Избранные произведения

на главную

Жанры

Поделиться:

Избранные произведения

Шрифт:

И. ДМИТРИЕВ

САТИРИЧЕСКИЕ И ЛИРИЧЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

Чужой толк

«Что за диковинка? лет двадцать уж прошло, Как мы, напрягши ум, наморщивши чело, Со всеусердием всё оды пишем, пишем, А ни себе, ни им похвал нигде не слышим! Ужели выдал Феб свой именной указ, Чтоб не дерзал никто надеяться из нас Быть Флакку [1] , Рамлеру [2] и их собратьи равным И столько ж, как они, во песнопеньи славным? Как думаешь?.. Вчера случилось мне сличать И их и нашу песнь: в их… нечего читать! Листочек, много три, а любо, как читаешь — Не знаю, как-то сам как будто бы летаешь! Судя по краткости, уверен, что они Писали их резвясь, а не четыре дни; То как бы нам не быть еще и их счастливей, Когда мы во́ сто раз прилежней, терпеливей? Ведь наш начнет писать, то все забавы прочь! Над парою стихов просиживает ночь, Потеет, думает, чертит и жжет бумагу; А иногда берет такую он отвагу, Что целый год сидит над одою одной! И подлинно уж весь приложит разум свой! Уж прямо самая торжественная ода! Я не могу сказать, какого это рода, Но очень полная, иная в двести строф! Судите ж, сколько тут хороших есть стишков! К тому ж, и в правилах: сперва прочтешь вступленье, Тут предложение [3] , а там и заключенье — Точь-в-точь как говорят учены по церквам! Со всем тем нет читать охоты, вижу сам. Возьму ли, например, я оды на победы, Как покорили Крым, как в море гибли шведы; Все тут подробности сраженья нахожу, Где было, как, когда, — короче я скажу: В стихах реляция! прекрасно!.. а зеваю! Я, бросивши ее, другую раскрываю, На праздник иль на что подобное тому: Тут на́йдешь то, чего б нехитрому уму Не выдумать и ввек: зари багряны персты, И райский крин, и Феб, и небеса отверсты! Так громко, высоко!.. а нет, не веселит, И сердца, так сказать, ничуть не шевелит!» Так дедовских времен с любезной простотою Вчера один старик беседовал со мною. Я, будучи и сам товарищ тех певцов, Которых действию дивился он стихов, Смутился и не знал, как отвечать мне должно; Но, к счастью — ежели назвать то счастьем можно, Чтоб слышать и себе ужасный приговор, — Какой-то Аристарх [4] с ним начал разговор. «На это, — он сказал, — есть многие причины; Не обещаюсь их открыть и половины, А некоторы вам охотно объявлю. Я сам язык богов, поэзию, люблю, И нашей, как и вы, утешен так же мало; Однако ж здесь, в Москве, толкался я, бывало, Меж наших Пиндаров и всех их замечал: Большая часть из них — лейб-гвардии капрал, Асессор, офицер, какой-нибудь подьячий Иль из кунсткамеры антик, в пыли ходячий, Уродов страж, — народ всё нужный, должностной; Так
часто я видал, что истинно иной
В два, в три дни рифму лишь прибрать едва успеет, Затем что в хлопотах досуга не имеет. Лишь только мысль к нему счастливая, придет, Вдруг било шесть часов! уже карета ждет; Пора в театр, а там на бал, а там к Лиону, [5] А тут и ночь… Когда ж заехать к Аполлону? Назавтра, лишь глаза откроет, — уж билет: На пробу [6] в пять часов… Куда же? В модный свет, Где лирик наш и сам взял Арлекина ролю. До оды ль тут? Тверди, скачи два раза к Кролю; [7] Потом опять домой: здесь холься да рядись; А там в спектакль, и так со днем опять простись!
