Изменить будущее
Шрифт:
– Чё-ё-ё? – Вызывающе спросил он, но увидев мой мрачный взгляд, криво усмехнулся. – Ссыкло… – бросил он и, обогнав меня, побежал по лестнице вниз. Кабинеты химии и физики находились в подвальном этаже. Там же находилась и раздевалка.
Прозвенел звонок, а я ещё так и не вошёл в класс. Химии я не боялся. Я боялся одноклассников. Ведь я знал, что многих уже, как бы и нет, а те, кого встречал, на этих малышей и не похожи.
– Ты чего здесь стоишь, Шелест? – Вдруг раздался строгий голос директора. – А
Она открыла дверь и я вошёл в кабинет химии боясь поднять глаза.
– Вот, Татьяна Валентиновна, боялся в класс войти. Чем запугали вы его? – Рассмеялась Светлана Яковлевна.
– Обещал сегодня две темы ответить, – сказала молодая химичка, вскинув тонкие брови. – Что, Шелест, снова не готов?
Она раскрыла журнал и сразу уткнула палец в мою фамилию напротив которой стояли две жирные точки, за прошлый урок и за этот.
– Ну извини, – сказала она, потянувшись за авторучкой.
– Что извини то сразу, – буркнул я. – Спрашивайте. Я учил.
– Учил? – Усмехнулась она. – Рассказывай.
– Про азот?
– Про азот, – подтвердила химичка и с улыбкой посмотрела на директора
– Вы, Татьяна Валентиновна, зайдите ко мне после урока, пожалуйста.
– Хорошо, Светлана Яковлевна. Давай, Шелест.
Я попытался вспомнить страницы учебника химии и не вспомнил. Напрягши ум, я начал сочинять.
– Азо-о-т. Это… Химический элемент…
Дальше ничего не вспоминалось.
– Отличное начало, Шелест, – засмеялась химичка.
Класс рассмеялся. Я поднял глаза от пола и у меня закружилась голова. Очнулся я лежащим на врачебной кушетке в кабинете школьного врача. Рядом стояли директор и химичка. Врач склонилась надо мной и массировала мне сердце.
Увидев, что я очнулся, директриса вскинула руку ко лбу и поправила причёску.
– Ты нормальный, Шелест? – Спросила меня химичка. – Ты зачем в школу с температурой пришёл?
– Я учил, – прошептал я.
– Да поставила, поставила я тебе четвёрку в четверти и за полугодие. Чуть не убил своим обмороком.
Директриса укоризненно посмотрела на химичку. Та, увидев её взгляд, развела руками.
– А что я-то, Светлана Яковлевна? Он не учит… И хулиганит…
– Мы потом с вами поговорим, Татьяна Валентиновна.
– Да, что я то?! – Повторила та, чуть не плача.
Послышались тоскливые звуки сирены скорой помощи и вскоре появились санитары с носилками.
– Я сам, – сказал я поднимаясь.
– Я тебе дам, сам! – Сказала директор. – Укладывайте.
Меня вынесли из медпункта на носилках и я увидел свой класс, стоящий в коридоре в полном составе. От стыда я закрыл глаза, но знакомый голос сказал:
– Ссыкло!
– Гребенников! – Воскликнула директор. – У него температура сорок!
Дальнейшего их разговора я не слышал, потому что провалился в бредовое
В инфекционке "больницы рыбаков" я провалялся все каникулы. Посетителей в палату не пускали, перемигивались с родителями через окно. Через окно же мне передали и новогодний подарок. Родители купили фотоаппарат.
Как шутил папа: "Хочешь разорить друга, подари фотоаппарат". Но сам хотел и купил фотик для нас обоих.
К нему столько всякого нужно было… Увеличитель, ванночки, проявители-закрепители, фотоплёнка и фотобумага, глянцеватель. Но глянцевали мы, помнится, на стекле. Ах да, фонарь красный, бачок для проявки плёнки.
За две недели изоляции, я всё хорошенько обдумал и немного привык к своему новому состоянию.
Очень тяжело было говорить и вести себя, как мальчишка. Да и взгляд…
Лечащий врач, молодой, по моим старым меркам, парень лет тридцати, разглядывая мои склеры удивлённо отстранился и спросил:
– Ты, что такой суровый?
– Болею, – прошептал я и он, усмехнувшись, расслабился.
– Шутишь, это хорошо, – бодро сказал он.
– А не шутишь – плохо, – продолжил я хмуро.
Врач скривился.
Медсестра, та вообще, чуть не, как она сама сказала: "Не родила", когда я схватил её за руку. Я дремал и почувствовал какое-то движение надо мной. Открыв глаза, я увидел протянутую ко мне руку, и машинально схватил её за запястье. Хорошо хоть не надломил. Бедняжка пришла ставить мне капельницу и пыталась разбудить. Рефлексы, блин.
Короче, я вышел из больницы с головой более менее вставшей на место. А так, честно говоря, едва не сошёл с ума от мыслей и чувств. Основная мысль была: "Нахрена козе баян?".
Мне и так было неплохо в том теле. Да, доживал, как говориться, хотя и чувствовал себя вполне себе не плохо, и вдруг начать переживать заново то, что уже прошло? Всю жизнь заново? За что мне эта канитель? Хоть бы ещё чужую… В чужом теле… А в своей чего я не видел?
Что-то кардинально менять в себе или жизненном пути, я не видел смысла. Я делал то, что требовалось, по обстоятельствам и особо вроде как не напортачил. Всё уже сложилось и семья и дети, а сейчас? Вдруг что-то пойдёт не так? Так думал я, возвращаясь в отчий дом на такси с отцом и матерью.
Что-то не так уже пошло. Попав в больницу я не встретился со своей первой настоящей любовью Светланой, с которой мы "продружили" до моего первого курса института. Это в той жизни, а в этой они пришли к нам домой покупать Большую Советскую Энциклопедию, а меня нет. Ай-яй-яй!
А мне тогда она очень понравилась. Я на неё запал и вскоре мы уже "дружили по серьёзному", как говорил папа. Но без… Э-э-э… "Излишеств". Она была младше меня на год, да и я ещё не думал о том. Какие могут быть "излишества" в шестнадцать лет?