Избранные сочинения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
Литовцев смотрел на лабораторный стол, чисто выструганный, но еще не покрашенный, на стеклянные банки с притертыми пробками, где находились образцы цементов разных марок, банки с реактивами для добавок, образцы песка, извести, каких-то других наполнителей, входящих в состав лидарита. Вспомнилось, что Дарков жаловался на плохую работу вибромельницы, которая не давала особенно тонкого помола, отчего прочность лидарита резко падала. «А какой здесь помол? Какова дисперсность? — спрашивал себя Литовцев, рассматривая белый порошок сквозь стекло банки. — Хорошо ли работает вибромельница? Это
Микроскоп был новой системы, незнакомой Литовцеву. «Где же инструкция?» Инструкции на месте не оказалось. «Как же проверить величину измельченных частиц? Впрочем, попробуем».
Из футляра, оклеенного изнутри бархатом, он достал предметное и покровное стеклышки, нашел пинцет, захватил из банки щепотку песчаной пыли. Не успел донести ее до стекла, как она высыпалась на рукав. Валентин Игнатьевич брезгливо попробовал стряхнуть, но мелкая пыль прочно застряла в шерсти, рукав долго пришлось оттирать носовым платком.
Все движения Валентина Игнатьевича были преисполнены достоинства, но в то же время чем-то напоминали кошачьи. Так ходит важный кот после дождя, выбирая место посуше.
Вода и лидарит не могут существовать вместе. И не должны! После того как ничего не получилось из попытки измерить частицы тонкого помола, Литовцев решил по-иному узнать врага лидарита. Он должен создать его подобие, именно сам, своими руками, чтобы проникнуть в его тайны, разгадать слабости. Рецепт новой массы со всеми добавками и технологией изготовления Дарков прислал. Кто знает, может быть, химикаты требуют чересчур высокой очистки, а наполнители не терпят посторонних примесей, что практически, на строительной площадке, трудно обеспечить.
И когда в фарфоровую ступку с сухим порошком, составленным по рецепту Даркова, полилась тонкая струйка воды, как бы разделяя его надвое, у Валентина Игнатьевича потемнело в глазах. Вода, будь она проклята!
Дверь бесшумно отворилась. Точно щит, на Литовцева надвигалась серая плита из нового материала, того, что сняли со стенки стройкомбайна. Вот-вот придавит.
— Это что за шутки?! — фальцетом выкрикнул он.
Плита опустилась на пол, и из-за нее показалось растерянное лицо Багрецова.
— Простите, Валентин Игнатьевич. Я не знал, что вы здесь.
— Зачем эту штуку вы сюда притащили? — ворчливо спросил Литовцев, все еще чувствуя неприятный озноб.
— Александр Петрович сказал, что она вам завтра понадобится.
Багрецов стоял у открытой двери, в которую врывался яркий солнечный свет. Свет играл на стекле пузатых колб, похожих на застывшие мыльные пузыри, забирался в реторты, пробирки и стеклянные трубки, связанные в пучки, будто толстая прозрачная солома. Лучи искрились в кристаллах, запрятанных в банки, в звенящей струйке, вытекающей из крана. Всюду было солнце, и только хмурая тень лежала на лице Валентина Игнатьевича.
— Какое давление могут выдержать ваши телеконтролеры? — неожиданно спросил он.
— Во-первых, они не мои. Ими занимается Надя Колокольчикова из телевизионного института. А во-вторых, Валентин Игнатьевич, я не пойму, о каком давлении вы спрашиваете.
Литовцев продолжал размешивать жидкую массу в ступке.
— Ну, если обвалится сырой потолок в процессе наслоения. Что останется от аппаратов?
Вадим натянуто улыбнулся:
— Боюсь, что на это они не рассчитаны. Но ведь и вы не рассчитываете на такую катастрофу.
— Конечно, — согласился Валентин Игнатьевич. — Однако здесь и трубы лопаются, и трансформаторы горят. «Ниль адмирари», то есть ничему не следует удивляться.
Вадим пожал плечами.
Еще вчера Валентину Игнатьевичу удалось вызвать некоторые подозрения у Багрецова, касающиеся аварий на строительстве. Больше того, он даже неосторожно выдал себя, когда разговор зашел о проводе для термостата, вспомнив при этом Алексея. Надо бы прощупать упрямого малого, что ему известно, и по возможности склонить на свою сторону. Во всяком случае, он довольно настороженно относится к Алексею, и, кроме того, здесь примешиваются личные мотивы, что было неоднократно замечено Валентином Игнатьевичем.
Он отложил ступку в сторону. Толочь, что-то там размешивать, нагревать, замораживать… Прищуриваясь, глядеть в микроскоп, возиться с пинцетами, пипетками и всякой ерундой! Зачем, когда есть куда более эффективные методы тайной дипломатии, ловких ходов — столкнешь противников лбами, и сам, как «терциус гауденс», то есть «третий радующийся», тихонько посмеиваясь, выскальзываешь за дверь.
Есть и другой способ: одному польстишь, другого поприжмешь, за что третий тебе благодарен. Вот и сейчас эта ничтожная пешка, обыкновенный инженеришка, у которого нет ничего и, главное, никого за спиной, тоже может быть полезен, если найти его больную струнку. Люди есть люди.
— Садитесь, Вадим Сергеевич, — Литовцев указал ему на высокую табуретку. — Мне очень нравится юношеский задор, с которым вы вчера отстаивали свою правоту. В какой-то мере вы одержали победу. Точность прибора оказалась достаточной. Но, милый друг, это пиррова победа. Разве дело только в остаточной влажности? А остаточная деформация? А температурный коэффициент?
И Литовцев, удобно устроившись на столе, что не нравилось Багрецову (все же здесь лаборатория), долго перечислял всевозможные термины, которые были известны специалисту по радиоэлектронике Багрецову, но отнюдь не в применении к строительной технике, совершенно ему незнакомой. А Валентин Игнатьевич уже стал оперировать узкоспециальными понятиями из области физико-химической механики. Упоминал о дисперсности, гидрофобности и прочих вещах, о которых радист знал лишь понаслышке.
«Сепию выпускает, как каракатица, — думал Вадим, сидя на высокой неудобной табуретке и легонько покачиваясь. — Научный туман. Интересно, что за этим кроется?»
— Вы имеете что-нибудь возразить? — насмешливо осведомился Литовцев, заметив его нетерпеливое движение. — По поводу дисперсности или…
— Нет, по поводу вашего метода доказательства. Вы прекрасно понимаете, что в этой технике я абсолютный невежда. Так зачем же…
— Именно затем, чтобы напомнить вам об этом. — Литовцев нагнулся, вытер руки полотенцем, висевшим под столом, и заговорил уже другим тоном: — Теперь по существу. Мне Александр Петрович изволил сообщить, что вы автор нескольких изобретений?