К тому ж, у древних цель была, у нас другая: Гораций, например, восторгом грудь питая, Чего желал? О! он — он брал не с высока, В веках бессмертия, а в Риме лишь венка Из лавров иль из мирт, чтоб Делия сказала: «Он славен, чрез него и я бессмертна стала!» А наших многих цель — награда перстеньком, Нередко сто рублей иль дружество с князьком, Который отроду не читывал другова, Кроме придворного подчас месяцеслова, Иль похвала своих приятелей; а им Печатный всякий лист быть кажется святым. Судя ж, сколь разные и тех и наших виды, Наверно льзя сказать, не делая обиды Ретивым господам, питомцам русских муз, Что должен быть у них и особливый вкус И в сочинении лирической поэмы Другие способы, особые приемы; Какие же они, сказать вам не могу, А только объявлю — и, право, не солгу, — Как думал о стихах один стихотворитель, Которого трудов «Меркурий» наш, и «Зритель», [8] [9] И книжный магазин, и лавочки полны. «Мы с рифмами на свет, — он мыслил, — рождены; Так не смешно ли нам, поэтам, согласиться На взморье в хижину, как Демосфен [10] , забиться, Читать да думать все, и то, что вздумал сам, Рассказывать одним шумящим лишь волнам? Природа делает певца, а не ученье; Он не учась учен, как придет в восхищенье; Науки будут всё науки, а не дар; Потребный же запас — отвага, рифмы, жар». И вот как писывал поэт природный оду: Лишь пушек гром подаст приятну весть народу, Что Рымникский Алкид [11] поляков разгромил, Иль Ферзен [12] их вождя Костюшку [13] полонил, Он тотчас за перо и разом вывел: Ода! Потом в один присест: такого дня и года! «Тут как?.. Пою!.. Иль нет, уж это старина! Не лучше ль: Даждь мне, Феб!.. Иль так: Не ты одна Попала под пяту, о чалмоносна Порта! Но что же мне прибрать к ней в рифму, кроме черта? Нет, нет! нехорошо; я лучше поброжу И воздухом себя открытым освежу». Пошел и на пути так в мыслях рассуждает: «Начало никогда певцов не устрашает; Что хочешь, то мели! Вот штука, как хвалить Героя-то придет! Не знаю, с кем сравнить? С Румянцевым [14] его, иль с Грейгом [15] , иль с Орловым [16] ? Как жаль, что древних я не читывал! а с новым — Неловко что-то все. Да просто напишу: Ликуй, Герой! ликуй. Герой ты! возглашу. Изрядно! Тут же что! Тут надобен восторг! Скажу: Кто завесу мне вечности расторг? Я вижу молний блеск! Я слышу с горня света И то, и то… А там?.. известно: многи лета! Брависсимо! и план и мысли, всё уж есть! Да здравствует поэт! осталося присесть, Да только написать, да и печатать смело!» Бежит на свой чердак, чертит, и в шляпе дело! И оду уж его тисненью предают И в оде уж его нам ваксу продают! Вот как пиндарил [17] он, и все ему подобны Едва ли вывески надписывать способны! Желал бы я, чтоб Феб хотя во сне им рек: «Кто в громкий славою Екатеринин век Хвалой ему сердец других не восхищает И лиры сладкою слезой не орошает, Тот брось ее, разбей, и знай: он не поэт!» Да ведает же всяк по одам мой клеврет [18] , Как дерзостный язык бесславил нас, ничтожил, Как лирикой ценил! Воспрянем! Марсий ожил! Товарищи! к столу, за перья! отомстим, Надуемся, напрем, ударим, поразим! Напишем на него предлинную сатиру И оправдаем тем российску громку лиру.

