Избранные труды (сборник)
Шрифт:
Однако прочтением внешнего слоя предлагаемых Простаковым текстов не исчерпывается содержание его живописной серии. Оказывается, внутри «всего по поводу CAMEL» можно сказать многое за рамками сугубо политических аллюзий и толкований масс-медиа. Казалось бы, наиболее простой холст с использованием дизайна LUCKY STRIKE, на котором в традиционный черно-красный диск вписано лубочное лицо Саддама Хусейна, превращается сначала в мишень для простого американца, а затем, при более внимательном специальном прочтении, – в сниженный образ авангардных притязаний. Русскому художнику хорошо известна выставка-манифест Михаила Ларионова «Мишень», организованная в 1913 году в Москве, где наряду с работами профессиональных живописцев-футуристов были показаны лубки, вывески и в том числе настоящие ярмарочные расписные мишени. Американскому художнику ближе знаменитые картины-объекты Джаспера Джонса Мишень 1950-х годов, в свою очередь апеллирующие как к балаганным игрушкам, так и к вытесняющим рукотворный балаган из повседневной американской жизни дизайнерским рекламным приемам.
К живописи первого авангарда Простаков обращается неоднократно. Бутылка «CAMEL», скрипки с характерными завитками волют, опрокидывающиеся на зрителя столы – весь арсенал натюрмортов кубизма, вслед за Пикассо тиражировавшихся русскими художниками начала века, задействован и в серии Простакова По поводу Camel. Обращение к живописным коллажам важно в контексте серии Простакова еще и близостью коллажей и их интонации в начале столетия к поэзии. Неслучайно сегодня стало модным сравнивать ранние коллажи Пикассо и Брака с поэзией обериутов и русских структуралистов двадцатых годов. Вглядываясь в картины Простакова, мы невольно вспоминаем историю авангардных открытий, чтобы в конце упереться в тупик, обозначенный картинками на сигаретных пачках.
И многозначные, и в то же время банальные образы картин с изображениями загадочных интерьеров с неизменными атрибутами CAMEL отсылают к европейской и американской живописи рубежа 1920-х и 1930-х годов: с одной стороны, к метафизическим циклам Де Кирико и Рене Магритта, с другой – к геометрическим, расчерченным светотенью интерьерам и индустриальным пейзажам Чальза Шилера.
Неожиданная и по-своему величественная композиция с распахнутым в ярко-синее облачное небо окном Halleluiak превращается из радостного гимна в честь CAMEL в некое мистическое живописное пространство в духе Магритта и Де Кирико. Бездонная синева неба с облаками – цитата из раннего Магритта; манера сочетания тонких чертежных линий с ровно окрашенными насыщенными по цвету поверхностями, в сочетании с ренессансной аркой окна – приемы, напоминающие раннюю живопись Де Кирико. Оба художника в свое время были кумирами в авангардной среде, и их влияние распространилось на искусство второй половины века, включая и масс-медиа: журнальную иллюстрацию и рекламу. О последней свидетельствуют чудом застывшая на опрокинувшейся плоскости подоконника пачка CAMEL и зажженная сигарета. Образцы привычного товара как будто снижают пафос сюжета, окрашивая его иронией. С другой стороны, траектория движения линий оконного проема, створчатой рамы, подоконника, наконец, сигареты, опущенной зажженным концом вниз, устремлена вверх. Это динамичное движение вверх не дает сигарете скатиться с наклонной плоскости, удерживая и ее, и композицию в целом в состоянии неустойчивого равновесия, одновременно приобщая пачку CAMEL к некоему странному ритуалу, делая ее атрибутом не до конца понятного культа.
Другая композиция Now with CAMEL демонстрирует старый стул с плетеным сиденьем и спинкой, помещенный в месте пересечения света и тьмы. В золотистом треугольнике света помещено маленькое продолговатое окошечко с верблюдом, как бы перескочившим с сигаретной пачки в зону мечтаний одинокого курильщика. Здесь возникают ассоциации со старым искусством, от аллегорий XVIII века до одиноких Курильщиков Сезанна, ставших неотъемлемой частью авангардной лаборатории. Правда, на картине Простакова остались только символы курильщика: трубка и спички на стуле. Эти детали снова уводят нас от проблем дизайна табачной пачки к истории искусства ХХ века. Трубка, возвращая нас к знаменитому артефакту Магритта (Ceci n’est pas une pipe) 1928 года, предвосхищая концептуальный алфавит будущих поколений, лежит на границе сохранившегося покрытия стула и его отодранного куска, обнажающего плетение. Перед нами диалог с первым в истории коллажем Пикассо, отягощенный присутствием Магритта. В целом же картина Простакова странным образом перекликается с известным в истории американского искусства «интимным» интерьером художника и фотографа Чарльза Шилера 1931 года Home, Sweet Home (Детройт, Институт искусств). Вот как далеко может завести простой рисунок с пачки CAMEL.
К числу художественных приемов Простакова относится разномасштабность изображений, как в случае с крошечным верблюдом в прямоугольнике на картине Now with Camel. Как правило, эти «картинки» в картине свидетельствуют о наличии двойного текста.
В большинстве полотен этот второй слой образов располагается в нижней части холста, в полосе под основным изображением, там, где на пачке CAMEL отводится место для текста. На картине с бутылкой водки «Camel», изобилующей советской символикой, в нижнем ряду изображен известный прижизненный монумент Сталину над плотиной Днепрогэса, у Простакова превращенной в батарею бутылок с водкой. Бронзовый идол, под которым кровавыми буквами со стрелкой написано имя «Осип Джугашвилер», держит в руке горящий факел на манер статуи Свободы. Над головой идола белое сияние. Из контекста этой наиболее саркастической картины становится ясно, что идола осеняет не сияние электричества, а вспышка «белой горячки», захлестнувшая Россию. Те же признаки безумия олицетворяют и белые верблюдики, разбросанные по основному черному фону большой бутылки; на той же картине справа от бутылки изображена маленькая фотография с документа самого автора – скрытый автопортрет.
