Избранные труды
Шрифт:
Однако самым интересным в этом заседании были вовсе не сочинения — читанные или нечитанные. Исследователи — собственно, один А. А. Веселовский — обратили внимание на предложенные в нем проекты устава общества, но опубликовали из них только один, и не совсем точно. К этим проектам следует присмотреться внимательнее.
Один из них, названный «Предложение 1-е», был внесен самой попечительницей.
Мм. Гг.
Общество, удостоившее меня избранием в звание Попечителя, возложило на меня обязанность стараться всеми силами достигнуть предполагаемой нами цели. Основываясь на сем предложении, долгом поставляю себе не выпускать сего из виду доколе буду пользоваться вашею доверенностию, по поводу чего излагая мои предположения, прошу вас рассмотреть оные и подать свои мнения по сему предмету. Оные мнения заключаются в нижеследующем.
1-е. Сделать постановление о приеме в члены Общества, стараясь как можно более ограничить число оных.
2-е. На каком основании принимать оных.
3-е. Каждому члену предоставляется избрать предмет трудов по его произволению.
4-е. В собрании Общества никогда не говорить и не читать того, что может быть противно правительству, религии, нравственности или относиться до каких-либо личностей.
5-е. Сделать постановление, на каком основании могут
6-е. Могут ли быть принимаемы во время собрания особы, не принадлежащие оному.
7-е. Как поступать с тем членом, который не выполнит своей обязанности?
621
ИРЛИ, 9623/LVIб, л. 82–88 об. Последующие предложения — там же, л. 90–97, 171–171 об. Фраза зачеркнута Сомовым.
На полях этого «предложения» жирно, с нажимом поставлена резолюция: «Утверждено». Это шутка, — кажется, единственная в прочитанном нами документе. Все остальное необычно серьезно, — гораздо серьезнее всего, что было в Обществе до сих пор.
Два первых запроса показывают, что «Сословие Друзей Просвещения» — так стал называться кружок с третьего заседания — стояло на пороге расширения. Интимный салон готов был допустить новых членов, «стараясь» — стараясь! — возможно ограничить их число и изыскивая формальные основания для такого ограничения. По прямому смыслу этих пунктов, речь должна была идти не о приеме в дом двух-трех новых посетителей, но о некоей группе, довольно многочисленной, стоявшей у порога и, видимо, грозившей изменить самое течение литературных игр. Почему-то просто не допустить их было нельзя; можно было лишь попытаться сдержать отчасти этот напор.
Третий пункт должен был изменить тематику чтений, придав им подлинно творческий, а не галантно-мадригальный характер. Отныне буриме, альбомные похвалы, прециозные аллегории и этюды на заданные слова уступали свое место иным жанрам, более серьезным.
Четвертое «предложение» — о внутренней цензуре — было еще более важным. Итак, опасность услышать нечто противное «правительству, религии, нравственности» была реальной, и, вероятно, в дом Пономаревых уже проникало что-то, напоенное духом политического и религиозного вольномыслия, который был в двадцать первом году духом времени. Если бы это было иначе, оговорка в уставе не могла бы возникнуть.
В сочетании с другими пунктами устава оговорка эта значила и иное: салон готов был утратить свою интимную узость и приобрести черты литературного объединения, систематически печатающего свои труды. Об этом говорило следующее «предложение».
И он — вспомним шестой пункт — даже готов был подумать о том, чтобы сделать свои собрания публичными.
Все это, вместе взятое, свидетельствовало, что дилетантский дружеский кружок перерождается в Общество.
Проект этого перерождения был предложен Софьей Дмитриевной Пономаревой. И здесь есть повод для размышлений.
Кокетка, обольстительница, очаровательница, чуть что не дама полусвета, с высокомерной снисходительностью описанная Свербеевым и Панаевым, и на этот раз оказалась тоньше и проницательнее своих поклонников. Она знала цену мадригалам, на которые вызывала их сама, и сбросила мишуру салонных пустяков, как только они начали ее тяготить. Новые, не изведанные еще интеллектуальные наслаждения влекли ее к себе, и она готова была открыть для них двери; быть может, славная судьба ее предшественниц, хозяек французских салонов, уже ставших историческими, рисовалась ее мысленному взору. Здесь было самоутверждение, здесь было творчество.
