Извек
Шрифт:
— Ну ка, коновал, подвинься, дай другим погреться!
— Валяй! — откликнулся Мокша. — Для хорошего человека дерьма не жалко! Как там хлопец?
— Цел!
— Ну и гоже!
Мелькнула фигура вездесущего Лёшки. Поучаствовав несколькими ударами в общем деле, понял, что управляются и погнал взмокшего коня дальше. На скаку ловко увернулся от тела, сорвавшегося с Шайтановых рогов и восторженно хохотнул:
— Вот бы мне такого!
— Больше нету! — отозвался запыхавшийся Микишка.
Сеча уже не кипела отдельными очагами, а бурлила сплошной беспорядочной толчеёй. Внезапно один из степняков вырвался из свалки и,
— А, пёс! — воскликнул Ревяк и дёрнул повод.
Конь послушно вильнул из стороны в сторону. Выгадав заминку, певец швырнул меч, будто простую дубину. Клинок сорвался с руки и огромной стрекозой устремился к цели. Удар опрокинул готовый выстрелить лук и стрела ушла в небесную синеву. Ещё мгновение и железные объятия дружинника выдернули лучника из седла. Хватая ртом воздух, степняк попытался ухватиться за нож, но пара оглушительных зуботычин окончательно выбила из него дух. Ревяк тряхнул разбитой рукой, завертел головой в поисках меча. Близкий топот заставил броситься в сторону. Едва поднялся, как другая конская туша вновь сбила на землю. Спасаясь от копыт, извернулся ужом, откатился вбок, заметил в двух шагах холодный блеск своего клинка. Кувырнувшись через плечо, успел схватить рукоять, вскочил. Завертелся посреди подоспевших степняков. Изловчился рубануть одного по колену, под крики боли и досады, пару раз достал лошадиные морды. Потихоньку отступал к коню, пока не получил удар поперёк спины.
Дыхание перехватило. Меч выпал из руки. Над макушкой снова просвистела сабля, но подогнувшиеся колени сберегли голову от смертельного удара. Ревяк понял, что теперь не уцелеть. В глазах темнело, жухлая трава медленно двинулась навстречу…
Сеча иссякла. Мокша с Эрзёй облизывали пересохшие губы, мрачно оглядывались. Дышали тяжело, но лица с каждым мгновением светлели: убитых не было. Едва шевельнули упавшего Ревяку, тот вздрогнул и открыл глаза. Не увидев возле себя ни Ящера, ни Перуна, разочарованно сплюнул и неуклюже поднялся. Теперь, не обращая внимания на рассечённую спину, певец бережно нянчил руку со сбитыми костяшками. Остальные, даже те, кто капал на траву кровью, держались бодро, смотрели соколом, то и дело лыбились. Один Извек выглядел как мертвец, но, ко всеобщему удивлению, умудрялся держаться в седле. Несколько дружинников разбрелись собирать степняцкие клинки. Иногда коротко взмахивали мечами, прекращая мучения раненых. Передвигались всё тяжелей, пригибаясь под грузом срезанных кошелей и вязанок сабель.
Дюжину уцелевших ворогов согнали к берегу. Помятые кочевники сбились плотной кучкой, уныло смотрели на верховых, гуртующих бесхозных лошадей в табун.
— Ну что, — расплылся в улыбке Мокша, утирая испарину. — Все здесь, которых железом не достали?
Эрзя окинул взглядом поляну, усыпанную телами, прищурился на оставшихся в живых степняков и виновато развёл руками.
— Не все, друже, один утёк.
— Как так? Почему не словили?
— Почему, почему… По колчану! — передразнил Эрзя. — Сколько нас и сколько их! Некогда было
— Догнал!? — не понял Мокша.
— Стрелой! — пояснил Эрзя невозмутимо. — Потому и не все здесь. Один вон, у опушки лежит.
— Так это гоже! Чё ж голову морочишь?
Мощный торс богатыря развернулся к пленным.
— Ну что, господа доблестные степняки, схлопотали на орехи, да скорлупки не по зубам оказались? И не мудрено! Как говаривал не помню кто, кажется Никита-Лживый Язык: кто к нам за шерстью пожалует, тот, значится, сам же без шерсти и озябнет. И он был прав! Не рой другому яму: в неё хрен знает кто упасть может. Короче, почтенные, тушите свет и колите крынки, отвоевались значится…
Эрзя зачарованно слушал речь друга. Изредка восхищённо покачивал головой, в глазах сверкали лукавые огоньки. Мокша же расходился вглубь и в ширь, как паводок, набирающий мощь с каждым лучом весеннего солнца.
— А сейчас, уважаемые супротивники, ежели не объясните, куда и откуда ехали, каждый из вас получит по репе!
Узкоглазые лица посветлели, послышался удивлённый ропот:
— Добрый урус, очень добрый! Кушать давать будет. Репа вкусная, урус добрый!
— У, бестолочи! — сморщился Мокша и, уже со зверским лицом, рявкнул. — Каждый получит по своей репе! По наглой степняцкой репе!
Для наглядности он небрежно щёлкнул ближайшего двумя пальцами по темени. Степняк, не успев ойкнуть, мешком рухнул под ноги. Остальные попятились, глаза от страха стали как у новгородцев, ропот стих. Мокша неспешно приблизился к кусту и брезгливо вытер жирные пальцы о листья.
— Вот народ… внутри башки сала совсем нет, а снаружи жиру больше, чем волос!
— Ну дык, степняки ж! — лениво обронил Ерга. — Баню в повозке не устроишь, парилку в шатре не учинишь, вот и не моются.
— Так может искупаем их маленько? — заботливо предложил Мокша, но тут же передумал. — Нет, сначала пущай всё расскажут! Баня потом!
Он повернулся к дружинникам, хлопнул в ладоши, привлекая внимание.
— Значится, так! Мы тут с Эрзёй этих батыров маленько побеседуем, а вы потихоньку собирайтесь и оттягивайтесь к лагерю. Там и харч в котле, и лапник надран, и кострище с дровами. Раненым покой нужон и забота!
Закончив поучительную речь, потёр тяжёлые сковороды ладоней и снова обернулся к степнякам. Те, видя, как мимо прогоняют их коней, совсем сникли. Ратники тем временем зашевелились, приспосабливая связки клинков к сёдлам. Перешучиваясь, двинулись в сторону стоянки. Резан с Поповичем приблизились к Извеку. Поехали бок о бок, готовые в любой момент подхватить покачивающегося Сотника. Поймав на себе любопытный взгляд, Микишка подмигнул и гордо выпятил грудь.
— А я Дарьке жениха нашёл! Хорошего! Ей тоже очень нравится. Она за ним даже из городища уехала.
Извек слабо улыбнулся:
— Добрая весть. Надо бы побыстрей ехать, а то как бы невеста не заскучала.
Микишка рассмеялся.
— Ничего, дождётся! Мы вроде не надолго отлучились.
— Вроде не надолго. — тихо согласился Сотник.
Отряд растянулся по узкой полосе песка. Скоро из-за обрыва показался дымок лагеря. Возле костра, на фоне зелёной листвы, белела полотняная одёжка.