Изогнутый стержень (= Согнутая петля)
Шрифт:
– Нет, сэр. Во всяком случае, я не знаю об этом.
– Жаль. Что ж, встретимся с ним в библиотеке. Он там чувствует себя как дома. Один из нас тотчас же спустится к нему. Ну и что вы,- обратился он к Эллиоту, когда Ноулз вышел,- думаете об этом?
Эллиот потер подбородок.
– Не знаю. Но, кажется, это не согласуется с тем, что мы знаем. Во всяком случае, неплохо бы нам как можно скорее вернуться в "Монплезир".
– Полностью с вами согласен!
– Здесь должен быть Бертон с машиной. Если он здесь, я доеду до "Монплезира" за три минуты.
Бертона в "Фарнли-Клоуз" не было. Эллиот не знал, помешала ли ему какая-нибудь поломка в пути, или ночью он просто ехал медленнее обычного. Взять машину из гаража Фарнли Эллиот не мог: гараж был заперт. Плюнув на все, Эллиот отправился в "Монплезир" по уже знакомой тропинке. Последнее, что он видел, прежде чем углубиться в темный сад, была фигура доктора Фелла, спускавшегося по главной лестнице, он тяжело опирался на свою палку-костыль. Такого лица у доктора Фелла Эллиот никогда не видел.
Инспектор Эллиот уговаривал себя, что причин для спешки нет, однако, поднявшись на вершину холма, он понял, что идет слишком быстро. Ему не особенно нравились эти места. Он размышлял о том, что все они стали жертвами, пусть не такими уж легковерными, череды изощренных обманов, которых стоило бояться не более, чем закопченной маски двуликого Януса на чердаке. Обман в лучшем случае неприятен, в худшем - убийственен, но это всего лишь обман!
Ускорив шаг, он успевал рыскать по сторонам лучом своего фонаря. В нем шевельнулось нечто, рожденное его плотью и кровью. Он с детства подыскивал термин для определения своего теперешнего состояния и нашел его! Этот термин был "звериное чутье"!
Он не ждал, что в доме Маделин что-то произойдет, и был почти уверен, что его услуги не потребуются.
Эллиот был уже на опушке леса, когда услышал выстрел.
Глава 19
Брайан Пейдж стоял у открытого французского окна и глядел в сад. После удара по стеклу он был готов ко всему, кроме того, что в саду никого не окажется. Он ничего и никого не видел, во всяком случае, так ему показалось.
Кукла исчезла! Спокойный свет, почти обесцветивший траву, выявил чуть видные следы железных колес. Однако присутствие или отсутствие этого куска металла ровно ничего не объясняло: кто-то - или что-то - постучал в окно! Брайан перешагнул через порог.
– Куда мы идем?- тихо спросила Маделин.
– Посмотреть, кто нас звал, вернее, хотел позвать!
– Брайан! Не пойдем туда, пожалуйста!
Маделин подошла ближе, и в ее голосе звучала непривычная настойчивость:
– Я никогда ни о чем тебя не просила, правда? А сейчас прошу! Не ходи туда! Если ты пойдешь, ну, я не знаю, что мне останется делать, только тебе это точно не понравится! Пожалуйста! Пойди закрой окно, ладно? Видишь ли, я знаю...
– Что знаешь?
Она кивнула в сад:
– Я знаю, что было в саду и теперь исчезло! Я видела это сквозь заднюю дверь, когда была в кухне. Я ничего тебе не сказала, чтобы не волновать, хотя была... уверена, что ты видел все сам!- Она провела руками по лацканам его пиджака.- Не ходи туда. Не гонись за ним. Умоляю тебя!
Брайан глядел в ее испуганные глаза и на изгиб нежной шеи. Несмотря на переполнявшие его чувства, он совершенно отрешенно и бесстрастно произнес:
– Из всех неподходящих мест, если говорить честно, это самое неподходящее. Из всех возможных моментов, если говорить честно, это самый неподходящий. Я утверждаю это, потому что, чтобы выразить свои чувства, мне придется прибегнуть к высокому стилю! А хочу я сказать, что люблю тебя!
– Тогда и в кануне Праздника урожая есть что-то хорошее!- улыбнулась Маделин, подняв к нему лицо.
Брайана терзала мысль, не сказал ли он то, что сказал под действием злой силы, окружившей их в этом уединенном домике? Но он отбросил эту мысль, как предательскую. Сейчас его волновал парадокс: каким новым и таинственным может стать лицо любимой только оттого, что оно стало ближе; он смаковал ощущение от поцелуев с Маделин, которые перевернули всю его жизнь. Он до сих пор не мог поверить, что это произошло! Ему хотелось громко кричать от искренней радости.
Через несколько минут, глядя в окно, он действительно закричал.
– О господи, Брайан, почему ты никогда не говорил мне об этом?спросила Маделин, полусмеясь-полуплача.- Я не должна в этом признаваться, но меня это всегда задевало! Ну почему ты раньше не сказал мне об этом?
– Потому что мне казалось, что ты мной не интересуешься. Мне не хотелось, чтобы надо мной смеялись!
– Ты думал, я буду смеяться?
– Если честно, да!
Она взяла его за плечи и, подняв голову, пристально посмотрела ему в лицо. В ее глазах сияло любопытство.
– Брайан, ты меня любишь, так ведь?
– Я уже несколько минут стараюсь тебе объяснить это. Но я не возражаю начать все сначала! Если...
– Старая дева вроде меня...
– Маделин,- воскликнул он,- ни в коем случае никогда не называй себя "старой девой"! Это одно из самых отвратительных словосочетаний. Оно подразумевает что-то среднее между "веретеном" и "уксусом". Чтобы правильно описать тебя, необходимо...
Он снова заметил блеск любопытства в ее глазах.
– Брайан, если ты действительно меня любишь,- а ты ведь любишь?- можно я кое-что тебе покажу?
Из сада донесся шум шагов. Ее тон был странным, настолько странным, что это наводило на размышление; однако времени на размышления не было. Услышав шорох шагов, они быстро отпрянули друг от друга. Фигура, появившаяся из лавровых деревьев, приблизилась и приняла более четкие очертания. Это был худой, узкоплечий человек, идущий неуклюжими, широкими шагами; через секунду Пейдж с облегчением увидел, что это всего лишь Натаниэль Барроуз.
Барроуз, казалось, не знал, сохранять ли ему рыбье выражение лица или улыбнуться. Он, похоже, боролся с собой и наконец приветливо скривился. Большие очки в роговой оправе придавали ему серьезный вид. Неподдельное обаяние, которое излучало его длинное лицо, когда он этого хотел, сейчас лишь угадывалось. Да и очень аккуратный котелок сидел на нем как-то небрежно.