Измерение “Ф”

Алферова Марианна Владимировна

Девушка на ветке… ее тело светилось… да-да, оно не отражало света луны и звезд — слабое свечение источалось как аромат, выплескивалось из ее прекрасного юного тела, из нежной, цвета коралла, кожи. Она протянула изящные руки:

— Сними меня, добрый молодец.

Я подошел вплотную к дереву, поднялся на носки, подал ей руки, помогая спрыгнуть. Но она не спрыгнула на землю, а легко соскользнув с влажной ветки, обвила меня руками за шею и прижалась. Я окончательно растерялся, но все же обнял ее за талию. “Какая холодная, — подумал я, — видимо, давно сидит”.

— Ты звал меня, добрый молодец, — прошептала

она, — и вот я здесь, нарушив правила Лукоморья, вышла на берег, повинуясь твоему трубному зову, — и она очаровательно улыбнулась.

“Трубный зов! — влез вэ-гэ, — да ты просто всхрапнул!”

“Замолчи, — ответил я, — задавлю!” А девушка, тяжелая и холодная, продолжала ясно улыбаться. Я нахмурился: почему она так и висит на мне, а не пытается встать на ноги? Или… или она — инвалид? А изверги-родственники, которым надоело нянчиться с беспомощным существом, вывезли ее подальше за город и, зная ее беду, раздели и бросили у озера, надеясь, что она, взвесив все за и против, утопится?

— Ты боишься меня? Не бойся! — затрепетала незнакомка, — все, что рассказывают о нас, — выдумки!

Я криво улыбнулся: о ком это — “о нас”? О девушках с Московского вокзала пневмопоездов? Но сам, отбросив грязные мысли, переместил одну руку с талии девушки чуть ниже… и не обнаружил того, что мягко раздваивается на границе копчика, что… ожидал ущупать — я все еще надеялся, что обнимаю девушку, пусть с озерной придурью. Но, как оказалось после легкого поглаживания, в дурдом пора сажать именно меня: рука наткнулась на чешую, но не рыбью, а на ощупь напоминающую стебли морской травы и водорослей. Неожиданно прозрев, я отпустил руки, и Она (теперь я не знал, можно ли называть это Прекрасное Создание девушкой?) вцепилась мне в холку так, что хрустнули позвонки.

— Осторожно, котик, — сказала русалка, прижимая холодную мягкую щеку к моей небритой — я никогда не бреюсь перед рыбалкой. Левой рукой я подхватил… (“Ты еще думаешь?!” — возмутился вэ-гэ) девушку под хвост, правой — обнял за плечи, на ватных подгибающихся ногах поплелся к останкам костра. В нескольких шагах от кучи красных углей я остановился, раздумывая.

— Это…

— Что, котик? — оживилась она.

Я основательно прокашлялся и спросил:

— Это… значит: как вы насчет костра? Вам можно?

— С тобой, котик, я способна на любые безумства! — воскликнула русалка и поцеловала мою щеку. В ее быстром холодном прикосновении губ чувствовалась внутренняя теплота, а значит — искренность, что настораживало. Ноги предательски дрогнули… С земли на меня нахлынули стаи мурашек: они прокатывались по телу, как волны, с ног к голове…

“Только этого мне и не хватало!..” — подумал я, напрашиваясь на совет, но вэ-гэ не ответил, он всегда отключается в трудную минуту. Стоя там, под дубом, ощупывая непредвиденный хвост русалки, я надеялся, что единственным ее желанием окажется просьба донести до озера “прекрасное младое тело” и, что называется, “спустить его на воду”. Или как там у подводников? Я даже и не знаю.

“Любые безумства? — переспросил внутренний голос. — Двигай к прогоревшим головешкам, парень! Ха-а!..”

И парень двинул дальше, тяжело дыша.

Ночной ветер растрепал ее волосы, захлестнул ими мою щеку. Волосы русалки не были мокрыми и не пахли тиной. Я посмотрел ей в лицо — лунный свет

очертил идеально выточенную форму, доказав полное отсутствие косметики.

Я подошел к сонному костру, держа на руках таинственную рыбку, которая могла потянуть на добрых пятьдесят килограммов.

— Спасибо, котик, — сказала она, когда я осторожно возложил ее на траву, присмотрев место поросистей. От одной из палаток донеслись раскаты храпа. Я вскочил как ужаленный, осмотрел все брезентовые проемы, разнюхивая, все ли спят. Слава богу, все спокойно!

— Где ты, котик? — донеслось от костра.

— Иду, рыбка, — ответил я, шаря по углам своей палатки: где-то у меня была штормовка. Вернувшись к костру, я наткнулся на пронзительно-сердитый взгляд русалки.

— Не называй меня так! Никогда! Не называй! Я не имею ничего общего с этими безмозглыми тварями!

— Прости, — икая, ответил я, — дурная привычка. Недостатки воспитания.

Моя самокритика подействовала на нее отрезвляюще: девушка-русалка улыбнулась, зовуще приподняла руки. Я остановился, любуясь ее грациозными движениями. “Да-да, парень, она действительно прекрасна”, - добил меня вэ-гэ.

— Одень! — настойчиво произнес я, садясь рядом с ней, протянул штормовку.

— Зачем, котик, мне не холодно.

— Так надо, — ответил я, вложив в два слова максимум здравого смысла, которого никогда во мне не было: вылезло — откуда? — генетическое наследие застойного прошлого. Русалка не почувствовала откровенной фальши моих слов, а я продолжал:

— Раз уж ты покинула естественную среду своего обитания, ты должна соблюдать правила, ну скажем, внутреннего распорядка мужеловецкого рыбно-консервного лагеря, в котором я выдвинут на пост дежурного ночных… э-э… — я заплутал в лабиринте пустословия, но впечатление произвел. Ее глаза расширились от непредвзятого убеждения в искренности моих слов (о, неиспорченное дитя природы!), а я взаправду почувствовал себя большим и значительным начальником. Мерзкое, надо сказать, чувство.

— Ты так хочешь, котик? — испуганно спросила она.

— Да, — сурово ответил я: главное, не упустить инициативу.

— Тогда я так и сделаю, — тихо сказала она. — Пусть в нашей семье, с первых минут ее образования, распоряжаться будешь ты. Я согласна. — И она неловко принялась напяливать на себя матерчатую куртку.

Горло сжало болью, я закашлялся, чувствуя собственную ничтожность, видя, как она беспомощна в борьбе с непривычной ей одеждой; помог, расправив брезентовые морщины.

— Спасибо, котик. Мне нравится, что ты немного колючий, — нежно сказала она и погладила меня по щеке, — как морской еж, колючий и мужественный.

Ее неожиданные, пусть наивные, но теплые слова нравились мне все больше. К тому же — один-ноль в ее пользу: бритье — мое больное место.

— Ты недоволен мною? Моими словами? — растерянно спросила она.

— Нет, что ты, — нежно ответил я, гладя ее волосы.

— Оо-о, — протянула она и закатила глаза, — ми-лый…

Я вновь ощутил в горле тошнотворный ком, который не желал растворяться: что мне делать? Что мне с ней делать?

Светает, того и гляди поднимутся ребята на утреннюю зорьку: самое время ловить лягушек. Что я им скажу? “Здрасьте-пжалста, вот это э… моя жена, Рыбка Золотая. Пршу-лбить и жал-вать…” Да, кстати, как ее зовут?