Изгнание владыки (илл. Л. Смехова)
Шрифт:
«Глупости, — встряхнул головой Гоберти, — на время притихнем. Потом быстро наверстаем… Еще три акта — и свобода. Вернусь домой, к старикам, заживу тихо, с детьми. Теперь не надо заботиться о завтрашнем дне. Семья обеспечена».
Он встал, подошел к выключателю, зажег верхнюю люстру и настенные бра. Мягкий, успокаивающий свет залил комнату, прогнал тени из углов. Картины со стен глядели дружелюбно, скульптурный мальчик уютно, по-домашнему расположился в углу и озабоченно вытаскивал занозу из ноги.
«Вот так лучше», — облегченно подумал Гоберти, взглянув на свой
Настольный аппарат телевизефона издал короткий и тихий гудок, экран засветился, показал ободок дверного экрана и чье-то незнакомое лицо.
«Кто это? — подумал Гоберти. — Так поздно… Пустить? Нет, не стоит… Никого не хочу видеть. Пусть думают, что никого нет дома».
Он прошелся два раза по комнате, заложив руки в карманы и поминутно взглядывая с досадой на экран.
«Стоит упорно… Черт с ним! Пусть входит. Вот некстати…»
Гоберти выключил экран, нажал под ним кнопку от наружной двери и вышел навстречу нежданному гостю.
Едва он прошел в гостиную, как услышал из передней тихий шорох ног и вдруг остановился — перед глазами поплыл туман.
Из тумана ослепительно засверкали знакомые значки в петлицах и на рукавах, суровые лица, фигуры людей в формах. Оглушительно прозвучал в ушах тихий голос:
— Гражданин Гоберти Эрик? Ознакомьтесь с ордером министра государственной безопасности. Я имею приказ произвести обыск в вашей квартире и задержать вас… Прошу вручить ключи от всех помещений.
Дрожит бумажка в отяжелевших руках, мелькают и пляшут буквы и слова:
«Поручается майору Комарову Дмитрию Александровичу… тщательный обыск… задержать… Гоберти Эрика… обнаруженные документы…»
Чужой дрожащий голос доносится откуда-то издалека, произносит явно ненужные, пустые слова:
— Протестую… иностранный подданный… явное недоразумение… ошибка…
И опять кабинет… В нем нет уже мирной тишины, улетело спокойствие, все чуждо, холодно, и скульптурный мальчик равнодушно отвернулся, занятый своей занозой… Чужие люди быстро и уверенно снуют по комнате, выдвигают ящики из стола, просматривают и откладывают бумаги, письма, документы…
А в затуманенной голове возникают и пропадают обрывки мыслей, слова…
«Все погибло… Что это за связка писем?… Ах, да… Коновалов, наверное… Нет, это из-за Акимова… Все равно… Все равно позор… И тут и там… Барон Раммери заступится… Нет, все откажутся… Попавшийся шпион и диверсант… Откажется… Что делать? Покорно ждать суда? Нет! Покамест этот порошок в жилетном кармане… Потом будет поздно… обыщут, отнимут… Сейчас! Скорее, пока человек отвернулся и никто не смотрит…»
Быстрое движение руки: в карман — ко рту… Грохот отброшенного стула, шум падающего, словно пораженного молнией тела…
— Афонин, что же вы смотрели? — воскликнул с отчаянием майор, бросаясь на колени перед неподвижно распростертым на полу Гоберти.
Он перевернул тяжелое тело на спину, приложил ухо к груди, посмотрел на быстро синеющее лицо и, не поднимаясь с колен, глухо произнес:
— Мертв… Цианистый калий…
Майор медленно встал, не сводя глаз с лица самоубийцы, и глубоко вздохнул.
— Сержант Басов, поднимите с Афониным тело, перенесите на диван. Вызовите врача. Потом продолжайте обыск. У тела пусть остается Афонин…
Со стесненным сердцем майор вернулся к столу и продолжал работу. С трудом вникал в смысл бумаг. Мысль беспокойно уносилась к капитану Светлову, к Хинскому, к лейтенанту Ганичу. Такая неудача… Может быть, с жизнью Гоберти оборвались какие-то нити — важное, необходимое, чтобы выяснить дело во всех подробностях, до конца… Не случится ли то же и у других? У Акимова — Хинский… Он горяч, порывист, мои Хинский… Эх, не надо было давать ему Акимова!… Именно потому, что он добивался, просил этого. Как будто у него с ним какие то особые, личные счеты… Не из за «мальчишки» ли? Из за «щенка»? Скорее кончить здесь с обыском… Может быть, еще можно поспеть туда, к Акимову. Да, так и надо сделать.
Внимание майора обострилось, зоркие глаза успевали следить за всем.
— Скорее, скорее, товарищи, — торопил он других. — Внимательнее и скорее.
Приехал врач, констатировал мгновенную смерть Гоберти, составил акт и увез тело…
Беспокойство майора нарастало. Он не выдержал и вызвал по телевизефону квартиру Березина.
На экране появился капитан Светлов. Он сообщил, что все в порядке. Было много возни с Березиным он два раза падал в обморок, уверял, что ни в чем не виноват.
Из квартиры Акимова никто не отвечал.
«Неужели кончили? Не верится…»
На столе вырастали связки бумаг, сержант быстро составлял акты… Наконец поставлена последняя подпись.
Майор поднялся, с облегчением вздохнул и сделал последние распоряжения.
И вот он уже мчится в машине по тихим предрассветным улицам Москвы.
— Скорее, товарищ Савицкий, скорее…
Водитель бросает быстрый взгляд на необычно взволнованное лицо майора, и трубный звук сирены оглашает улицы. Все машины впереди сворачивают в сторону, очищая путь бешено летящему электромобилю…
Вот наконец и этот дом. Он как будто спит безмятежно. У подъезда три словно заснувшие машины… На эскалатор!… Нет, здесь лифт… Это скорее…
Летят вниз этажи… Восьмой… девятый… десятый… одиннадцатый. Стоп!
Глухой шум из квартиры, топот ног, резкие свистящие звуки, возбужденный голос Хинского:
— Сдавайтесь, Акимов! Антонов, Серебрянский — дверь!
Под свист выстрелов майор летит сквозь ряд комнат… Еще не поздно…
На его глазах под напором двух богатырей с треском срывается с петель и рушится дверь. На миг показался ковер на полу, на нем — лежащий ничком, облитый кровью человек с пистолетом в откинутой руке. Хинский врывается в комнату. За ним стремительно, с разбегу, как тяжелый артиллерийский снаряд, который невозможно остановить, вбегает майор. Еще миг — шевельнулся пистолет в руке человека, приподнялась над ковром голова…