Изменишь однажды…
Шрифт:
— Ты рассказал Надейке?
— О чём? — спрашивает Макс, и я пригибаюсь ниже, надеясь, что кусты самшита, высаженные вдоль края террасы, скрывают мою фигуру.
— Дурень, она в курсе, почему ты с Юлькой расстался? — спрашивает подруга с нажимом.
— Я не думаю, что сейчас время и место, — отвечает ей Макс.
— Если не признаешься, я сама ей всё расскажу, — говорит Анька.
«Что? Что расскажешь?» — мысленно кричу я, срывая с головы шляпу, чтобы её край не выдал моё присутствие. Но тут
Глава двадцать первая
Весь оставшийся день я гоню от себя подозрения. В конце концов, мы и так просто друзья с Максом, что мне за дело, при каких обстоятельствах он расстался с какой-то «Юлькой»?! И вообще, кто это такая? Одна из тех «баб», с которыми он встречался после развода? Бывшая жена? Та рыжая девушка с фотографии?
Вечером мы отправляемся на прогулку по городу. Сашка несёт малыша в переноске у себя на груди, Тимофей идёт за ручку с моей мамой, Зоя вцепилась в Аньку, Драгош немного отстал и с кем-то громко ругается по телефону. Мы с Максом идём рядом. Я спрашиваю, как обстоят дела с переводом, гадая, скажет ли он мне сейчас, о чём просила признаться Аня.
Макс задумчиво отвечает, что немного запутался.
— Понимаешь, в этой книге автор рассуждает о философии любовного поведения и приводит разные примеры из истории, подводя к мысли, что любовь обуславливается нашими представлениями о ней, полученными от других людей и нашим собственным жизненным опытом, который формируется в среде обитания. Он приходит к мысли, что любовь рациональна по своей сути, хотя нам и кажется, что она иррациональна и непредсказуема. — Максим машет рукой в воздухе. — Слишком много замудрённых слов, а? Анька сейчас ударила бы меня в живот.
Я поворачиваюсь в сторону подруги. Они с Зоей о чём-то тихо переговариваются и взгляд Ани, устремлённый на дочь, полон нежности.
— Короче, автор пытается сказать, что вся наша любовь — это цепочка событий и внешних обстоятельств. Закономерности, которые можно вычислить, при хорошем наборе данных.
— А ты сам, как считаешь? Любовь предсказуема и закономерна или она, как в русской рулетке стреляет навылет?
— Не знаю, — Максим трёт лоб ладонью. Раньше я склонялся к такому же мнению, что и автор, но сейчас я почему-то ощущаю, будто… — Он замолкает, берёт мою руку в свою и проводит большим пальцем по костяшкам. — Не могу подобрать слов, — наконец, говорит он, вздыхает, и дальше мы идём молча, держась за руки.
Всей компанией мы направляемся на местный блошиный рынок. Я люблю этот базарчик и хочу показать его своим друзьям. Мне нравится разглядывать старые вещи и придумывать им дурацкие истории. Вот, например, маленькое зеркальце с ручкой в оправе из плетёной серебряной проволоки. Если смотреться в него каждый день, то никогда не постареешь. А вот древняя швейная машинка «Зингер». Все свадебные платья, пошитые на ней, обязательно приносят счастье своим владелицам. А вот сервиз из костяного фарфора. Из всего комплекта остались только пара чашек, несколько тарелок, да большая супница. Если в супницу на ночь положить медную монетку, то утром она превратится в серебряную!
Я рассказываю эти истории Максиму и он, проникшись моей чепухой, тоже принимается сочинять. Костюм из тёмно-зеленой шерсти когда-то принадлежал богатому английскому землевладельцу, но жажда приключений погнала его из дома. Промотавшись, он продал в Будве свой последний
— А это волшебный перстень! — говорит Максим, выуживая откуда-то серебряное кольцо с синими камушками и надевая мне на палец, — Кто его носит, тот всегда верен себе и никогда не потеряет только ей одной предназначенного пути.
Продавец называет цену и говорит, что это настоящие сапфиры. Я хочу запротестовать, — слишком символичный подарок, но Макс улыбается, качает головой и расплачивается не торгуясь.
Я разглядываю перстенёк на безымянном пальце. Он довольно увесистый, немного тяжелее, чем обручальное кольцо, которое я сняла месяц назад. Гладкое серебро почернело, толстый металл с одной стороны вытерся вполовину от долгой носки. Три камня как бы утоплены в оправу: в центре тот, что побольше и два поменьше — по краям. Они не огранённые, а полированные и я, подняв руку к заходящему светилу, любуюсь, как камушки пропускают через себя его лучи. Их цвет напоминает мне море в тот момент, когда ты всплываешь ото дна к поверхности и можешь смотреть на солнце сквозь воду, словно рассеивающую линзу, не боясь ослепнуть от его яркости. Я обнимаю Максима и от всего сердца говорю спасибо.
Хочу найти ответный подарок, но дети начинают канючить, что им скучно и они голодные и мы уходим с рынка.
На ужин отправляемся в рекомендованный Драгошем ресторанчик, где подают отличные свиные отбивные и домашнее мороженое. После плотного ужина мужчины заказывают нам диджестивы для лучшего пищеварения. Себе они берут коньяк, мы с мамой выбираем кальвадос и только Аньке приходится ограничиться чашкой чая.
По дороге домой дети снова вцепляются в Максима и затевают с ним полудогонялки — полупрятки. Зоя с Тимом смеются так, что хватаются за животы. Мы с Аней мрачно переглядываемся.
На вилле наши опасения оправдываются. Придя домой, Тимофей устраивает форменную истерику. Я быстро утаскиваю его к себе наверх, чтобы не напугать Егорку, и пытаюсь успокоить и уложить сына спать. Мама тоже рядом и разве что не танцует с бубном.
Тим рыдает и требует спеть ему песенку. Мы с мамой перебрали все колыбельные, которые знали, и «Спят усталые игрушки», и «Колыбельную медведицы», даже пытаемся невпопад вспомнить какие-то слова из «Волшебной флейты». Бесполезно. Сын продолжает плакать, а теперь ещё и взвизгивает, ударяя по постели маленькими кулаками.
И тут в дверь стучатся. Это Макс.
— Можно я попробую? — спрашивает он. — Аня сказала, что из-за меня Тим не может успокоиться.
Я просто вздыхаю и делаю приглашающий жест.
Максим присаживается по-турецки на мою перину возле Тима и откашливается.
— Тимофей, — говорит он. — У меня для тебя есть песня. Вдруг тебе понравится?
Я прилегла рядом с сыном и тоже слушаю. У Макса чудесный, глубокий баритон. Он тихонько напевает медленную песню на странно знакомый мотив. Я слушаю и мне хочется плакать, потому что это идеальный мужчина и нет ничего, с чем бы он не справился. Уверена, нет ни одного дела, где он не был бы на высоте. Чёрт с ней, с «тайной». Уверена, что у Максима нет ни покинутых внебрачных детей, ни пагубных пристрастий. Вечно Анька всё драматизирует.