Измена. Верну тебя, жена
Шрифт:
А когда внутренний голос нашептывает «сама виновата» и что-то вроде «ты была эгоистичной сукой и не хотела интересоваться жизнью мужа, никогда не спрашивала о его чувствах, даже видя, что ему плохо, принимала его заботу как должное», я махом встаю с дивана и трясу головой.
Нет, нет, нет! Во всем виноват только Суворов!
Это он толкал член в другую женщину, а я ноги ни перед кем, кроме него, не раздвигала!
Он предатель и изменник!
Он плохой, а я хорошая!
Он же не поговорил со мной, раз имел какие-то претензии!
Я иду в кухню за новой бутылкой воды, но меня снова преследуют призраки прошлого.
Невольно я вижу маленькую Аленку: она звонко визжит и обгоняет меня, семеня ножками в спальню. А за ней, рыча, как медведь, идет Захар со словами «догоню-догоню».
Мое сердце сжимается в комок, и я иду за этими призраками. Как же мне сейчас плохо и как хочется вернуть ту семью!
Аленка, закрыв шторкой мордашку, думает, что надежно спряталась.
Суворов кружит по спальне, специально распахивает шкаф и зовет дочь, как будто найти не может, встав на четвереньки, заглядывает под кровать.
И я тоже «вместе с мужем» опускаю взгляд… и вижу ярко-желтые домашние тапки.
В эту же секунду мираж бесследно рассеивается, а тапки остаются.
Терпеть не могу желтый цвет.
Я достаю тапку. Она женская, точно не новая, стоптанная и… не моя. Я бы никогда не купила такую дешевую, безвкусную, мохнатую дребедень.
Чья же она?
Брезгливо возвращаю тапок на место и выпрямляюсь. Хочется помыть руки.
Мучиться в догадках не приходится, мне даже интуиция подсказывает, что Ирины.
Муж водил ее в квартиру…
Может быть, и не раз, если она оставляет здесь свои тапки.
Меня захлестывает сокрушающей волной эмоций и шоком, сердцебиение учащается, даже похмелье исчезает махом. У меня просто нет слов.
Захар вчера раздевал меня на кровати, на которой, возможно, спала его любовница. Он совсем из ума выжил? А постельное белье менял или решил меня на него уложить?
Как же это мерзко. До невозможности!
Я поражаюсь двуличию мужа! Он так трепетно ухаживал за мной, получается, за Ирой так же ухаживает? Захар мне соврал насчет отношений с Ирой? Он не порвал с ней? Они все еще вместе?
Больше находиться в квартире я не могу. Не выдержу такого унижения.
Позабыв о хмельной ночи и вообще обо всем, лихорадочно снимаю с себя одежду Суворова и комком бросаю на пол. Нахожу свои вещи, аккуратно сложенные на кресле, натягиваю трусы, лифчик и юбку. Блузка моя порванная — беру из шкафа белую рубашку Захара.
Ублюдок! Конченый мерзавец! Да будь проклят тот день, когда мы с ним встретились!
Хватаю сумку и, достав телефон, вызываю такси. В прихожей я надеваю туфли. Запасной комплект ключей в ключнице — я это точно знаю. Да, они там. Схватив их, вихрем вылетаю из квартиры и еду в коттедж.
Глава 17
Ужаснее всего, что старая квартира была единственным местом, где я могла хотя бы в иллюзиях видеть, как когда-то в нашей
— Лиля, что случилось?! — ахает мама, когда я, скинув на ходу туфли, пролетаю мимо нее к лестнице.
Не чувствуя под собой ног, поднимаюсь на второй этаж в спальню.
Захар увез дочь, и мать должна была уехать к себе в квартиру, но она почему-то все еще здесь. А впрочем, сейчас это неважно.
Я выдвигаю ящик комода, судорожно достаю паспорт и свидетельство о заключении брака. Развод. Теперь уже точно и без всяких воспоминаний о счастливой семье!
— Лиля! — строго повторяет мама, зайдя следом за мной.
Стройная Римма в модных брюках палаццо кораллового цвета и атласном топе сердито наблюдает за мной, скрещивая руки на груди. Пытается нахмурить гладкий лоб, но из-за ботокса не может. Тогда с усилием щурится и поджимает губы.
— Зачем тебе документы?
Я несколько дней придумывала, как сказать правду матери. Все чего-то ждала, ждала…
И дождалась, когда сама судьба жестоко отхлещет меня по щекам за медлительность.
— Я развожусь с Захаром! — на выдохе выпаливаю.
— Почему? — мать удивленно округляет глаза.
— Он… он… — Как же больно даже говорить об этом. — Изменил мне. С другой.
— Изменил?— вторит с той же удивленной интонацией. — Ты в этом уверена?
— Да, — киваю. — Иначе бы нашла тысячу оправданий, чтобы сохранить семью.
Мать вздыхает и подходит ко мне ближе, внимательно заглядывает в глаза, будто ищет в них намек на безрассудство, но я в своем уме.
— Кто она? — тихо спрашивает.
— Работница на одной из его автомоек. Ты ее не знаешь. Женщина как женщина, — пожимаю плечами. — Ничего выдающегося в ней нет.
Мать брезгливо морщится:
— Ты общалась с ней, что ли?
— Ездила на работу к Суворову, там и увидела. Мне хотелось посмотреть на нее.
— Идиотка! — неожиданно повышает голос, отчего я вздрагиваю. — Зачем ты так унижалась? Ужас какой-то! Не смей больше никогда так делать! — мать прикладывает пальцы к вискам и массирует их, будто у нее началась внезапная мигрень. Отвернувшись, бесцельно ходит по спальне, приговаривая: — Поверить не могу… Это дворовое отродье! Неотесанный урка! Грязный крестьянин посмел изменить моей девочке! Он вообще с головой дружит?
— Мам, пожалуйста, не высказывай это мне…
— Я просто в шоке, Лиля! Как не высказывать? Да что о себе мнит этот чумазый холоп?! Вышел из дерьма благодаря нам. Мы его научили манерам светского общества, а он так отплатил?
Конечно, мать на эмоциях преувеличивает заслуги, но я не спорю. А смысл?
— Поехали со мной в загс? Нужно написать заявление.
— Да, милая, — спохватывается она и тут же притормаживает. — Но сегодня суббота…и не разведут вас в загсе… только через суд.