Извек
Шрифт:
Едва отзвучал последний перелив, с улицы донёсся гогот Мокши и у коновязи протопотали копыта. Чуть погодя, заскрипело под тяжёлыми сапогами крыльцо. Дверь распахнулась, пропуская сияющего Микишку. Парень бережно удерживал перед собой широкий туясок полный ягод. За Резаном протиснулись Мрак с Извеком. Только когда развернулись, стала видна ноша: огромное блюдо с жареным кабанчиком, обложенным мочёными яблоками. Следом, едва не задев притолоку, прошествовали Эрзя, с пузатыми кувшинами в руках, и Попович, держащий в охапке могучий скрутень, из которого торчали хвосты печёных белорыбиц. Последним ввалился Мокша, с бочонком на плече.
— Ну,
Ревяк оглядел стоящее под окном, перевёл глаза на принесённое, посчитал присутствующих и робко поинтересовался:
— А-а, не многовато будет? —
Мокша с серьёзной миной хлопнул певца по плечу.
— В самый раз, друже! Грех такому добру в корчмовском погребе пропадать, а нам в радость. — Он взялся за пробку. — Постановляйте всё на стол, и начнём потихоньку.
Вокруг стола возобновилась весёлая суета. Подвигав туда-сюда снедь, наконец нашли место всему, с чего можно начать. Прочее вдвинули в печь, расставили на подоконниках и свободных лавках, наконец, заготовив ножи, расселись. Промочили с дороги горло, потянулись за нескудной закуской. Кто-то тронул крынку с хреном, и над столом потёк ядрёный острый дух. Грибы норовили улизнуть от острия и выскочить из бадейки. На зубах заскрипела квашенная с клюквой капуста, рыба блеснула жирным боком, зажелтела под ножом репа. Какое-то время молчали, удивляясь, насколько проголодались за последний переход. Благо стол был богат и скоро то один, то другой клали ножи на стол и плескали в кружки по второму разу.
Мало-помалу заговорили. Микишка с Дарькой потихоньку ворковали в уголочке. Ерга, старательно отводя глаза от Лельки, расспрашивал Извека о Радмане. Ревяк рассеянно щипал белорыбицу, витал мыслями в облаках. Мрак с Мокшей степенно отхлёбывали из кружек, чмокали губами, расцведывая мёд. Эрзя, с пучком лука в руке, сочувственно слушал Лёшку.
— Эх, всё бы гоже, — вздыхал Попович. — Ежели бы не к батьке в дом возвращаться. Опять сплошные кадила, молитвы, благочестивые беседы, святые отцы… Тошно.
Эрзя понимающе кивнул.
— Встречали мы одного такого отца. Холмогором кличут. Отшельником в катакомбах обретается. Всё о душах людских печётся. С ним иудейка отшельничествует, Натали. Та, видать, о Холмогоровском духе заботится.
— Не знаю уж, какой дух у Холмогора, — хохотнул Мокша, обмахивая усы. — Но в катакомбе дух стоит препоганейший: ни ветром продуть, ни топором прокинуть. Хотя, не мудрено! Трудно ему: несёт священные законы, дабы рабы божьи свет увидали и жили правильно.
— Законы, говоришь? — Эрзя фыркнул. — Так все ж законы уже писаны. Оглянись! Жилками по листве, птицами по небу, ручьями по земле. И освещены давно. Огнём Ярилы, Молниями Перуна, кострами Рода. Чё ж их переделывать? Мы — вои! Нам ли быть божьими рабами…
Резан посмотрел на Дарьку, обронил в полголоса:
— О, как сказано! —
Внучка волхва повела плечом, мол, и так всё ясно. Подавшись к Микишкиному уху, прошептала:
— Тебе бы деда моего послушать, вот тот говорил… —
— Расскажешь? —
— Потом! — улыбнулась Дарька. — А пока дядек послушаем. —
Разговоры за столом продолжались. Мокша глянул по кружкам, чтобы ни у кого не пустовало и, сменив тему, пустился заливать свежую байку. Над столом грохотали раскаты хохота, лица порозовели. Только в серых глазах Извека то и дело проскальзывала печаль. Казалось бы, радуйся да и только: жив, здоров,
Ладошка русалки коснулась его руки. Извек вздрогнул. На встревоженный взгляд синих глаз рассеянно улыбнулся, погладил точёные пальчики. Чтобы не волновать ни её, ни друзей, сделал беззаботное лицо, обернулся к рассказчику.
Первый порожний бочонок глухо откатился в угол. Веселье вошло в русло нужной ширины, и настала та пора, когда следует браться за угощение всерьёз. Разрумяненный рассказом, Мокша прервал очередную байку и, с кружкой в руке, чинно взгромоздился на ноги.
— Ну, други, давайте выпьем за всё, благодаря чему мы, несмотря ни на что… за нас, в общем!
За окном протопотали быстрые шаги, в сенях грохнула дверь и в горницу ввалился задохнувшийся от бега Микулка. Увидав в руках друзей обнажённые клинки, растопырил ладони и затряс головой, чтобы спрятали.
— Что там у тебя стряслось! — взвыл Мокша. — Или боялся, что харча не хватит?
Микулка сморщился. С трудом переводя дух, закашлялся, опустился на лавку.
— У Ясны на дворе… рёв стоит! Мамка с бабкой воем воют… батька чернее тучи по двору бродит… Беда у них, гои…
Кружки, расплёскивая содержимое грохнули по столу, все вскочили на ноги. Хмель мгновенно слетел с лиц.
— Братья сказывали, — с трудом продолжал Микулка. — Что нынче с реки не вернулась. Бегали туда… на обрыве нет. Видать, решила с горя…
В доме будто бы стало темней. Бывалые лютые воины замерли в растерянности, как дети, ибо никакой силой не превозмочь простую горькую весть. Могучие плечи поникли, тяжёлые взоры буравили пол, на лицах перекатывались желваки.
Лелька схватила Извека за рукав.
— Если в реке, отыщу.
Сотник непонимающе взглянул в её взволнованные глаза. Наконец сообразил, о чём речь, молча кивнул и, ухватив русалку за руку, бросился из избы. Следом загрохотали сапоги друзей. Коновязь вмиг опустела, и вдоль улицы, распугивая суетливых кур, понеслась вереница мрачных всадников. Народ с открытыми ртами останавливался, замечая рогатого коня и двух девиц, прильнувших к спинам седоков. Пролетев мимо городских ворот, не сбавляя ходу, свернули на большак. Не доезжая до места, двинули по стерне к обрыву. Напряжённые взгляды тщетно царапали жухлую полевую зелень. Осадив коней, покружили возле утоптанного пятнышка травы, спешились и, не рискуя подходить к непрочному краю обрыва, переглянулись. Лелька приблизилась к внучке волхва, шепнула несколько слов, побежала в сторону, где берег был положе. Дружинники двинули следом, но жест Дарьки остановил.
— Пождём тут, — попросила она тихо и уселась на траву.
Ратники, понятливо кивнув, опустились рядом. Лишь Извек остался стоять, глядя вслед удаляющейся русалке. Когда тонкая фигурка скрылась под обрывом, тоже сел. Не находя места рукам, потянул с пояса кошель, повертел в руках, постукал по ладони и взялся наматывать на палец шнурок. Скользнул взглядом по кромке леса. Заметил среди зелени несколько жёлтых пятен, напоминающих, что лето не вечно. В нетерпении глянул на небо. Солнце, растеряв полуденный жар, неотвратимо спускалось к затянутому дымкой окоёму. Ещё немного, и тонкая полоска облаков полыхнёт расплавленным золотом, завершая ещё один день…