Изгой
Шрифт:
— «Это нужно будет тщательно исследовать, — понял я, — ещё не хватало чтобы тот в кого я соберусь переместить душу Анны, выкинул её обратно».
— Эй Жжёный, куда везёшь такую кралю! — послышался весёлый голос сбоку, когда мы въехали в пригород столицы, со стороны ещё довольно небедных кварталов. Об местном устройстве и жизни мне многое поведал новый возница и то, что я услышал не внушало хоть каплю удовольствия.
Стоило только каплю напрячь волю, как позади опали трупы людей, которые пытались остановить повозку, увидев знакомого, везущего куда-то хорошо
Мы ехали вдоль сотен домов которые были настолько единообразными, что взгляд негде было и не на чем остановить.
— Послушай, а где у вас школы? Магазины? Прочие удобства? — поинтересовался я, видя перед собой только однотипную плановую застройку.
— Нет, — он откашлялся перед ответом.
— Как это нет, а где вы покупаете продукты? Учите детей? Работаете в конце концов? — удивился я.
— Продукты вымениваем или покупаем у сельских, которые приезжают каждое утро на выделенные для них рыночные места, ну или в среднем городе воруем в лавках. Работаем как все, в работных домах, по выбранной специальности.
— Все одновременно что ли? — не понял я.
— Нет посменно, по двенадцать часов в день.
— А-а-а, видел, длинные такие высокие здания, окружённые заборами, — я вспомнил свои поездки по провинциям, — почему не работаешь ты? Лентяй?
— Моя смена дневная, если не явлюсь, поставят прогул, — хмуро ответил он.
— И всё? Какая-то слабая мотивация работать по двенадцать часов.
— Три прогула и тебя лишат души, — пояснил он, — за этим тщательно следят, лучше даже, чем за сдачей налогов.
— Так погоди, что ты мне тут пудришь мозги, — снова не понял я, — а если я не хочу работать? Или болею например.
— Болеть можно, но не чаще трёх раз в год. Не работать нельзя, — он старательно пытался донести до меня свои сбивчивые мысли, — придёт полиция и отведёт тебя в дом благости и всё, ты на небесах.
— Погоди, ты меня в конец запутал, — я приказал ему остановится, — но есть же старики, дети, беременные, инвалиды в конце концов. Как они могут работать в подобном графике?
— А вы много стариков или калек видели вокруг? — он повернулся ко мне и показал рукой кругом.
В глядевшись в сотни и тысячи людей, которые занимались своими делами, или просто свисались с окон, переговариваясь с соседями, я и правда не заметил среди них ни одного старше примерно шестидесяти лет. Холодок пробежал по спине.
— Хочешь сказать живут только те, кто может работать?
Он невесело качнул головой.
— Во время правления короля было по другому, но потом была революция и ввели новые законы, к которым привыкли сначала наши родители, а потом и мы.
Я, всё ещё не веря, показал рукой, чтобы он продолжил движение, а сам тщательно всматривался по сторонам.
— Стоять! Пропуск! — дорогу нам перегородил конный наряд полиции, и старший из них успел сказать лишь одну фразу. Мы поехали дальше, а сползшие с сёдел всадники, осели на землю.
Через два часа движения среди одинаковых, успевших набить оскомину
— Мастер Арнольд, я вам клиента привёз.
Мы остановились возле дома, где до этого играли дети, но как только мы подъехали ближе, вся округа словно вымерла. Показательные смерти оказались отличным аргументом для местных оставить нас в покое.
Из окна первого этажа выглянуло бородатое лицо, всё сплошь покрытое старыми язвами от оспы.
— К кому-то другому не мог поехать? — буркнул он.
— Можете сами ей это сказать, — Жжёный кивнул головой за спину.
— Прошу простить меня граждан…, - голос продавца сбился на мгновение, — миледи.
Он скрылся внутри и вскоре показался в дверях подъезда, неся на двух длинных палках кучу прикреплённых к ним масок. Мой взгляд сразу остановился на самой странной. Просто литое стекло овальной формы, без глаз, носа и рта, с нанесённой на обратной стороне ртутной амальгамой таким образом, что маска стала зеркалом.
— Что это? — я показал пальцем на донельзя странную вещь.
— Скоро Новый Год, но за три до него мы отмечаем ночь кошмаров. Люди надевают самые страшные маски и ходят пугают друг друга, — объяснил мне продавец, — эта маска, не пользуется большой популярностью, она не вызывает страха. Ведь люди видят в ней лишь отражения.
Я достал из кошелька Жули один сантим и на изумлённых глазах людей сделал её достоинством в сто франков, протянув человеку.
— Хочу её.
Тот, затрясшимися руками, так что даже не удержал и выронил монету на землю, бросился отвязывать от шеста приглянувшийся мне предмет, словно на время забыв про деньги. Только когда он отдал мне маску, крепившуюся к голове с помощью крепких надёжных ремней, просунутых в специально сделанных для этого в стекле проушинах, он наклонился и поднял оброненное.
Я приладил маску к лицу, мир стал чуточку темнее, но всё равно был хороший обзор впереди, чуть хуже по бокам, но это было и не важно, главное, лицо Жули больше никто не мог видеть.
— Сделай ещё несколько таких, — я кинул ему ещё одну монету, — мне нравится твоё изделие.
— Слушаюсь, будет сделано миледи, — он низко поклонился.
— Едим, теперь уже куда я сказал, — приказал я своему извозчику, откидываясь на спинку брички.
Когда мы прибыли на место, о котором говорила мне Жули, я вылез из повозки, а рядом со мной тут же плюхнулось на землю скулящее тело.