Изгнанник отовсюду
Шрифт:
— Ты хотел не усложнять.
«Я помню»
— Ну и какого тогда? Ты же сейчас уже думаешь как это сделать.
«Отстань. Могу я помечтать?»
— Тебя с такими мечтами надолго не хватит.
Делина прижалась ко мне чуть плотнее, словно прося быть чуточку смелее. Но я решил безжалостно разрушить этот момент.
— Снимай обувку.
— Что?
— Снимай обувь, попробую
— Но листьев же нет.
— Про них никто и не говорит. Просто сделаю массаж.
Она сняла ботинок, явив мне изящную, но слегка припухшую ножку.
«Да уж, совершенство во всем. Даже в этой легкой несовершенности»
— Влюбишься же. И ради этого глупого чувства все же впряжешься спасать этот никчемный мирок.
Я аккуратно начал разминать стопу, заставляя кровь покинуть опухший участок.
«По-твоему, любовь не стоит подвигов?»
— Любовь к этой гнилой расе точно не стоит. Они сами не стоят любви. Но ты, как человек, разумеется считаешь иначе.
«Да. И дело не в любви к эльфам, а в любви вообще. Оно возвышает, мотивирует и…»
— Это не делает это чувство менее глупым. Оно туманит разум и заставляет совершать идиотские поступки.
Делина зашипела от боли — я надавил чуть сильнее, чем следовало.
«Именно в этом и есть прелесть любви»
— Тебе ли, всю жизнь бежавшего от этого чувства, об этом рассуждать?
«Почему нет? Я что, не человек разве? Не могу влюбиться?»
— Но не в эльфа же! Одумайся!
«А в кого? В гнома?»
— В человека! Люди созданы для людей!
«Да вы, батенька, расист. Причем, в более буквальном смысле этого слова»
Опухоль практически спала, так что я прекратил массировать стопу
— Нет. Я совсем не буду против, если ты влюбишься в гнома или в полулюдку, к примеру. Но не в нее.
— Спасибо. Я даже не знала, что можно облегчить боль еще и так, — стоило мне сесть, как Делина вновь прильнула ко мне.
«Моя личная жизнь тебя не касается. Даже не смотря на то, что ты живешь в моей голове»
Я приобнял девушку, положив голову на ее изумрудную макушку.
Интерлюдия 24
Латрей читал отчеты своих отпрысков. Не сказать бы, что они ему нравились, однако сделать из замка он ничего не мог. Ничего, кроме того, что они просили.
— Засада у портальной площадки в Уршалу… — он вновь прочел эти строчки, словно ища в них какой-то скрытый смысл. — Сильфи, неужели тебе не приходила в голову мысль, что он вполне может заплатить Оружием ради того, чтобы получить убежище? Хотя да, ты права, это его единственный козырь, и если он его отдаст, гномам он станет не нужен. А среди людей он действительно способен подняться к вершинам власти.
Король снова перечитал место, где призванный не пойми откуда человек выдвинул свои требования.
— Вот только не интересует его власть, Сильфи. Он привык прятаться, а не сражаться, — он достал чистый лист и начал писать ответ, но на секунду перо зависло над бумагой. — Но он все же человек… как знать, может, он действительно потянется к своим…
С пера на бумагу капнули чернила, создав на белом полотне уродливую кляксу, но король этого словно не заметил.
— Ты права, ни в коем случае нельзя допускать его прорыва в другой мир, однако… Уршала…
Латрей в смятении достал из-за пазухи белоснежный конверт, аккуратно вынул из него сложенное письмо — последние инструкции Лесии касаемо этого человека. Единственный способ спасти детей, но…
— Прости меня, Лесия, но после твоей смерти этот человек стал совершенно непредсказуем.
На стол легла новая бумага, на которой ровной строчкой стала появляться эльфийская вязь.
— Маркус! — позвал король своего камергера. — Для тебя есть работа!
***
Солнце робко пустило первые лучи сквозь деревья. Утомленные переходом, мы так и уснули, прижавшись спинами к дереву, а так же друг к другу. Случайный блик попал на лицо девушки и та, недовольно поморщившись, проснулась.
— С новым днем, Максим.
— И тебе с добрым утром.
— «С добрым утром» — это традиция людей? — поинтересовалась девушка.
— Традиция моего мира. Сама понимаешь, как говорят ваши люди я не знаю.
— А какие у вас еще есть традиции?
— Ну… сразу и не скажешь, — я затруднился с ответом. — Новый Год, Рождество, День Рождения… Ну вообще праздники в целом… Букеты из нечетного количества цветов…
— Почему четного нельзя?
— Их носят только на могилы умерших.
— Поняла. Что еще?
На ум больше ничего не приходило, от чего девушка слегка расстроилась, но я ее заверил, что если что-то вспомню, то сразу сообщу. Подвернутая нога уже не болела так сильно, как вчера, но идти с прежней скоростью мы все же не могли еще где-то дня четыре, постоянно устраивая привалы и понемногу теряя время. Лишь через восемь дней путешествия наша скорость вернулась в прежнее русло.