Избранный светом. Песни хищных птиц
Шрифт:
А через мгновение я схлопотал эфесом по голове.
После этого я перестал использовать магию в поединках. Совсем. Ни щитов, ни боевых заклятий. Вообще ничего. Поэтому спарринги и кончались так быстро.
Но это нестрашно. Проигрывать Фрее – это, в общем-то, не обидно даже. Хуже было то, что уже спустя полторы недели без магии сила начала активироваться сама собой, причем совсем не тогда и не так, как мне хотелось бы.
– Тебе стоит снова начать использовать магию, – Фрея попыталась сказать мягко, но в ее голосе все равно слышалась сталь.
– И так
– Нет, Дей, не нормально, – она посмотрела прямо на меня, ее зеленые глаза в свете солнца блестели ярко и тревожно. – Нельзя подавлять свою магию. Точнее, нельзя делать этого без последствий.
Да, конечно, только вот использовать ее без последствий у меня тоже не получается. Когда я ее подавляю, она приносит вред только мне, когда нет – и мне, и всем вокруг. Остается лишь выбирать меньшее из зол. Хотя все мы знаем, что меньшего зла не бывает.
– Ты не должен включать и выключать магический талант, это не механизм, – часто говорила мне Фрея, но я был до преступного глух к ее словам. – Ты должен контролировать степень его проявления. Это как напряжение мышц или… я не знаю, сила нажатия на перо.
– Я понимаю, просто…
«Просто это как машина без тормозов и с заклинившим рулем, которая на полной скорости несется к обрыву, а ты просишь меня ею управлять».
– Просто не могу, и все. Магия как-то усиливает и изменяет мое восприятие. Все органы чувств сразу. И это как пытаться контролировать зрение или слух, я не понимаю.
– Твоя магия странная, – сказала Фрея с этой своей убивающей честностью. – Мне не нравится то, что она связана с восприятием напрямую. Потому что, если из-за подавления что-то вдруг нарушится, распадется какая-то связь, это скажется на тебе.
– А если я снова решу все взорвать, это скажется на тебе и еще на паре сотен человек, – недовольно бросил я, отворачиваясь.
Но Фрея не дала мне так просто уйти от разговора. Ее рука легла мне на щеку и заставила повернуться обратно.
– Я знаю, каково это – вдруг лишиться магии. Это не то же самое, что не иметь ее вовсе, потому что ты чувствуешь, что чего-то не хватает, тоскуешь и ничего не можешь сделать с этой тоской. – Фрея так и не убрала руку, и я чувствовал тепло и горьковатый запах трав, исходящий от нее.
Мне не нравился этот успокаивающий жест и пугающие слова. Такие вещи потом отпечатываются в сознании, как оттиск на медной доске. На всю жизнь.
– В твоем случае все может быть еще хуже. Вдруг наложенный тобой блок скажется на обычном зрении, слухе, осязании? Что мы тогда будем делать?
Если все мои органы чувств вдруг отключатся? Думаю, у меня будет не слишком много вариантов действий. Не больше, чем у трупа.
– Спасать мир в таком состоянии вряд ли получится, – криво усмехнулся я. – Просто, ну, киньте меня в это Сердце, может, что-то и выгорит? Главное, отбежать и щитом накрыться не забудьте.
– Я не о мире сейчас! – Фрея нахмурилась, глаза ее полыхнули гневом. – Я за тебя боюсь, Дей.
Она боится за меня больше, чем за мир. Я готов был расплыться в глупой улыбке, но сдержался.
Беда была в том, что, проведя аналогию с рубильником, я случайно задал своему таланту два режима – полного бездействия и полной же мощи. Включено, выключено. Как настольная лампа. А мне нужна была градация, которую я никак не мог настроить. Мне хотелось отойти, бросить этот разговор, самому как-нибудь справиться, но моя рука накрыла ладонь Фреи, а губы произнесли слова, которые я не готов был произносить:
– Я постараюсь научиться использовать талант правильно. Не прямо сейчас, но как можно скорее.
– Не надейся, что я дам тебе с этим затянуть. – Она улыбнулась, заправила мою упавшую на глаза прядь за ухо и убрала руку. – А теперь пошли домой, нам всем нужен отдых.
Роскатт, кажется, успевший поспать прямо на моих плечах во время нашего трогательного разговора, встрепенулся, будто это он тут больше всех устал.
Пустая чашка слишком звонко цокнула о блюдце. Дремавшая гончая тут же открыла глаза и внимательно посмотрела на Аин. Она чуть наклонилась в кресле и поманила собаку рукой. Та бросила взгляд на хозяина, словно спрашивая разрешения, но Райн так и не оторвался от бумаг, разложенных перед ним на столе. Тем не менее гончая, словно получив ответ, поднялась и, виляя хвостом, подошла к Аин.
– Все-таки ты меня помнишь, Мист, – улыбнулась она, водя рукой по короткой темно-серой шерсти.
– Она скучала по тебе, – сказал Райн, будто истолковывая тот преданный взгляд, которым гончая смотрела на Аин. От бумаг он так и не оторвался. – И еще она очень рада, что ты помнишь ее имя.
– Ну как я могла его забыть, ты же лучшая собака на свете, – Аин потрепала Мист за забавно висящими треугольными ушами.
– Ей приятны твои слова, – перевел Райн, хотя Аин и так поняла это по тому, как радостно стучал по полу собачий хвост.
Странный все-таки получался разговор. Когда Аин ворвалась в кабинет Райна – а она именно ворвалась! – собиралась серьезно с ним поговорить.
Наверно. Как только она пришла, все слова куда-то подевались. И вот она уже полчаса просто мешает Райну работать – мешает же? – пьет чай, а теперь еще и гладит его собаку. И как Райн ее еще не выставил? Не собаку, а… А, собственно, почему Мист вообще здесь?
– Я думала, ей нельзя тут быть. – Мокрый нос ткнулся Аин в ладонь, как бы напоминая, что неплохо бы продолжить гладить «лучшую собаку на свете».
За время своего расследования Аин успела изучить буквально весь Рейнгардский замок. И уж собаку, бродящую за Райном, она бы точно заметила. А раз псарни были на некотором отдалении от замка, то Мист должна была жить здесь постоянно. Раньше так и было. Кажется, Мист исчезла из замка после смерти Леди Асты, Аин всегда считала это странным.
– Теперь можно. Из-за всего, что тут творилось, я перестал ее пускать, но сейчас пусть ходит где хочет.
Мист утвердительно гавкнула, как бы говоря, что пренебрегать этим правом точно не будет.