1

…Флакку… — Флакк Квинт Гораций (65—8 гг. до н. э.) римский поэт.

2

Рамлер Карл Вильгельм (1725–1798) — немецкий поэт, переводчик древнегреческих и латинских авторов.

3

Предложение — здесь: основная часть произведения.

4

Аристарх (жил ок. 170 г. до н. э.) — греческий грамматик. Имя его стало нарицательным для строгого и справедливого критика.

5

Бывший содержатель в Петербурге вольных маскерадов. (прим. автора).

6

На пробу — на репетицию.

7

Петербургский портной. (прим. автора).

8

Петербургские журналы. (прим. автора).

9

«Меркурий» наш, и «Зритель»… — журналы «Санктпетербургский Меркурий» (1793) и «Зритель» (1792), издававшиеся И. А. Крыловым и А. И. Клушиным. В них высмеивались синтиментальная литература и авторы-сентименталисты.

10

Демосфен (ок. 384–322 до н. э.) — афинский оратор и политический деятель.

11

Рымникский Алкид — А. В. Суворов (граф Рымникский) в 1794 году участвовал в подавлении польского восстания.

12

Ферзен Иван Евстафьевич (1747–1799) — русский генерал.

13

Костюшко Тадеуш (1746–1817) — руководитель польского национально-освободятельного восстания 1794 года.

14

Румянцев Петр Александрович (1725–1796) — русский полководец XVIII века.

15

Грейг Самуил Карлович (1736–1788) — адмирал русского флота, участник Чесменской битвы.

16

Орлов Алексей Григорьевич (1737–1808) — фаворит Екатерины II, главнокомандующий русским флотом в русско-турецкой войне 1770 года.

17

Пиндарил — то есть витийствовал, высоко парил в стихах; от имени древнегреческого поэта Пиндара, автора од и гимнов.

18

Клеврет — приверженец, приспешник.

1794

Путешествие N. N. в Париж и Лондон,

писанное за три дни до путешествия [19]

Часть первая

Друзья! сестрицы! я в Париже! Я начал жить, а не дышать! Садитесь вы друг к другу ближе Мой маленький журнал [20] читать: Я был в Лицее [21] , в Пантеоне, [22] У Бонапарта [23] на поклоне; Стоял близехонько к нему, Не веря счастью моему. Вчера меня князь Д<олгоруко>в Представил милой Рекамье; [24] Я видел корпус мамелюков [25] , Сиеса, Вестриса, Мерсье, [26] Мадам Жанлис, Виже, Пикара, [27] Фонтана, Герля, Легуве, [28] Актрису Жорж и Фиеве; [29] Все тропки знаю булевара, Все магазины новых мод; В театре всякий день, оттоле В Тиволи и Фраскати, в поле. [30] Как весело! какой народ! Как счастлив я! — итак, простите! Простите, милые! и ждите Из области наук, искусств Вы с первой почтой продолженья, Истории без украшенья, Идей моих и чувств.

19

Путешествие N. N. в Париж и Лондон, писанное за три дни до путешествия. — Написано по поводу готовившегося путешествия за границу поэта Василия Львовича Пушкина (1770–1830), приятеля И. И. Дмитриева.

20

Журнал — дневник (от франц. journal).

21

…в Лицее… — Лицеи, средние учебные заведения классического типа, только что появившиеся во Франции.

22

…в Пантеоне… — Пантеон — место погребения выдающихся деятелей Франции. Открыт в 1802 году по указу Наполеона I.

23

…у Бонапарта… — у Наполеона Бонапарта (1769–1821), французского императора с 1804 года.

24

Представил милой Рекамье. Рекамье — жена парижского банкира, прославившаяся красотой своей. (прим. автора).

25

Корпус мамелюков — воинская часть при Наполеоне I, состоящая из арабов, набранных в Египте.

26

Сиеса, Вестриса, Мерсье. Первый — сенатор, игравший в революцию важную ролю; второй — славный танцовщик, а третий — давно известный писатель. (прим. автора).

27

Мадам Жанлис, Виже, Пикара. Первая — сочинительница романов и нескольких книг о воспитании; второй — приятный стихотворец; последний — лучший комический писатель нынешнего времени. (прим. автора).

28

Фонтана, Герля, Легуве. Три известные стихотворца. (прим. автора).

29

Актрису Жорж и Фиеве. Последний — сочинитель прекрасного романа и писем об Англии. (прим. автора).

30

В Тиволи и Фраскати, в поле. Так называются два гульбища. (прим. автора).

