Избранные произведения
Шрифт:
— Вы, вероятно, рассчитываете на обильную жатву в нашей сильно подверженной религиозным воззрениям среде, господин кандидат Йонсен? — сказал адъюнкт с усмешкой.
— Жатву? — кратко переспросил Йонсен.
— Ну, скажем, «улов»… я не знаю, в каких символических образах вы предпочитаете представлять себе свое призвание, — небрежно возразил адъюнкт.
— Мое призвание, во всяком случае, пока что состоит в том же, в чем состоит и ваше призвание, господин адъюнкт: обучать детей; и я люблю представлять себе свои обязанности ясно и четко, без всяких символических образов! —
Фру Фанни и Дэлфин не могли удержаться от улыбки, но фру Олбом заскрежетала зубами: «Так ответить такому человеку, как Олбом!»
Тем временем консул продолжал начатый разговор, расспрашивая Йонсена относительно положения сельской школы. Консул Гарман несколько лет был председателем школьной комиссии. Несмотря на небольшое расстояние от города, Сансгор относился к сельской местности.
Ракел нравились короткие, энергичные ответы ее соседа. Особенно пришлось ей по душе, что новый директор школы с большой решительностью настаивал на некоторых переменах и на увеличении расходов для школы, которые консул находил излишними и слишком дорогими.
Не часто встречала она людей, которые проявляли столько силы характера и любви к делу, как этот молодой богослов. И каждый раз, когда он спокойным, уверенным тоном говорил: «Это можно сделать, значит это будет сделано!» или что-нибудь подобное, она полупрезрительно поглядывала в сторону Дэлфина, который с увлечением показывал фру Фанни какой-то фокус при помощи пробки и двух вилок. Но когда ее взгляд падал на Якоба Ворше, он приобретал иное, вызывающее выражение, которого он, однако, как будто и не замечал, — он был увлечен полушутливой, полудружеской беседой со старой экономкой йомфру Кордсен.
Как только Якоб Ворше стал постоянным гостем в Сансгоре, между ним и старой дамой завязалось нечто вроде дружбы. Йомфру Кордсен была обычно суховата и чрезвычайно сдержанна, но он нашел какой-то путь к ее сердцу, и она доверяла ему больше, чем кому-либо другому.
Адъюнкт был настолько рассержен, что съел один почти всю свеклу, — советник все время любезно подкладывал ему на тарелку. А юный господин Габриель посвятил все свободное от еды время наблюдению за адъюнктом, и каждый раз, когда адъюнкт поглядывал на тот конец стола, где сидел Габриель около йомфру Кордсен, юный наследник фирмы брал стакан и осушал его со спокойным видом совершенно взрослого человека. Он ведь знал, что это бесило адъюнкта.
Мортен, которому досталось место между кандидатом Йонсеном и пастором Мартенсом, забавлялся тем, что наполнял до краев бокалы обоих богословов. В остальном он не очень-то интересовался тем, что происходит во время обеда, — особенно после того, как он устроился так, что у его прибора оказалась одна из бутылок бургундского.
Был тихий, теплый весенний день. Когда подали десерт, косые лучи солнца, проникавшие в открытые окна, добрались до стола. Сперва они заиграли на черных шелках фру Гарман и окружили светловолосую голову пастора Мартенса тоненьким нимбом, затем косые полосы света упали на стулья, на белую скатерть, на высокие графины. Мортен поднял свой стакан и залюбовался его блеском.
— Посмотрите, как хорошо выглядит фрекен Ракел в солнечном освещении, — шепнул Дэлфин, обращаясь к Фанни.
— Ах, да… Вам так кажется? — ответила Фанни.
Через несколько минут она попросила одну из прислуживающих горничных спустить гардины немножко пониже: солнце резало ей глаза!
Теперь разговор на верхнем конце стола стал очень оживленным. Особенно горячо говорили о воспитании юношества. Адъюнкт распространялся на свою излюбленную тему о том, что невозможно преподать юношам настоящие знания, если не будет телесных наказаний; он предрекал, что высшее образование исчезнет, если вовремя не будут поставлены границы современному гуманизму, иными словами — испорченности.
Фру Олбом поддерживала его от всей души, а советник — потому, что это забавляло его. Но консул несколько колебался; он высоко ценил доброе старое время, но считал все же, что телесные наказания можно бы применять и в меньшем объеме, чем это выпало на его долю.
Директор школы подчеркивал важность религиозного воспитания и влияния домашней среды, семьи.
— О да! Семья! Семья! — воскликнула фру Олбом. — Школа и семья должны идти рука об руку!
— Именно! — подхватил адъюнкт. — И если мальчика накажут розгами в школе, он обязательно должен быть также наказан и дома, в семье!
— Но ведь семьи бывают разные, — сказал Йонсен. Он впервые сказал фразу, которую Ракел нашла недостаточно убедительной.
— Ах! Но все равно! — воскликнула фру Олбом, склонила голову набок и посмотрела на потолок. — Движения сердца! Семья! Материнские чувства! О, семья! Семья!
— В конечном счете все дело в том, фру Олбом, какова семья! — внезапно вмешался в разговор Якоб Ворше. Все взоры устремились на него: он выпрямился, лицо его зарумянилось, и глаза светились.
Последовала маленькая пауза; затем консул сказал, с улыбкой поднимая свой бокал:
— Ну, теперь я советую всем быть осторожнее: выступает Якоб Ворше! Я слышал уже два раза речи этого господина и знаю, что когда он выступает, бывает жарко! Но давайте, пожалуй, перенесем поле битвы на веранду: там мы могли бы сражаться, так сказать, «под сенью дерев». Если мои уважаемые гости согласны со мною, — то добро пожаловать!
Все общество поднялось. Советник весь содрогался от еле сдерживаемого смеха и благодарил Ворше, спускаясь с ним по лестнице, за удачное вмешательство в разговор. Якоб Ворше и сам готов был смеяться, и под конец смеяться стали все, кроме Олбома и его супруги: они были оскорблены.
Ракел недоумевала, почему ее отец побоялся, чтобы Ворше заговорил. Она тоже несколько раз слышала, как он принимал участие в споре, и дивилась страстности, которая внезапно проявлялась в нем. Мнения его были, правда, несколько оригинальны, но ведь не должен же он из-за этого скрывать их! Она считала трусостью со стороны Якоба Ворше, что он позволил принудить себя к молчанию.
Во время обеда пастор Мартенс много раз делал попытки вмешаться в общий разговор. Но это ему не удавалось. Все были слишком заняты новым интересным гостем — директором школы, и, кроме того, фру Гарман, его соседка, совершенно завладела им. И после обеда в гостиной ему пришлось сидеть на диване рядом с фру Гарман, а молодежь отправилась на крокетную площадку в тени невысокой липовой аллеи.