Изгнанник вечности (полная версия)
Шрифт:
— Танрэй! — в отчаянии вскрикнул он, догадавшись, что она замыслила. — Не выходите наружу, атме, там гроза!
Танрэй пробежала под секущими плетьми холодного ливня по открытой анфиладе, юркнула в один из порталов и, преодолев несколько шагов по песку, достигла подножья скалы, из которой Кронрэй и ее сын на досуге вручную вытесывали памятник Паскому. Не помня себя, она карабкалась все выше и выше.
— Стой! Сестренка! Ради Природы! Ты уедешь, куда захочешь, никто не посмеет прикоснуться к тебе! Перестань! Я не стану неволить тебя! Клянусь памятью Оритана, клянусь чем угодно! Ты не увидишь меня больше! Не делай этого! — задыхаясь, Тессетен по-прежнему сильно отставал от нее
Зато Фирэ уже почти настиг Танрэй, готов был схватить, унести отсюда, спасти их обеих. Он на секунду оглянулся на Учителя, и тот в последнем рывке вдруг прибег к последней возможности: облекся мороком. Молодой человек вскрикнул от ужаса. Вместо прекрасного золотистого тура по камням неслось бронированное черное чудовище — химера с герба Тепманоры.
— Пусть лучше так… — вскрикнула Танрэй.
Ветер сдернул мокрую накидку с ее плеч и швырнул в лицо Сетену. В морду химере…
Вспышка молнии ослепила Фирэ. Закрывшись рукой, он резко отвернулся в сторону. «Нет, нет! — шептал он, не веря в то, что случилось. — Нет, это была просто молния! Саэти, это ведь была просто молния?!» А сердце кричало о том, что, оказавшись рядом, попутчики становятся всемогущими, и даже Танрэй способна повелевать стихией, когда за ее спиной — Ал, пусть в чуждом обличье, но Ал…
Танрэй лежала ничком, щекой на кисти руки, будто заснула, да только глаза были открыты… Она сумела это сделать, она прекратила грозу, обратив последний разряд против себя!
Тессетен стоял на одном колене возле нее — второе просто не сгибалось, и нога нелепо торчала в сторону. Подняв попутчицу с камня, он еще надеялся спасти ее. Он еще верил, что она жива.
Фирэ подошел к ним и заглянул в ее распахнутые стеклянные глаза. Зеленые огоньки жизни погасли в пустых зрачках. Там больше не было души.
— Учитель… — он положил ладонь ему на плечо и ощутил лед чешуи.
Блестящий от ливня черный плащ раскинулся на голове каменного изваяния двумя громадными крылами нетопыря, стальные когти крошили известняк, змеиная голова, увенчанная длинными и острыми отростками-рогами, горько прижалась к телу мертвой.
И тогда жуткий рев отчаяния огласил пустыню Тизэ…
Послесловие
soundtrack - http://samlib.ru/img/g/gomonow_s_j/geometria/arija-obman.mp3
От неприютного берега Перекрестка до Мирового Древа протянулся мост хрустальной радуги. Реальность расцветило всеми красками солнечного спектра.
Двадцать четыре серебристые кометы, прочертив пространство россыпью ослепительных брызг, сошлись в единой точке — на самом верху семицветной дуги, и ориентиром им был сидящий там старик с черными раскосыми глазами.
Врезавшись в Радугу, каждая из двадцати четырех комет обрела сначала призрачные очертания человеческой фигуры, а затем и вовсе, уже на ходу, приняла плотский облик мужчины либо женщины — тех и других было поровну. И все они собрались вокруг старика.
Он открыл подведенные сурьмою глаза и велел им присесть, как когда-то.
«Да
«Мы рады вам, Учитель!» — искренне отвечали попутчики и попутчицы.
И лишь Рарто добавил:
«Но я все еще не вижу среди нас Ала. Его так увлекла та реальность, или достались упрямые ученики?»
«Ему досталась нелегкая судьба. И строптивый характер. Потому я вас и позвал на нашу радугу, как в былые времена, и счастлив, что вы откликнулись все до одного».
«Могло ли быть иначе?» — удивился Рарто.
«В этих вселенных чего только не бывает! Но мы ждем еще одного участника, и он вот-вот объявится на Перекрестке, ибо часы его жизни на земле сочтены. В Ростау идет страшная битва, а заговоренный меч Тассатио все еще жаждет крови, и ему уже все равно, чья эта кровь — в нем пробудилась память деяний на Горящей».
И тут все увидели в дымке Перекрестка среди воспаленных синих спиралей перехода корчившегося в агонии человека. Смутный след меча все еще оставался в его груди, пробив самоубийцу насквозь.
Пока забвение не одолело вновь пришедшего, Паском простер к нему руку и втянул на Радугу.
«С приходом, Фирэ!»
— Где я? — вскрикнул молодой мужчина, хватаясь за грудь и озираясь по сторонам.
«Ты у Мирового Древа, Фирэ!»
— Как… вы назвали меня? Вы ошиблись, перепутали с кем-то — я Ал-Демиф! Я должен был убить себя собственным мечом, ведь Хор, сын златовласой Исет, победил в том бою, а для меня как командира это страшный позор. Наверное, я все же убил себя — и я в Дуате, верно? Но почему нет крови? — он отнял от груди и показал собравшимся чистую ладонь.
«Ты убил, убил себя, Фирэ, насчет этого будь спокоен, — Паском и его ученики заулыбались, точно речь шла не о смерти, а о предстоящей увеселительной прогулке. — И это хорошо, что ты все еще помнишь. Но сейчас тебе придется вспомнить больше, чтобы помочь своему Учителю».
— Сетху? Что будет с ним? Он тоже погибнет в этой битве?
«Нет, в этой битве он не погибнет. Встань, воин!»
Вновь пришедший поднялся на ноги. От Мирового Древа к нему устремилось семь нитей, и они пронзили его сущность от затылка — и по всей длине позвоночника. Распятый на них, словно на музыкальных струнах, он блаженно закрыл глаза и приподнялся над Радугой. Память былых воплощений возвращалась, как и должно быть с любым «куарт». И даже страшное воспринималось им сейчас так, будто он смотрел на жизнь свою со стороны, читая живописание о ком-то ином, а не о себе. А прекрасное и подавно кружило голову своей тайной.
«Фирэ, ты вспомнил былой день? Вспомнил то, что случилось много тысячелетий назад в этих же краях, где ты умер теперь?»
— Да, я помню каждую минуту из той жизни. Я помню Оритан, я помню гибель Оритана, я помню наши злоключения и свою надежду на возвращение Саэти… Я помню казнь Ала и то, как страж мира За Вратами овладел «куарт» моего Учителя, преобразив его окончательно… Я помню смерть Танрэй и вместе с нею — моей попутчицы…
«Расскажи, что было потом»…