Часть вторая

Против окна в шестом жилье, Откуда вывески, кареты, Всё, всё, и в лучшие лорнеты С утра до вечера во мгле, Ваш друг сидит еще не чесан, И на столе, где кофь стоит, «Меркюр» [31] и «Монитер» [32] разбросан, Афишей целый пук лежит: Ваш друг в свою отчизну пишет; А Журавлев уж не услышит! [33] Вздох сердца! долети к нему! А вы, друзья, за то простите Кое-что нраву моему; Я сам готов, когда хотите, Признаться в слабостях моих; Я, например, люблю, конечно, Читать мои куплеты вечно, Хоть слушай, хоть не слушай их; Люблю и странным я нарядом, Лишь был бы в моде, щеголять; Но словом, мыслью, даже взглядом Хочу ль кого я оскорблять? Я, право, добр! и всей душою Готов обнять, любить весь свет!.. Я слышу стук!.. никак за мною? Так точно, наш земляк зовет На ужин к нашей же — прекрасно! Сегюр [34] у ней почти всечасно: Я буду с ним, как счастлив я! Пришла минута и моя! Простите! время одеваться. Чрез месяц, два — я, может статься, У мачты буду поверять Виргилиеву грозну бурю; [35] А если правду вам сказать, Так я глаза мои защурю И промыслу себя вручу. Как весело! лечу! лечу!

31

«Меркюр» — французский журнал.

32

«Монитер» — официальная французская газета.

33

А Журавлев уж не услышит. Почтенный старик, который незадолго перед тем умер и дружен был с путешественником. (прим. автора).

34

Сегюр Луи-Филипп (1753–1830) — французский дипломат и писатель.

35

Виргилиеву грозну бурю… — Имеется в виду буря на море, описанная в поэме Вергилия «Энеида».

Часть третья

Валы вздувалися горами, Сливалось море с небесами, Ревели ветры, гром гремел, Зияла смерть, а N. N. цел! В Вестминстере свернувшись в ком, [36] Пред урной Попа [37] бьет челом; В ладоши хлопает, на скачке, Спокойно смотрит сквозь очков На стычку Питта [38] с Шериданом [39] , На бой задорных петухов Иль дога с яростным кабаном; Я в Лондоне, друзья, и к вам Уже объятья простираю — Как всех увидеть вас желаю! Сегодня на корабль отдам Все, все мои приобретенья В двух знаменитейших странах! Я вне себя от восхищенья! В каких явлюсь к вам сапогах! Какие фраки! панталоны! Всему новейшие фасоны! Какой прекрасный выбор книг! Считайте — я скажу вам вмиг: Бюффон, Руссо, Мабли [40] , Корнилий [41] , Гомер, Плутарх [42] , Тацит, Виргилий, Весь Шакеспир, весь Поп и Гюм [43] ; Журналы Аддисона, Стиля [44] И всё Дидота, Баскервиля! [45] Европы
целой собрал ум!
Ах, милые, с каким весельем Все это будет разбирать! А иногда я между дельем Журнал мой стану вам читать: Что видел, слышал за морями, Как сладко жизнь моя текла, И кончу тем, обнявшись с вами: А родина… все нам мила!

36

В Вестминстере и проч. Для некоторых напомню, что в этом аббатстве издавна погребаются короли и славные мужи. (прим. автора).

37

Поп Александр (1688–1744) — английский поэт.

38

Питт Младший Уильям (1759–1806) — английский государственный деятель.

39

Шеридан Ричард Бринсли (1751–1810) — английский драматург, политический деятель. Выступал в парламенте с резкими антиправительственными речами.

40

Мабли Габриель (1709–1785) — французский писатель-просветитель.

41

Корнилий — Корнелий Непот (конец II в. — после 32 г. до н. э.) — римский историк.

42

Плутарх (ок. 46 — ок. 127) — греческий писатель, автор «Жизнеописаний» видающихся деятелей Древней Греции и Рима.

43

Гюм — Юм Дэвид (1711–1776) — английский философ и историк.

44

Журналы Аддисона, Стиля… — Дж. Аддисон (1672–1719) и Стиль (1676–1729) издавали в начале XVIII века сатирико-нравоучительные журналы «Болтун» и «Зритель».

45

И всё Дидота, Баскервиля. Также для некоторых: Дидот — славный французский типографщик, а Баскервиль — английский. (прим. автора).

