Избранные записи
Шрифт:
А тогда мы только переехали в новую квартиру на проспекте Химиков в Кемерово, был конец зимы, папа уехал в командировку. Мы сидели с мамой в абсолютно пустой квартире, на окнах не было штор, было ощущение начала нового периода в жизни. И мы впервые услышали ту музыку из фильма, и началось острое удовольствие. Фильм тогда не перебивался рекламой, телевизор был чёрно-белый… От удовольствия захотелось есть… Отчётливо помню, что нашлись сосиски и початая банка зелёного горошка. Первая серия премьеры «Шерлока Холмса», на тарелке сосиски и зелёный горошек. От скепсиса не осталось и следа… Я тогда и подумать не мог, что когда-нибудь сыграю в кино и буду иметь представление о том, как кино делается. Я просто получал полное возможное наслаждение, какое только можно получить от кино дома у телевизора.
И до сих пор я наслаждаюсь тем, как пользуются разнообразными предметами герои этого фильма. Как же в этом фильме много приятных и красивых штуковин и штучек! Как они едят и пьют. Как они там одеты. Когда я вышел в Лондоне на Бейкер-стрит, я понял, что Бейкер-стрит в том кино, снятая в Риге, мне гораздо приятнее и роднее, чем эта реальная, огромная улица в настоящем Лондоне. Кстати, именно из этого фильма я узнал, как англичане пьют подогретый херес. Делаю так зимой, очень вкусно. Не было бы фильма, я бы не знал и не чувствовал этого вкуса. А на съёмках они наверняка пили не херес, а какой-нибудь разведённый чаёк или, как мы на съёмках «Прогулки», вместо виски пили яблочный сок. (Кстати, на соке бывают пузырьки, а на виски не бывают.)
5 декабря
Меня много спрашивают о съёмках в фильме «Прогулка». Мне нравится эта роль, но снимался я всего четыре дня, точнее четыре ночи. В основных съёмках фильма, которые проходили летом в Питере, участия не принимал. Меня пригласили сниматься, когда фильм был уже почти готов, оставалась только последняя сцена. Сцена со мной снималась зимой в Москве. Съёмки проходили в боулинге «69» на улице Вавилова.
Как же я с тех пор возненавидел боулинг! Мне неприятны даже звуки, которые сопровождают это занятие. Мы снимались четыре ночи, и я научился играть как бог. Правда, в фильм попал тот дубль, где я сбиваю два жалких кегля. Ещё смешно было то, что моему персонажу долго подбирали соответствующую образу обувь. Это был длительный процесс: купили хорошие английские туфли, но в боулинге дают специальную обувь. В общем, купленные мне ботинки я ни разу не надел.
Я снимался немного, – всего в пяти картинах, и всё эпизоды, но сниматься в кино мне очень нравится, и я считаю это занятие хорошо оплачиваемым отдыхом.
Когда делаешь спектакль или пишешь книгу или когда записываешь альбом в студии, на тебе лежит большая ответственность за каждую деталь. Я отвечаю за всё. Я отвечаю за произведение в целом. Никого не интересует, что в типографии бумага была не очень, в театре фонари старого образца или у звукооператора плохое настроение. За всё отвечаю перед слушателями, читателями и зрителями только я. А в кино я ни за что не отвечаю. Мне дают задание, и я стараюсь его понять и выполнить. К тому же я – лишь небольшая часть всего фильма. Это отдых. И потом, если не получилось, можно переснять.
Съёмочный процесс для актёра – постоянный отдых и ожидание. Это режиссёры и операторы бегают, нервничают, а ты сидишь и ждёшь, когда тебя позовут в кадр. Причём, если фильм получился плохой, все ругают режиссёра, а если хороший – хвалят артистов. Это так приятно!
Партнёры были прекрасные, атмосфера на площадке – в хорошем смысле – очень деловая. Если бы не боулинг, совсем было бы здорово. И потом я сам придумал, как изменить образ и текст. Изначально на эту роль планировался Максим Суханов, так что мне пришлось многое изменить, но не по сути, а в деталях, и теперь я доволен результатом.
