Измэна! Четверняшки от босса
Шрифт:
Непохожи.
Значит от нерусского родила.
Бля*ь, да он мне ровесник! И рожа знакомая. Тоже что ли миллионер? — присмотрелся внимательнее.
— Ни х…я себе, — сказал я себе и поспешно натянул трусы.
— Мама, — подбежал к ней горец, — почему ты на коленях? Злыденный тебя пытал? — и обняв мать за плечи, посмотрел на меня со всей ненавистью, что пряталась в его глазах.
— Что ты, Арсен! — кинулась обнимать в ответ своё великовозрастное чадо. — Я молилась на Лексея Луппиановича. Он же как святой для
Э, как выкрутилась маманя, и не уличишь во грехе.
Чтобы она говорила, приди сынок чуть позже?..
— Поднимайтесь маменька, — и стал помогать Фёкле моей встать на ноги. — Сколько раз говорил, что я могу тебя содержать. Зачем ты работаешь?
— Привычка, Арсен.
— Я тебе денег даю каждый месяц, куда ты их деваешь?
— В сундук складываю. Под замок. Целее будут, сынок.
Я уже не смотрел на слезное воссоединение мамы и дитя, а картинно прикрыв лицо и пах только слушал их исповедь.
— Всё, мы уходим, — доложил мне этот тоже небедный Арсен. — Мама, у меня горе и ты должна меня выслушать, — уводя мать с поля несостоявшегося удовольствия.
Опять облом!
Глава 5
Жена…как много в имени твоём сокрыто тайн, неспетых колыбельных песен и если муж вдруг стал не интересен, толкаешь ты его в порок.
Сегодня я не изменял.
Сегодня я опять любил свою блондинку, Катёну — девочку-картинку. Как будто бы вернувшись на десять лет назад…
— Дай сюда чулок, Котя! — шлепнув по голой жопе, потребовал.
— З-зачем, Лёша? — в испуге переспросила.
— Как зачем, надену на голову, чтобы если застукают нас в туалете, не узнали меня.
— А как же я? Я твоя жена! Меня узнают!
— Подумают что ты мне изменяешь с маньяком! — заржал. — Быстро снимай чулок!
Котя нехотя повиновалась. У нас было двадцать минут до антракта и мы их должны были использовать по назначению.
Прижав плотно к стенке Котю, оставив ей два кубических сантиметра пространства для воздуха, распластав ее ладони по зеркалу, заставил наблюдать за надвигающимися цунами удовольствия.
Её бешенные от возбуждения глаза, карминовые, словно спелые вишни отражались в зеркальной глади, манили, завораживали. И даже сквозь сетчатый капрон я видел в них своё отражение.
Я прижимался.
Задыхался.
Выбивался из сил, но зарядив обойму шустрых копий, пронзал супруги естество.
И после ряда быстрых фрикций, когда готовый завершить, излиться в лоно, разрядиться — глухой удар по голове…
Проснулся!
Как тут не проснутся, когда супруга с криком, матом, по голове подушкой молотя, забралась на спину, рыча:
— Скотина похотливая! Животное! Добился своего!?
— Ты, сумасшедшая мегера, слезь с меня! — столкнул с себя озлобленную Котю.
— Осеменитель — бык, как знала, что тебе
— Да, погоди, о чём толкуешь? — перевернулся на спину, сжав дергающие руки, готовые душить меня.
— А вот, взгляни-ка на подарок, — и тычет в нос мне две полоски, как будто баннер развернув.
Епать, когда ж успел?! Как помню: сроду не давала, ворча и отвергая всякий раз, а тут те на-с…Блудит? Не верю…Не похоже…Оглядел я пристально жену. Прищурив взгляд, им побродил по телу.
Так это что же, будет и четвертый? Для четного количества числа?!
— Развод не дам! — я сел в постели, вспоминая недавний спор с самим собой по разделению детей.
— Ага, как будто я желаю! И думать позабудь! Но так и знай, что после родов, я завяжу себе фалопии* узлом. Тогда капец тебе, Злыденный, скакать придется подо мною и в праздники, и в будни, и ночью и днём.
— Я только рад, — расплылся я в гуймпленовской улыбке, притягивая Котю на плечо.
И все что было с Фёклой мне приснилось и рад я был, что соблазнение ее всего лишь сон. Постыдный сон.
Тут близнецы наперегонки вбежали, цепляя и круша что попадало на пути. Забравшись на постель, на нас упали.
— А ты мне говорил, — противным голосом Тимур изрёк, — душить людей нельзя, а сам вот мамку душишь!
— Нет, тебе лишь показалось, сын, — пытался оправдаться, поспешно отнимая руки с головы жены.
— И сверху на другом сидеть нельзя, — добавил хмуро его брат.
Котенок от стыда, ушла под одеяло и звонкий смех её утоп в шелках.
А я и сам как помидор поспевший, от злости и стыда готов был спрятаться под пледом, но пёс, ах да, еще же и собака, что сидит не в клетке, вбежала в спальню, вставляя когти в ламинат.
— Фу, вон пошла, кусачая скотина, — толкая пяткой в оскалившуюся пасть.
Прибор мой, невостребованный, ценный маячил, приоткрыв циклопий глаз.
— Пошли все вон из нашей с мамой спальни! — не выдержал и громко закричал. — Артём, Тимур, — построил сыновей. — И пса с собою заберите, Миленку чаем напоите, и чтобы дали час нам тишины!
Тут близнецы притихли, понурив головы, с обидой поплелись, бурча как папу ненавидят.
А мне плевать!
Переживут!
Поддав собаке пендаля под зад, захлопнув с чувством двери, я победителем прошел к любимой и постели.
Котэ меня ждала.
Мурлыча песню зазывную, не колыбельную, а призывную, маня самца в шалаш любви.
***
Как часто вижу я сон, тот удивительный сон, в котором секс не кажется мне сном…
Реальный ночью и днём…
С любимой…
День за днем…
И после сна, и перед сном.
Фалопии*- фалопиевые трубы, маточные.
ДОРОГИЕ НАШИ ЧИТАТЕЛИ! Спасибо, всем кто был с героями, кто оценил рассказ. Следующая новелла: