Измена в Кремле. Протоколы тайных соглашений Горбачева c американцами
Шрифт:
— Это очень важно, — сказал Шеварднадзе, — и наверняка так или иначе мы сможем помочь вам с Сирией.
— Как только кризис останется позади, — сказал госсекретарь, — нам необходимо будет создать некую структуру безопасности в Персидском заливе.
Перечислив очаги напряженности в мире, Бейкер остановился на Гаване: раз Куба этой осенью стала непостоянным членом Совета Безопасности ООН, правительство Кастро будет доставлять Вашингтону неприятности в Персидском заливе.
Бейкер предложил «кусочек сладкого», желая отблагодарить Москву за понимание позиции США в Персидском заливе и в то, же время, как он надеялся, смягчить Кастро.
— Мы готовы пойти навстречу Кубе — принять меры по укреплению
Шеварднадзе был благодарен.
Бейкер посетовал на то, что переговоры по обычным вооруженным силам в Европе и СНВ начиная с весны практически не сдвинулись с места: «Есть риск, что эти переговоры могут потерять актуальность».
— Согласен, — сказал Шеварднадзе. — Давайте подтолкнем их как следует, когда встретимся в Нью-Йорке через две недели.
Во вторник, 25 сентября, Совет Безопасности рассматривал резолюцию № 670, призванную усилить давление на Ирак путем приостановления коммерческих авиалиний, обслуживающих Ирак и Кувейт. Кроме того, согласно этой революции государства — члены ООН должны задерживать любые иракские суда, нарушившие эмбарго и пытавшиеся войти в их порты.
Перед началом голосования Шеварднадзе высказался об Ираке более резко, чем когда бы то ни было раньше. Он дал понять, что, если дипломатические усилия ни к чему не приведут, Советский Союз может поддержать отдельные военные действия США против Ирака. Голосовала против резолюции только Куба.
На следующий день в частной беседе с Шеварднадзе госсекретарь одобрительно отозвался о его речи. Оба они пришли к выводу, что в Персидском заливе им необходимо действовать в тесном контакте с целью усиления давления на Саддама. Каждый их них, находясь в Нью-Йорке, встретился с министрами иностранных дел целого ряда арабских государств. Таким образом Бейкер и Шеварднадзе совместными усилиями пытались «отлучить» от Саддама как можно большую часть арабского мира.
Накануне приезда Шеварднадзе в Нью-Йорк Буш написал Горбачеву, что переговоры по контролю над вооружениями зашли в тупик. Если в ближайшее время не будут достигнуты договоренности по СНВ и обычным вооруженным силам в Европе, предупреждал он, то в этом году не будет подписано соглашение, что повредит ноябрьской встрече в верхах на Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе. Еще раньше Буш сказал Горбачеву, что откажется от участия во встрече глав государств — членов СБСЕ, если не будут достигнуты окончательные договоренности по обычным вооруженным силам в Европе; сейчас он настоятельно рекомендовал Горбачеву поручить Шеварднадзе решение всех острых вопросов, касающихся обоих договоров.
На встрече во вторник, 27 сентября, Бейкер и Шеварднадзе преодолели некоторые технические затруднения по обычным вооруженным силам в Европе. Вопросы СНВ ими не обсуждались.
Тарасенко признался Россу:
— Добиваться решения этих вопросов в Москве становится очень трудно. Люди озабочены внутренними проблемами и тем, что происходит в Персидском заливе. Наши военные с большой неохотой идут на окончательную доработку этих договоров.
На следующей неделе в Нью-Йорке во время подготовительной встречи (СБСЕ) Шеварднадзе сказал Бушу: он «вполне уверен, что Договор об обычных вооруженных силах в Европе будет готов к подписанию в Париже в ноябре». Он надеялся, что Договор СНВ будет полностью составлен к концу этого года, так что Буш сможет приехать в Москву на встречу с Горбачевым, организованную по всем правилам, в январе или феврале 1991 года.
Несмотря на внешнюю жизнерадостность Шеварднадзе, Бейкер видел, что нервы его коллеги напряжены до предела — из-за изнурительной борьбы с московскими сторонниками жесткой линии по вопросам Германии, Персидского залива, контроля над вооружениями и Прибалтики. Во время публичных церемоний на Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе Бейкер подтвердил уже устоявшуюся, с его точки зрения, политику США в отношении Прибалтики — он предостерегал против применения силы и призывал к диалогу. И хотя заявление это практически ничем не отличалось от того, что он повторял раньше, оно вывело Шеварднадзе из себя.
Тарасенко отвел Росса в сторонку и сказал:
— Мой министр принял эти слова очень близко к сердцу. Они осложнят его положение у нас в стране. И будут использованы против него.
Когда Росс передал это Бейкеру, тот был очень огорчен столь эмоциональной реакцией Шеварднадзе на его высказывание общего характера. Он извинился перед Шеварднадзе и письменно, и устно, объяснив, что вовсе не хотел создавать ему проблемы.
Но у Шеварднадзе была и другая причина нервничать: вот уже несколько недель Примаков обрабатывал Горбачева, чтобы тот позволил ему отправиться со специальной миссией к Саддаму в Багдад. Министр иностранных дел всегда хорошо относился к Примакову и считал, что тот помог ему в его карьере, однако сейчас он был возмущен стремлением Примакова вмешаться в политику в отношении Персидского залива.
В Кремле Шеварднадзе внушал Горбачеву, что миссия Примакова «собьет с толку» Саддама, который «истолкует и использует ее по-своему».
Однако Горбачев надеялся, что Примаков сможет подсказать какой-то политический выход из кризиса и таким образом снимет его с крючка сторонников жесткой линии.
— Примаков хочет ехать, и пусть едет, — сказал Горбачев.
Вне себя от ярости, Шеварднадзе вернулся в свой кабинет в Министерстве иностранных дел, где сказал своим помощникам, что, наверное, оставит свой пост.
— Не может быть двух внешних политик! — бросил он…
Вереду, 3 октября, состоялось официальное объединение двух Германий в Федеративную Республику Германию. В фарватере крымских переговоров Коля с Горбачевым государства — участники программы «два плюс четыре» еще в сентябре решили подписать договор, прекращающий оккупационные права четырех стран — победительниц во второй мировой войне.
Горбачев вызвал Бессмертных из Вашингтона в Москву, чтобы тот провел через Верховный Совет ратификацию германского пакта. Впоследствии Бессмертных вспоминал: «Было очень трудно протащить этот договор. Я предложил сделать это на закрытой сессии. Если бы это происходило на открытом заседании, договор никогда бы не был ратифицирован. Правые заблокировали бы его, выходя к микрофонам».
В пятницу, 5 октября, в Багдаде Саддам убеждал Примакова, что Кувейт «исторически принадлежит» Ираку. Он и не подумает уйти из Кувейта до тех пор, пока его требования не будут удовлетворены. Он выпустит тех советских граждан, которым осталось работать меньше года по их иракским контрактам (около трети от общего числа), но об остальных не может быть и речи. Таким образом советские граждане — наряду с американцами и подданными других государств — оказывались на положении заложников.
Примаков не ожидал такой непреклонности со стороны Саддама. Он уверял Горбачева, что при закрытых дверях — и с умелым собеседником — Саддама удастся уговорить. В субботу вечером, вернувшись в Москву, Примаков сообщил Горбачеву, что кризис в Персидском заливе приближается к «критической точке». Поддавшись профессиональному соблазну дипломата, он изобразил итоги своей поездки в более розовом свете, чем то было на самом деле: его миссия, сказал он, выявила «мелкие» признаки существующей «возможности повернуть дело в сторону политического урегулирования».