Не следует верить артистам, которые говорят, как тяжело сниматься, вживаться в образ, проживать чужую жизнь, сильно себя тратить… Артисты много говорят штампов на эту тему. Сниматься в кино – счастье и радость. И за это ещё платят деньги!
10 декабря
…Есть удивительное свойство сцены, экрана, арены или стадиона. Кого-то эти пространства увеличивают, кого-то уменьшают. Мне обычно говорят, что на экране или на сцене я кажусь больше, чем в жизни. Как-то в Норильске ко мне вышла на сцену девушка с цветами – ростом метр сорок, не больше… и радостно сказала: «Ой, какой же вы м-м-маленький!» А сама едва мне до плеча доставала… Я же, когда увидел Василия Уткина, был очень удивлён, что он такого огромного роста. Он мне всегда казался если не маленьким, то компактным.
А есть актёры, на которых смотришь с самого дальнего ряда, с галёрки, и видно даже, как он моргает, какое у него выражение лица, видны все оттенки переживаний. А рядом с ним актёры, у которых глаза, рот и нос приблизительно того же размера… и совершенно не видно лиц. Удивительное и ничем не объяснимое явление.
Я не большой любитель футбола и редко бывал на футбольных матчах, но вот интересно: когда на поле настоящий мастер, огромный стадион отчётливо видит его движения, и ещё удивительно, что на футболе много тысяч людей неотрывно следят за маленьким, в общем-то, мячом и видят его, хотя в обычной жизни предмет такого размера на таком расстоянии был бы незаметен.
Со мной происходило несколько чудесных событий на сцене… Я имею в виду настоящее чудо. Со мной это несколько раз случалось, именно что несколько раз. Самым удивительным был момент в спектакле «ОдноврЕмЕнно», когда я придумал в конце бросать звёздочку.
Больше двух лет я играл этот спектакль без финала со звёздочкой, и как-то мне пришла в голову эта идея прямо во время спектакля. Я чувствовал, что спектакль идёт каким-то особым, лирическим образом. Он уже подходил к концу, а мне очень хотелось поддержать этот лирический настрой, и тут я увидел висящие собственноручно вырезанные звёздочки, которые служили просто фоном, и мне в голову пришло это решение, и оно тут же было выполнено.
Держа в правой руке картонную звёздочку, я сказал, что сейчас звёздочка упадёт и, пока она падает, можно загадать желание, а прежде чем упадёт, я скажу: «Раз. Два. Три». В этот момент мне всё хорошо было видно, так как зал был освещён контровым светом, синим таким. Обычно во время спектакля прожектора лупят в глаза, а тут всё было видно. И я почувствовал невероятно сильную волну… Не хочу называть это избитым словом «энергетика», в котором для меня нет отчётливого смысла. Я тогда почувствовал волну сильнейшего внимания. И отчётливо видел лица нескольких сотен человек, которые, не отрываясь, смотрели на маленькую звёздочку у меня в руке. Лица были такие… короче, все загадывали желание. И лица были прекрасны. И все эти желания, и все эти взгляды были направлены на кусочек картона. Я тогда опустил глаза, потому что мне показалось, что я подглядываю за чем-то сокровенным, и ещё я чувствовал, что вот-вот расплачусь. А когда звёздочка падала, я ощутил выдох, выдох нескольких сотен людей. Это было чудо.
С тех пор я всегда завершаю спектакль этим моментом со звездой, и чудо происходит всегда. И я всегда опускаю глаза, потому что не справляюсь с впечатлением, которое получаю от выражения лиц в зале. Лица зрителей в этот момент такие – как у людей, которых точно никто не видит, которые всё равно при этом чего-то стесняются, волнуются и совершают сокровенную душевную работу. Понимаю, что нельзя подглядывать за людьми, когда они загадывают желание. А я думаю, что загадывают все, даже законченные прагматики.