Измена Анны Болейн королю Генриху VIII
Шрифт:
– В таком случае, позвольте мне завтра представить вам на утверждение список членов Комитета, а также первый пакет законов, необходимых для проведения реформ, – сэр Джеймс вкрадчиво взглянул на короля.
– Завтра? Так быстро?
– Зачем медлить с хорошими начинаниями, которые на века прославят имя вашего величества, – льстиво произнес сэр Джеймс, склонившись перед королем до пола.
– Но вы забываете, что эти законы надо еще обсудить в парламенте, – напомнил ему Генрих.
– О, ваше величество, после того, как из парламента были выведены смутьяны, заговорщики и горлопаны, можно не сомневаться, что он быстро и без проблем примет любые законы, которые ваше величество сочтет нужным вынести на его обсуждение! – сэр Джеймс тонко улыбнулся.
– Вы правы. Впрочем, у меня и раньше не было особых проблем с ним, – заметил король.
– Это еще раз доказывает мудрость вашего величества, – в третий раз склонился перед королем сэр Джеймс. – И в заключение разрешите пригласить вас, ваше величество, сегодня в театр, – сказал он. – Мы подготовили сюрприз для вас, государь. Зная вашу любовь к театральному искусству, мы попросили актеров сыграть пьесу, где в аллегорическом виде представлена борьба старых и новых веяний в нашей стране.
– Вот как? – Генрих был приятно поражен. – А кто же автор пьесы?
Сэр Джеймс потупился.
– Неужели вы, милорд? – еще больше изумился король. – Вот уж никогда бы не подумал, что вы сочиняете пьесы!
– Только одну, и только для вас, ваше величество, – извиняющимся тоном произнес сэр Джеймс.
– Интересно посмотреть. Обязательно буду. Надеюсь, что и леди Анна составит мне компанию, – сказал Генрих.
– Однако прошу не судить меня строго, ваше величество. Я писал эту пьесу не на потеху публике, а исключительно в назидательных и познавательных целях, – пояснил сэр Джеймс.
– Интересно посмотреть, – повторил Генрих, давая понять, что аудиенция закончена.
Один из пустырей на берегу Темзы был отведен под постройки, необходимые для постановки театральных спектаклей. Правильный прямоугольник, расчищенной от мусора, огородили высоким забором, к внутренней стороне которого пристроили ложи для знатных господ. Накануне представлений ложи украшались пестрыми занавесями и лентами, а внутри устанавливались скамьи, стулья или кресла в зависимости от ранга персон, занимавших эти места. Публика попроще должна была стоять перед сценой, под открытым небом; сама сцена также не имела крыши, лишь в дальнем углу ее был небольшой сарайчик, в котором актеры переодевались и ждали своего выхода во время спектакля.
Сущим бедствием для театра были собаки и нищие. Поскольку представления давались нерегулярно, то и собаки, и нищие считали пустующие в течение длительного времени театральные постройки своим домом, – причем, вожаки как собачьих стай, так и шаек бродяг занимали подобающие их высокому положению привилегированные места под сценой и в актерском сарайчике, а прочие члены шаек располагались в ложах или на открытой площадке, сбившись в кучи. Перед спектаклями все это лохматое и грязное общество изгонялось из театра; с воем, лаем, проклятьями и ругательствами оно покидало его под натиском городской стражи, оставляя при этом миллионы вшей, блох и прочих насекомых, которые тоже, видимо, считали театр своим законным домом и уходить отсюда не собирались.
В королевской ложе, поэтому, перед приходом его величества всегда раскладывались мешочки с травами, отгоняющими паразитов, и курились благовония, перебивающие неприятный запах. Всем прочим зрителям предоставлялось решать самим: бороться им с насекомыми и вонью, или нет.
…В день, когда давалась пьеса сэра Джеймса, театр был переполнен. Успех спектакля был предрешен еще до его начала: одно только присутствие короля и леди Анны привлекло сюда многочисленную публику. И погода благоприятствовала представлению: августовский вечер был тихим и теплым, безоблачное небо окрасилось разноцветными красками – от ярко-красных и багровых на западе до темно-синих и фиолетовых на востоке.
Ложи были наряжены и освещены; наряднее и ярче всех была, естественно, королевская ложа, первая у сцены. Все взоры были прикованы к ней. Король, как будто немного похудевший, с коротко подстриженной бородой, выглядел моложе своих лет, а леди Анна, напротив, казалась старше, чем она была в действительности. Лицо Анны было изможденным и осунувшимся, глаза впали, весь вид ее был подавленным и убитым. Несмотря на то что король относился к ней с необыкновенной нежностью, она ни разу не улыбнулась ему.
Помимо короля и леди Анны всеобщее внимание привлекал сэр Джеймс. Он сидел в соседней ложе, и к нему постоянно поднимались люди, пользующиеся влиянием в государстве. Сэр Джеймс отвечал им невпопад; он был очень рассеян и часто посматривал на сарайчик, откуда с минуты на минуту должны были появиться актеры. Не было никакого сомнения в том, что он нервничал, как любой автор, который в первый раз выставил свое произведение на суд публики.
Но вот раздался звук трубы, заставивший зрителей замолчать и повернуться к сцене. Там появился отряд трубачей, барабанщиков, литавристов и флейтистов. Маршевым шагом подошли они к краю сцены и так дружно грянули в свои инструменты, что у зрителей заложило уши. Сыграв с той же оглушительной силой всю свою бурную увертюру, музыканты застыли в картинных позах: одни, – подняв барабанные палочки вверх, другие, – приставив трубу к ноге, третьи, – упершись флейтой в грудь, а четвертые, – сдвинув литавры перед собой.
Вперед вышел старый заслуженный трагик, известный придворной публике исполнением роли Философа на королевской охоте осенью прошлого года, и зычным, хорошо поставленным голосом произнес:
– По милостивому разрешению его величества короля поставлена эта пьеса. Да славится его имя, да поможет ему Бог во всех его делах, да продлятся годы жизни его подобно мафусаиловым годам!
Люди в театре бешено захлопали и поворотились к королю. Генрих, широко улыбаясь, чуть-чуть склонил голову, благодаря своих подданных за приветствие. Овация продолжалась долго, пока король не махнул рукой актерам, дабы те начали спектакль.
Музыканты ушли. На сцену выбежал комик, одетый шутом. Гримасничая и паясничая, он с хохотом прокричал:
– Пьеса! «Тупая Косность и Остроумное Новаторство»! Сочинение нашего уважаемого и достопочтенного сэра Джеймса! Вначале на сцену выйдет Тупая Косность, затем Остроумное Новаторство, и после Разум со своими слугами. Аллегория на современную тему! Внимайте, внимайте, внимайте!
Перекувырнувшись несколько раз через голову, комик скрылся в сарайчике на сцене. Зрители снисходительно захлопали.