никому другому, даже своим близким, никакому делу ты не отдавался так, как этому. И было бы из-за чего! А то кучка невежественных кретинов хочет, чтобы работу у них вел такой же дурак, как они сами, потому что так им было бы удобнее всех дурачить. Если бы ты больше заботился о жене и детях, этого бы не случилось. Но тебе ни до чего нет дела, кроме твоих безмозглых шахтеров, которые сами не знают, чего хотят, и интересуются только увеличением заработка. Эгоизм и невежество — вот все, что у них за душой.
— Ты же предпочитаешь эгоизм без невежества,
— Образованный человек во всяком случае лучше невежды. Но я желала бы увидеть хоть одного мужчину, который думал бы о других. Вы все эгоисты и притворщики.
Краска гнева залила ее лицо, и рука, державшая иголку, задрожала от негодования. Муж смотрел на нее отсутствующим взглядом, не слыша и не слушая ее. Он быстро допил стакан чаю, вытер рукой усы и откинулся на стуле, рассеянно глядя на играющих детей.
Девочки раскладывали бумажные пакетики на полу, и, закончив это занятие, Миллисент сказала:
— Я первая открою пакетик, а ты за мной. Я возьму вот этот…
Она развернула газетную бумагу и достала из нее елочное украшение — серебряный шарик, вставленный в ярко-розовое бумажное кружево.
— Ах, — восторженно закричали девочки, — как красиво!
Они осторожно передавали из рук в руки хрупкий стеклянный шарик, казавшийся им чудесной драгоценностью, и наслаждались его зрелищем; это было настоящее сокровище. Отец грустно отвел от них глаза. Младшая сестренка медлила, не решаясь произвести выбор среди оставшихся мешочков.
— Да ну же! — торопила ее Миллисент. — Бери какой-нибудь! Не все ли равно какой, только поскорее. — Тут в ее голосе зазвучали интонации матери. — Вот как надо открывать их. Дай, я тебе помогу.
Но Маржори хотела быть самостоятельной.
— Пусти, пожалуйста. Не мешай, — надула она губки.
Однако Миллисент не уступала и тянула бумажный мешочек к себе. Тем не менее Маржори удалось вытащить из него скрытое сокровище — серебристый колокольчик, сделанный из тончайшего, легкого как воздух, стекла.
— Колокольчик! — звонким голосом протянула Миллисент, всплеснув от восторга руками. — Какая прелесть! Он будет мой, мой! Не разбей его, Маржори! Смотри, не урони.
Маржори нетерпеливо потряхивала колокольчиком возле уха. Но он не звенел.
— Ты разобьешь его, вижу, что разобьешь, — не унималась старшая сестра. — Отдай его мне, — кричала она, стараясь отнять хрупкую игрушку у отчаянно отбивавшейся и жалобно пищавшей Маржори.
— Оставь сестру в покое, — сказал отец.
Миллисент обиженно подчинилась, но голосок ее продолжал протестовать:
— Она его разобьет, непременно разобьет! Пусть лучше мне отдаст.
— Тебе достанется другой, — утешала ее мать.
Тогда девочка принялась поспешно вскрывать другой пакетик.
— Мама, мама, смотри, какой павлин, зеленый павлин! Он будет мой!
Она бережно вынула из бумаги птицу с пестрым хвостом, вылитую из зеленой блестящей массы.
— Как он мне нравится! Он будет мой.
— Смотри, не оторви кольцо, — сказала мать, — жалко будет, — такой прекрасный павлин.
В это время Маржори достала из очередного пакетика позолоченное яблоко.