И с тем же женским, капризным нетерпением, которое отличало все ее предприятия, — будь то проказы со Свербеевым, победа над Сомовым или арестование дружеских шляп, — она спешила воплотить свои планы в жизнь. Общество должно быть создано немедленно, — и даже крепнущее чувство к Панаеву не могло помешать его возникновению. Яковлев — «Узбек» рад этому содействовать — тем лучше. Она пережила короткий, но, видимо, острый интерес к личности этого человека, — интерес, за который потом заплатила дорого; но увлечение ее было, конечно, интеллектуально, хотя, может быть, слегка тронуто чувственным началом. Так произошло и с Сомовым, — что делать, она не знала иных средств. Нам неизвестно, был ли здесь «роман» или легкий флирт, — скорее последнее, — но его было достаточно, чтобы Панаев почувствовал соперника. Что же касается Яковлева, то никаких следов ответного его увлечения не осталось в его сочинениях и рисунках; он принял правила игры и начал с того, что сочинил проект приема новых членов, — проект, как справедливо заметил его первый исследователь, пародировавший масонские ритуалы и напоминавший арзамасские шуточные посвящения. Это было «Предложение 2-е», читанное на том же памятном третьем заседании 12 августа. Оно называлось «Церемониал принятия в члены Общества словесности, деятельности и премудрости». Это название в протоколах было исправлено рукой Софьи Дмитриевны: «Церемониал принятия в сословие друзей просвещения. Хранить в архиве общества и дать огласку». Ниже, карандашом: «Общество приняло название „Сословие друзей просвещения“. Внесть в прошедший журнал».
Мы приведем текст «Церемониала», уже однажды печатавшийся, но с некоторыми неточностями.
§ 1. По занятии мест господами членами, секретарь встает с своего места и говорит: София распространяется! и новый обожатель ее явился в преддверии ее храма.
§ 2. Попечитель: «Да подвергнется испытанию!»
§ 3. Секретарь: «Друг NN нашел его, скитающегося во мраке».
§ 4. Попечитель: «Да просветится!»
§ 5. Секретарь садится на свое место.
§ 6. Предложивший выходит из комнаты.
§ 7. Предложивший накрывает Кандидата черным покрывалом и подводит к дверям.
§ 8. Предложивший ударяет в дверь четыре раза.
§ 9. Секретарь: «Кто нарушает спокойствие наше?»
§ 10. Кандидат: «Слепотствующий искатель мудрости».
§ 11. Секретарь: Имя твое?
§ 12. Кандидат: Такой-то.
§ 13. Секретарь: Любишь ли ты мудрость?
§ 14. Кандидат: Люблю ее, ищу ее, поклоняюсь ей!
§ 15. Секретарь: Любишь ли ты дружбу?
§ 16. Кандидат: Ей посвящаю дни мои.
§ 17. Секр<етарь>: Отрицаешься ли славянизма?
§ 18. Канд<идат>: Отрицаюся.
§ 19. Секре<тарь>: Отрицаешься ли алмазных, бисерных, кристальных, жемчужных слез?
§ 20. Канд<идат>: Отрицаюся, отрицаюся, отрицаюся!
§ 21. С<екретарь>: Отрицаешься ли Шишкова и братии его?
§ 22. К<андидат>: Отрицаюся!
§ 23. С<екретарь>: Отрицаешься ли злоязычия Воейкова? § 24. К<андидат>: Отрицаюся!
§ 25. С<екретарь>: Отрицаешься ли гр<афа> Хвостова, подражателей и почитателей его?
§ 26. Кандидат: Отрицаюся!
§ 27. Попечитель ударяет по столу четыре раза.
§ 28. Предложивший вводит Кандидата.
§ 29. С Кандидата снимают черное покрывало и надевают белое.
§ 30. Кандидата ставят на возвышение, составленное из Тилемахиды, Рассуждения о старом и новом слоге русского языка, Садов Воейкова, Петриады Грузинцева, Эсфири Катенина.
§ 31. Предложивший говорит: «Я люблю Словесность, деятельность и премудрость!»
§ 32. Сии слова повторяет громко кандидат.
§ 32 (sic). Предложивший: Клянусь любить словес<ность>, де-ят<ельность> и премудрость.
§ 33. Кандидат повторяет клятву.
§ 34. Предлож<ивший>: Дружба к членам!
