Изгнанник
Шрифт:
– Колдовство? Право же, это удивительно. Даже не знаю, что сказать. Делом занимаетесь вы?
Шани кивнул и представился еще раз. Вдова смерила его изучающим взглядом, в котором, впрочем, не было ничего негативного, и промолвила:
– Не обижайтесь, мой господин, но вы совсем дитя.
– Я уже достиг совершеннолетия, – сказал Шани и понял, что нельзя позволить вдове навязать ему ту манеру ведения общения, которая будет выгодна лично ей. Казалось, Хетти тоже это поняла.
– Давайте пройдем в кабинет мужа, – предложила она. – Оттуда не выносили вещи. Может быть, чашку кевеи?
Отказываться Шани не
Покойный Хостка занимал кабинет на втором этаже дома, в самом конце коридора. Должно быть, такое расположение вдали от всех позволяло ему обрести уединение, необходимое для научных занятий. Кабинет был обставлен просто, но, насколько Шани мог судить, довольно дорого: примерно такой же стол из южного черного дерева был в кабинете шеф-ректора, и Акима в буквальном смысле слова сдувал с него пылинки. На столе царил творческий беспорядок одаренного человека: листы бумаги, книги, изгрызенные перья, несколько открытых чернильниц и небрежно сложенные газеты. С портрета на стене смотрел сам покойный хозяин кабинета, немолодой крепкий мужчина с суровой складкой между бровями, длинными усами, подкрученными на загорский манер, и тяжелым пристальным взглядом серых глаз. Опираясь на стопку книг, он словно и после смерти следил за порядком в своем доме. Хетти предложила Шани занять одно из кресел, а сама устроилась на банкетке напротив. Она словно бы избегала смотреть на стол и портрет, и Шани очень захотелось понять почему.
– Як вашим услугам, господин Торн, – сказала Хетти.
Шани помолчал, собираясь с мыслями, а затем произнес:
– Должно быть, вы тоскуете по мужу.
Хетти кивнула.
– Мне до сих пор не верится, что он умер. Знаете, он по вечерам уходил сюда работать, и я по привычке просыпаюсь ночью и думаю, что он все еще в кабинете. А потом понимаю, что Бериля больше нет, – в глазах вдовы появился влажный блеск, но пока Хетти не плакала. – А вам приходилось терять близких?
– Да, – кивнул Шани. – Мои родители умерли несколько лет назад.
– Тогда вы меня понимаете, – вздохнула Хетти.
– Разумеется, понимаю, – заверил ее Шани и сразу же спросил: – Где обнаружили тело господина Хостки?
Теперь вдова не удержалась и шмыгнула носом. Провела по щеке платочком.
– Здесь, в этом кабинете. Он сидел в кресле, уронив голову на стол. Я… – Она сделала глубокий вдох, словно ей не хватало воздуха. – Я нашла его здесь.
Шани дождался, когда Хетти перестала всхлипывать, и попросил разрешения осмотреть стол. Вдова кивнула, и он приступил к изучению бумаг.
В основном, записи Хостки содержали химические формулы и размышления по поводу новых препаратов. Хостка писал на нескольких языках: Шани узнал и завитки сулифатских букв, и округлые бока амьенского полуунциала, и затейливые иероглифы Восточных островов. В самом центре стола лежала раскрытая книга крупного формата – «Слово о химии» Келета Киши. Листы были смяты: видимо, именно на нее и упал Хостка, когда его постиг удар. Шани всмотрелся: в центре страницы было пятно, возможно, от слюны. Такие же пятна красовались на краях страниц: Хостка облизывал пальцы, чтобы страницы легче переворачивались. Шани склонился к книге и, сделав вид, что пристально изучает написанное, обнюхал страницы.
Ничего. Никаких посторонних запахов. Впрочем, если бы они были, то их учуяла бы собака, которая обыскивала кабинет.
Шани вспомнил, как учебник по истории Средневековья упоминал способ отравления при помощи книги. Страницы пропитаны ядом, который жертва сама отправляет в рот. Шани закрыл книгу и спросил:
– Моя госпожа, можно мне забрать это?
– Разумеется, – кивнула Хетти, и Шани с трудом запихал книгу в сумку.
– У вашего мужа были враги?
Хетти коротко и грустно рассмеялась.
– Враги? Заступник с вами, какие враги, все его любили. Даже наши кредиторы всегда относились с уважением. Нет, Бериль был не из тех, кто наживает неприятности.
– Вы уже продали дом?
– Да, – кивнула вдова. – Господину Никешу. Вместе с некоторыми деталями обстановки, которые мне не понадобятся.
Имя оказалось знакомым: Никеш был известным столичным толстосумом и по богатству практически соперничал с государевой фамилией. Зачем только ему покупать этот дом, подумал Шани. Особняк Хостки был самым заурядным представителем местной архитектуры, и вряд ли денежный мешок, который украшал свой дом старинными статуями, а лепнину на фронтонах позолотой, стал бы жить здесь. Снести дом и выстроить на его месте новый? Тогда почему именно этот район, пусть хороший, но слишком уж простой для такой персоны? И зачем покупать мебель прежних хозяев?
– А обстановку кабинета он купил? – поинтересовался Шани. Вдова кивнула.
– Да, полностью. Сами видите, здесь все на прежних местах.
– Когда вы уезжаете из столицы, моя госпожа?
– Через седмицу, – вздохнула Хетти. – Как ни тяжело покидать дом, в котором мы были так счастливы, но все же я лишена возможности оставаться здесь.
Времени было достаточно, и Шани, уверив вдову в своей глубочайшей почтительности, покинул особняк. Теперь его путь лежал в инквизиторский зельеварский центр.
– А что ищем-то? – спросил зельевар Керт. Он пользовался славой знатока своего дела и, как всякий знаток, был несколько заносчив, то есть не сразу снизошел до просьбы обычного практиканта. Шани пришлось просидеть несколько часов возле его кабинета, пока Керт не смиловался и не предложил войти.
Часы даром не пропали: Шани изучил книгу вдоль и поперек. Если сперва он думал, что «Слово о химии» Хостка получил в подарок не так давно, и книга, возможно, уже была отравлена, то потом выяснилось, что он владел ей несколько лет: пометки, сделанные почерком покойного и разными чернилами, красовались по всему тексту, практически всегда с датами.
– Края страниц, – сказал Шани. – Я полагаю, что они пропитаны каким-то составом.
Керт усмехнулся и взвесил книгу на ладони.
– Сейчас посмотрим, – произнес он и пошел к своему столу, на котором извивались самые разнообразные колбы и стояли сосуды с содержимым всех цветов и оттенков. Шани знал, что доносы на сотрудников центра поступают с завидной регулярностью: бдительные граждане не дремали. Керт смочил палочку с намотанной ватой одним из своих растворов и медленно стал водить по краям страниц. Какое-то время ничего не происходило, но потом бумага налилась зловещим зеленоватым цветом, и в воздухе отчетливо запахло эклентом. Но запах быстро исчез, и страницы приняли свой обычный цвет.