1803

Ермак [46]

Какое зрелище пред очи Представила ты, Древность, мне? Под ризою угрюмой ночи, При бледной в облаках луне Я зрю Иртыш: крутит, сверкает, Шумит и пеной подмывает Высокий берег и крутой; На нем два мужа изнуренны, Как тени, в аде заключенны, Сидят, склонясь на длань главой; Единый млад, другой с брадой Седою и до чресл висящей; На каждом вижу я наряд, Во ужас сердце приводящий! С булатных шлемов их висят Со всех сторон хвосты змеины, И веют крылия совины; Одежда из звериных кож; Вся грудь обвешана ремнями, Железом ржавым и кремнями; На поясе широкий нож; А при стопах их два тимпана И два поверженны копья; То два сибирские шамана, И их словам внимаю я. Старец Шуми, Иртыш, реви ты с нами И вторь плачевным голосам! Навек отвержены богами! О, горе нам! Младый О, горе нам! О, страшная для нас невзгода! Старец О ты, которыя венец Поддерживали три народа, [47] Гремевши мира по конец, О сильна, древняя держава! О матерь нескольких племен! Прошла твоя, исчезла слава! Сибирь! и ты познала плен! Младый Твои народы расточенны, Как вихрем возмятенный прах, И сам Кучум, [48] [49] гроза вселенны, Твой царь, погиб в чужих песках! Старец Священные твои шаманы Скитаются в глуши лесов. На то ль судили вы, шайтаны, [50] Достигнуть белых мне власов, Чтоб я, столетний ваш служитель, Стенал и в прахе, бывши зритель Паденья тысяч ваших чад? Младый И от кого ж, о боги! пали? Старец От горсти русских!.. Мор и глад! Почто Сибирь вы не пожрали? Ах, лучше б трус, потоп иль гром Всемощны на нее послали, Чем быть попранной Ермаком! Младый Бичом и ужасом природы!.. Кляните вы его всяк час, Сибирски горы, холмы, воды: Он вечный мрак простер на вас! Старец Он шел, как столп, огнем палящий, Как лютый мраз, все вкруг мертвящий! Куда стрелу ни посылал — Повсюду жизнь пред ней бледнела И страшна смерть вослед летела. Младый И царский брат пред ним упал. Старец Я зрел с ним бой Мегмета-Кула, [51] Сибирских стран богатыря: Рассыпав стрелы все из тула И вящим жаром возгоря, Извлек он саблю смертоносну. «Дай лучше смерть, чем жизнь поносну Влачить мне в плене!» — он сказал И вмиг на Ермака напал. Ужасный вид! они сразились! Их сабли молнией блестят, Удары тяжкие творят, И обе разом сокрушились. Они в ручной вступили бой: Грудь с грудью и рука с рукой; От вопля их дубравы воют; Они стопами землю роют; Уже с них сыплет пот, как град; Уже в них сердце страшно бьется, И ребра обоих трещат: То сей, то оный на бок гнется; Крутятся, и — Ермак сломил! «Ты мой теперь! — он возопил, — И все отныне мне подвластно!» Младый Сбылось пророчество ужасно! Пленил, попрал Сибирь Ермак!.. Но что? ужели стон сердечный Гонимых будет… Старец Вечный! вечный! Внемли, мой сын: вчера во мрак Глухих лесов я углубился И тамо с пламенной душой Над жертвою богам молился. Вдруг ветр восстал и поднял вой; С деревьев листья полетели; Столетни кедры заскрыпели, И вихрь закланных серн унес! Я пал и слышу глас с небес: «Неукротим, ужасен Рача, [52] Когда казнит вселенну он. Сибирь, отвергша мой закон! Пребудь вовек, стоная, плача, Рабыней белого царя! Да светлая тебя заря И черна ночь в цепях застанет; А слава грозна Ермака И чад его вовек не вянет И будет под луной громка!» — Умолкнул глас, и гром трикратно Протек по бурным небесам… Увы! погибли невозвратно! О, горе нам! Младый О, горе нам! Потом, с глубоким сердца вздохом, Восстав с камней, обросших мохом, И сняв орудия с земли, Они вдоль брега потекли И вскоре скрылися в тумане. Мир праху твоему, Ермак! Да увенчают россияне Из злата вылитый твой зрак, Из ребр Сибири источенна Твоим булатным копием! Но что я рек, о тень забвенна! Что рек в усердии моем? Где обелиск твой? Мы не знаем, Где даже прах твой был зарыт. Увы! он вепрем попираем Или остяк по нем бежит За ланью быстрой и рогатой, Прицелясь к ней стрелой пернатой. Но будь утешен ты, герой! Парящий стихотворства гений Всяк день с Авророю златой, В часы божественных явлений, Над прахом плавает твоим И сладку песнь гласит над ним: «Великий! Где б ты ни родился, Хотя бы в варварских веках Твой подвиг жизни совершился; Хотя б исчез твой самый прах; Хотя б сыны твои, потомки, Забыв деянья предка громки. Скитались в дебрях и лесах И жили с алчными вояками, — Но ты, великий человек, Пойдешь в ряду с полубогами Из рода в род, из века в век; И славы луч твоей затмится, Когда померкнет солнца свет, Со треском небо развалится И время на косу падет!»