§ 35. Канд<идат>: повторяет.
§ 36. Члены встают с места, снимают с к<андидата> покрывало, окружают его, и каждый подает ему руку.
§ 36. (sic). Попечитель прикасается указательным пальцем до глаз, ушей и губ кандидата!..
§ 37. Кандидат кладет указательный палец на губы.
§ 38. Члены: София! София! София!
§ 39. Попеч<итель> и члены садятся.
§ 40. Новый член садится на назначенное ему место, на котором написана данная ему фамилия.
§ 41. Новый член говорит благодарственную речь.
Следующее «предложение» поступило от Н. Ф. Остолопова.
Ум хорошо, а два лучше.
Общество наше, уже при самом начале своем оказавшее столь блистательные успехи, не обратило еще внимания своего не только на сочинение полного устава, которым бы могло оно руководствоваться, но даже упускает из вида порядок, какой надлежит иметь в принятии новых членов, ибо некоторые известные талантами и произведениями своими писатели оказывают желание разделять с нами труды свои. Конечно, делается сие не по иному чему, как следуя русской пословице тише едешь, дальше будешь, и однако ж не худо вспомнить и другую пословицу — не откладывай до завтра, что можно се-годни, — не худо вспомнить и приняться за сочинение устава.
Но как Улита едет, когда-то будет, то в ожидании сего столь нужного, полезного и без всякого сомнения многотрудного предприятия осмеливаюсь представить Почтеннейшему Обществу мнение мое касательно одного только порядка (чем богат, тем и рад), какой непременно должен сохранять желающий быть членом нашего сословия, и наконец, каким образом долженствует происходить самое принятие. Общество благоволит рассмотреть сие мнение: больше голов, больше умов.
Главнейшим же правилом в принятии членов я полагаю не отыскивать желающих, а предоставить им нас отыскивать; ибо не вода по кувшин ходит, а кувшин за водой.
Теперь приступаю к показанию статей:
1. Желающий обязан написать письмо к Попечителю или кому-либо из членов, либо к секретарю с просьбою о причислении его в наше Общество.
2. Письмо сие предлагается к слушанию в первое заседание. Для заседания на таковый предмет достаточно трех членов, полагая в то число попечителя и секретаря.
3. Каждый член может подавать при сем случае свое мнение; но решительное удостоение или неудостоение к принятию зависит от непременного нашего Попечителя, несмотря ни на какое большинство голосов.
4. От решительного удостоения Попечителем желающий называется уже кандидатом.
5. Получивший от него письмо уведомляет его сам или посредством Секретаря о намерении Общества принять его в члены и назначает, по общему предварительному соглашению, время, в которое должен он явиться, с объяснением при том нижеследующей принадлежащей к тому статьи:
6. Кандидат обязан при начале заседания сказать речь приветственную.
7. После сего Попечитель объявляет ему, что он принят в Общество и есть уже член оного.
8. Потом члены приветствуют нового своего сотоварища.
За сим начинается заседание обыкновенным порядком.
Предложить <к> рассмотрению общему собранию членов.
Итак, «некоторые известные талантами и произведениями писатели» готовы принять участие в обществе, — и им-то нужно было предложить добиваться избрания. Эта мысль начинает становиться лейтмотивом всех проектов устава, — и едва ли не подлинной причиной их появления. Внимательно читая «предложения», мы, кажется, можем почувствовать, что авторы их пишут с оглядкой на «попечителя» и, повинуясь ее высказанному или угаданному желанию, готовы открыть двери для приема пришельцев, достоинств которых они не отрицают. Они озабочены лишь тем, чтобы их не было слишком много и чтобы они явились как просители, а не победители.
Сомов был, кажется, единственным, кого беспокоили вовсе другие вопросы. Его предложение касалось деятельности общества в целом. Единственный из всех он был не дилетант, а профессиональный литератор, — и был затронут уже либеральными веяниями. Он решился на маленький бунт против правил салонной игры и почтительнейше провозгласил свободу профессионального литературного творчества. Он намерен был читать на заседаниях не мадригалы, а вещи более серьезные и печатать их без всякого контроля там, где ему «заблагорассудится», например в журнале «Соревнователь просвещения и благотворения». И в его «предложении» уже ясно ощущались следы либеральной политической фразеологии, проникавшей и в его стихи и статьи.