Изменщик
Шрифт:
— Зачем ты так говоришь? Разве ты иначе повел бы себя, если бы сам получил такие сообщения?
Я изо всех сил пытаюсь сдержаться и не расплакаться. Миша не любит моих слез. Он в этом смысле тиран. Каждый раз, как я плачу, он грозит, что достанет ремень и прикажет мне быть счастливой. Это наша смешная игра. Была…
Ведь после таких слов невозможно было оставаться грустной!
А теперь я боюсь его холода, боюсь его жестокости.
— Я бы… — он барабанит пальцами по столу, поглядывая на меня. — В первую очередь
— Говорила… — сглатываю я. — А ты…
— И я так говорил, Лена. Я любил и люблю только одну тебя!
Он снова наклоняется, упираясь ладонями в стол и буравит меня взглядом.
Его глаза могут быть самыми нежными в мире. Его губы так часто касались меня благоговейно, словно поцелуями он возносил мне молитвы. Я обожала смотреть на него, когда он лежал в шезлонге у море, закрыв глаза и расслабившись. Вся жесткость уходила из его черт.
— Прости меня… — хриплю я неожиданно для самой себя. — Прости…
Но злые глаза не смягчаются.
— За что простить? За что, Лена?
— За то, что сомневалась в тебе…
Мои руки дрожат, мои губы дрожат, я не понимаю, что он от меня хочет и почему он так жесток.
— Пожалуйста, не уходи… — и я наконец всхлипываю. Потому что не представляю своей жизни без него. Не после пятнадцати лет самого счастливого в мире брака. Я готова на любые унижения, лишь бы он сейчас остался и дал мне загладить мою вину.
— Подробно. Скажи. За что. Тебя. Простить.
Он чеканит эти слова так жестко, что я забываю, на каком я свете.
С кем я жила все это время?
Этот мужчина будил меня поцелуями. Этот мужчина приносил мне кофе в постель весь первый год нашей совместной жизни. У нас дома никогда не переводились цветы.
А как он был нежен в постели…
Я ведь помню наш первый раз. Я готовилась к крови и боли, знала, что надо будет перетерпеть. Ради любви. Ради него.
Но он сначала два часа делал мне массаж. Такой нежный, что я растекалась лужицей мороженого. Потом ласкал меня — еще дольше. Я открывала в себе такие удовольствия, о которых и не подозревала. Я извивалась под его руками и умоляла уже сделать это.
Но он не успокоился, пока я не получила удовольствие три раза подряд.
И только тогда, когда я разморенная и мягкая, едва могла поднять голову, он это сделал.
Стал моим первым мужчиной.
Мое тело выгнулось под ним, принято его и навеки запечатлелось только для него одного.
И четвертый раз моего взрывного удовольствия стал неожиданностью даже для него.
Он сказал тогда, что и не подозревал, что девушка может получить оргазм в свой первый раз.
Такой терпеливый и ласковый — во что он превратился сейчас? Почему прогибает меня так, что хочется упасть на пол и заскулить как побитой собаке?
Неужели
Признание
Миша смотрит на меня. Он всерьез ждет, что я буду подробно просить у него прощения по всем пунктам?
Я буду.
— Прости меня… — голос подводит и срывается, я заталкиваю слезы внутрь и начинаю заново — Прости меня, пожалуйста. Я знала, что ты любишь только меня, но когда увидела фотографии, мне стало так больно, что я засомневалась. Поэтому я пришла к тебе, чтобы спросить напрямую, Миш. Я не хочу сомневаться в тебе… Не хочу…
И как бы я ни старалась, но справиться с собой я не смогла. Я разрыдалась и бросилась к нему на шею. Повисла, уткнувшись лицом в рубашку, рыдая громко и со всхлипами, как в детстве от обиды. От самой большой обиды.
Наверное, я просто больше никогда в детстве и не испытывала такую сильную обиду. До сегодняшнего дня. Мой Миша оберегал меня от мира. Всегда защищал, справлялся с самыми тяжелыми бедами. Поэтому я так быстро и сломалась. К кому пойти жаловаться на то, что он меня предал, если моя главная опора и стена — и есть тот, кто меня предал?
— Пожалуйста, скажи, что у нас все хорошо! — Я трогала его за шею сзади, прижималась, но он даже не поднимал рук. — Пожалуйста, любимый мой! Я поверю только тебе! Всегда поверю!
Я подняла голову и увидела, что он смотрит непроницаемым взглядом в стену, а на челюсти играют желваки. Неужели я его настолько раздражаю?
Потянувшись, я попыталась его поцеловать, но он даже не склонил голову ко мне, продолжая просто терпеть мои объятия.
Так страшно…
Мне было так страшно…
Я прошла все стадии от надежды к отчаянию, я испачкала его рубашку тушью для ресниц, когда наконец была уже готова сдаться и сделала один маленькй шаг назад.
В этот момент я почувствовала, как на мою спину легла сильная большая рука.
И прижала меня к твердой груди сильнее, не давая сбежать из объятий.
Мое облегчение было так велико, что я зарыдала вообще в голос. Он вернул мне себя… Вернул мне веру в нас!
Вторая рука зарылась в мои волосы, легла на затылок, и Миша оттянул мою голову, накрывая мои мокрые губы своими — твердыми и сухими.
Он целовал меня жестко, глубоко, врываясь в рот языком и завоевывая меня. Как всегда. Отмечая, что я принадлежу только ему. А я и забыла — какое это счастье. Точнее, нет. Это счастье стало привычным и только угроза его потерять встряхнула меня, напомнила, что есть настоящая ценность в этом мире.
— Спасибо, спасибо, родной… — шептала я в его губы, захлебываясь слезами и благодарностью. — Я тебя так люблю!
Миша не ответил ни слова. Но он, все еще прижимая меня к себе, сделал несколько шагов к кухонной двери и захлопнул ее. Дернул к себе стул и подпер ручку.