Аналогичный скрытый автопортрет запечатлен на одном из лучших живописных полотен Простакова, рядом с подписью, в нижнем горизонтальном слое. В отличие от практически всех картин серии этот холст имеет квадратный формат, что лишает его сходства с заявленным объектом – сигаретной пачкой. Необычна и трактовка фона этого полотна. Равномерное закрашивание одной-двумя красками большинства картин серии уступает здесь место сложным черно-оливковым тонам, заставляющим поверхность мерцать. Воздействие усиливается равномерной желто-коричневой штриховкой. Исчерчивающие поверхность картины по диагонали цветовые полосы покрывают ее подобно сетке или решетке, усложняющей фактуру и настраивающей на восприятие живописи, а не на расшифровку сюжета. В центре композиции поверхность под решеткой как бы выскабливается, обнажая нижележащий золотистый слой как в древней рукописи – палимпсесте. В этом золотом зарешеченном окне возникает черный подобно фону верблюд с белыми крыльями, проходящий справа налево.
Летающий верблюд, верблюд-Пегас – метафора CAMEL, охватившая весь мир и вернувшаяся в Египет на картине The Flight into Egypt. Название картины, объясняя изображение – миниатюрного крылатого красного верблюда, пролетающего над пирамидами, выдает насмешку художника над миром, превратившимся в общество потребления. В то же время это название представляет собой фразу, в контексте Простакова, заключающую в себе контаминацию. Мы снова имеем дело с поэтическим литературным приемом, отсылающим к двум историческим пластам. В одном случае мы имеем дело со смысловой инверсией Исхода евреев из Египта; в другом – с английским обозначением известного сюжета христианской иконографии – «Бегства Богородицы в Египет». Изображение и слово вступают на картинах Простакова в сложное взаимодействие, как в поэзии обериутов, переиначивая, меняя местами знаки и смыслы, вопреки их функциональным ролям в дизайне рекламы. Почти в каждой картине движение развивается в двух противоположных направлениях: буквы европейского алфавита читаются слева направо, в то время как фигурки верблюдов неизменно бредут и летают справа налево, подобно знакам в иудейском тексте. Встреча двух культур на сей раз происходит на «территории» рекламной картинки масс-медиа.
На другом варианте The flight into Egypt крылатый верблюд, подобно гербу табачной империи, осеняет сверху условный пейзаж с пирамидами. Черно-белые верблюды в нижней зоне изображены каждый в отдельных клеймах, как на житийных иконах. Простаков неутомим в обыгрывании мотивов из арсенала мирового искусства. Но не менее чуток он и к различным живописным и графическим манерам, обнажая природу картинного искусства. Упомянутые черно-белые верблюды уже своей раскраской указывают на графические приемы исполнения. И в этой композиции, и в ряде других «рисование» краской, графический штрих соединяется с полупрозрачными или матовыми насыщенными цветом поверхностями, выдавая интерес художника к техническим средствам рисования и письма. На одном из полотен на тему CAMEL в нижней зоне «выскоблен» прямоугольник с изображением проходящего поезда, исполненный в примитивистской или наивно-фовистской манере, оживляющей картину и вносящей в нее признаки непосредственной, не обусловленной канвой сюжета и на сегодняшний день «запрещенной», «убитой» живописи.
С проблемой «картины» связано и особое внимание художника к краям холста, обрамлению живописно-текстовых сцен. Подобно постимпрессионистам, Сёра и Синьяку, Простаков вводит в поле изображения живописные обрамления. Тем самым холсты на старинный манер нуждаются в рамах. Между изображением и пространством зрителя существуют всевозможные конструктивно-цветовые переходы. Наполненные текстом или фигурами золотистые поля ряда картин уподобляются иконам. В других случаях границы изображения обозначены тонкими, как бы пунктирными рамками. На картине с верблюдом CAMEL, трансформированным в зебру ради «политической толерантности», изображение «сигаретной пачки» смещено влево от центра, заставляя работать асимметричные стороны фона. Символ американского рыночного могущества, воплощенный в мужском рекламном торсе, одетом в пиджак с завязанным галстуком и держащем в пальцах руки с белоснежным манжетом всесильную сигарету CAMEL, становится агрессивным, главным образом, потому, что изображение (часть волевого подбородка, плечи, галстук) наползает на живописную раму, нарушая границы картины и угрожая зрителю.
Возврат в картине к особому семантическому пространству осуществляется Простаковым с варварской непосредственностью. Его натуре чужды стимулирующие «ремейки» с профессиональных и массмедиа образцов. Многочисленные отсылы к образам и стилям предшественников, а также к различным культурным пластам выдают руку художника конца столетия, живущего в центре информационного потока наиболее технически оснащенной культурной столицы мира и являющегося носителем старой европейской культуры России. Так все ли сказано «по поводу CAMEL» и все ли упирается в CAMEL как в тупик, из которого есть путь лишь в обратную сторону? Художник оставляет вопрос без ответа, приглашая вместе с ним посидеть «за чашкой CAMEL» и отдаться, подобно Курильщикам Сезанна, неторопливым размышлениям не столько о смысле жизни, сколь о судьбе искусства.