46

Ермак Тимофеевич (ум. в 1585 г.) — казачий атаман. Походы Ермака положили начало присоединению Сибири к Московскому государству.

47

Татары, остяки и вогуличи. (прим. автора).

48

Кучум — последний хан Сибирского ханства (XVI в.).

49

Кучум из царства своего ушел к калмыкам, и убит ими. (прим. автора).

50

Сибирские кумиры. (прим. автора).

51

Царский брат, которого Ермак пленил и отослал к царю Иоанну Васильевичу; от него произошли князья Сибирские. (прим. автора).

52

Главный остяцкий идол Кучум, родившийся в магометанской вере, частию уговорил, частию принудил большую половину Сибири верить Алкорану. (прим. автора).

1794

ПОСЛАНИЯ

К Г. Р. Державину [53]

Бард безымянный! тебя ль не узнаю? Орлий издавна знаком мне полет. Я не в отчизне, в Москве обитаю, В жилище сует. Тщетно поэту искать вдохновений Тамо, где враны глушат соловьев; Тщетно в дубравах здесь бродит мой гений Близ светлых ручьев. Тамо встречает на каждом он шаге Рдяных сатиров и вакховых жриц, [54] Скачущих с воплем и плеском в отваге Вкруг древних гробниц. Гул их эвое [55] несется вдоль рощи, Гонит пернатых скрываться в кустах; Даже далече наводит средь нощи На путника страх. О песнопевец! один ты способен Петь и под шумом сердитых валов, Как и при ниве, — себе лишь подобен — Языком богов!

53

Это был ответ на стихи, присланные в «Вестник Европы». Почтенный автор их, не подписавший своего имени, думал, что я в деревне, и пенял мне за мою леность.

54

Здесь описаны цыгане и цыганки, которые во все лето промышляют в Марьиной роще песнями и плясками. (прим. автора).

55

Эвое, или эван, был употребительный припев вакханок при отправлении их оргий. Это примечание для детей, не знающих еще мифологии. (прим. автора).

1805

ПЕСНИ

«Стонет сизый голубочек…»

Стонет сизый голубочек, Стонет он и день и ночь; Миленький его дружочек Отлетел надолго прочь. Он уж боле не воркует И пшенички не клюет; Все тоскует, все тоскует И тихонько слезы льет. С нежной ветки на другую Перепархивает он И подружку дорогую Ждет к себе со всех сторон. Ждет ее… увы! но тщетно, Знать, судил ему так рок! Сохнет, сохнет неприметно Страстный, верный голубок. Он ко травке прилегает, Носик в перья завернул; Уж не стонет, не вздыхает; Голубок… навек уснул! Вдруг голубка прилетела, Приуныв, издалека, Над своим любезным села, Будит, будит голубка; Плачет, стонет, сердцем ноя, Ходит милого вокруг — Но… увы! прелестна Хлоя! Не проснется милый друг!

1792

«Видел славный я дворец…»

Видел славный я дворец Нашей матушки царицы; Видел я ее венец И златые колесницы. «Всё прекрасно!» — я сказал И в шалаш мой путь направил: Там меня мой ангел ждал, Там я Лизоньку оставил. Лиза, рай всех чувств моих! Мы не знатны, не велики; Но в объятиях твоих Меньше ль счастлив я владыки? Царь один веселий час Миллионом покупает; А природа их для нас Вечно даром расточает. Пусть певцы не будут плесть Мне похвал кудрявым складом: Ах! сравню ли я их лесть Милой Лизы с нежным взглядом? Эрмитаж мой — огород, Скипетр — посох, а Лизета — Моя слава, мой народ И всего блаженство света!

1794

«Пой, скачи, кружись, Параша!..»

Пой, скачи, кружись, Параша! Руки в боки подпирай! Мчись в веселии, жизнь наша! Ай, ай, ай, жги! [56] припевай. Мил, любезен василечек — Рви, доколе он цветет; Солнце зайдет, и цветочек… Ах! увянет, опадет! Пой, скачи, кружись, Параша! Руки в боки подпирай! Мчись в веселии, жизнь наша! Ай, ай, ай, жги! припевай. Соловей не умолкает, Свищет с утра до утра; Другу милому, он знает, Петь одна в году пора. Пой, скачи, кружись, Параша! Руки в боки подпирай! Мчись в веселии, жизнь наша! Ай, ай, ай, жги! припевай. Кто, быв молод, не смеялся, Не плясал и не певал, Тот ничем не наслаждался; В жизни не жил, а дышал. Пой, скачи, кружись, Параша! Руки в боки подпирай! Мчись в веселии, жизнь наша! Ай, ай, ай, жги! припевай.

56

Известный припев одной из цыганских песен. (прим. автора).

1795

«Други! время скоротечно…»

Други! время скоротечно, И не видишь, как летит! Молодыми быть не вечно; Старость вмиг нас посетит. Что же делать? Так и быть, В ожиданьи будем пить. Пусть арак ума убавит Между нас у остряков! Он сердца зато заставит Говорить без колких слов. Лучший способ дружно жить — Меньше врать, а больше пить. Посмотрите, как уныла Вся природа на земли; Осень рощи обнажила; Ах! и розы отцвели. Как же грусть нам усладить? Чаще пунш с араком пить. О арак, арак чудесный! Ты весну нам возвратил; Ты согрел, как май прелестный, Щеки розами покрыл. Чем же нам тебя почтить? Вдвое, втрое больше пить.
Комментарии:
Популярные книги

Столичный доктор. Том III

Вязовский Алексей
3. Столичный доктор
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Столичный доктор. Том III

Бремя империи

Афанасьев Александр
Бремя империи - 1.
Фантастика:
альтернативная история
9.34
рейтинг книги
Бремя империи

На границе империй. Том 9. Часть 2

INDIGO
15. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
космическая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
На границе империй. Том 9. Часть 2

Герцогиня в ссылке

Нова Юлия
2. Магия стихий
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Герцогиня в ссылке

Помещица Бедная Лиза

Шах Ольга
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
6.40
рейтинг книги
Помещица Бедная Лиза

Менталист. Конфронтация

Еслер Андрей
2. Выиграть у времени
Фантастика:
боевая фантастика
6.90
рейтинг книги
Менталист. Конфронтация

В теле пацана 4

Павлов Игорь Васильевич
4. Великое плато Вита
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
В теле пацана 4

Я уже князь. Книга XIX

Дрейк Сириус
19. Дорогой барон!
Фантастика:
юмористическое фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Я уже князь. Книга XIX

Последняя Арена 5

Греков Сергей
5. Последняя Арена
Фантастика:
рпг
постапокалипсис
5.00
рейтинг книги
Последняя Арена 5

Пистоль и шпага

Дроздов Анатолий Федорович
2. Штуцер и тесак
Фантастика:
альтернативная история
8.28
рейтинг книги
Пистоль и шпага

Гром над Империей. Часть 1

Машуков Тимур
5. Гром над миром
Фантастика:
фэнтези
5.20
рейтинг книги
Гром над Империей. Часть 1

Ночь со зверем

Владимирова Анна
3. Оборотни-медведи
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.25
рейтинг книги
Ночь со зверем

Везунчик. Проводник

Бубела Олег Николаевич
3. Везунчик
Фантастика:
фэнтези
6.62
рейтинг книги
Везунчик. Проводник

Шесть тайных свиданий мисс Недотроги

Суббота Светлана
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
эро литература
7.75
рейтинг книги
Шесть тайных свиданий мисс Недотроги