Изысканный труп
Шрифт:
Звук повторился, теперь слабее. Люк обмотал куртку вокруг головы и плеч и бросился в одно из закрашенных черным окон. Стекло разбилось, старая рама треснула. Он выбил ее ногой, залез внутрь, цепляясь пальцами за осколки, стянул куртку, и ему открылась невероятная сцена.
Джей Бирн и темноволосый мужчина, обнаженные, стояли в таком количестве крови, сколько просто не могло выйти из такого маленького человека, как Тран. И тем не менее на металлическом столе с колесиками лежал именно он. Тело распорото, посередине – огромная рана с расплывчатыми краями, голова закинута назад в агонии святого мученика,
Джей повернулся на шум. Из открытого рта свисали длинные куски отливающей блеском плоти. Незнакомец тоже жевал. Все это Люк уловил за долю секунды, которая понадобилась ему, чтобы обрести равновесие и скользнуть рукой в правый сапог. Он бросился к Джею, нож – в руке.
Джей забежал за стол, незнакомец двинулся ему навстречу. Люк зажал острый нож в зубах, схватился за нижнюю поверхность крышки стола и приподнял его, приложив всю свою силу. Резиновые колесики заскользили по полу. Перегруженный весом Трана стол накренился. Джей попытался увернуться, но тяжелая металлическая плита с привязанным к ней телом рухнула ему на лодыжку, пришпилив его.
Люк кинулся через стол. Он оказался на Джее, словно на любовнике. Джей попытался выцарапать ему глаза, но Люк увернулся, поймал его палец зубами и сильно укусил. Джей выдернул руку, но Люк успел ощутить вкус крови на тех тонких костях.
Левым предплечьем он надавил ему на шею. Джей начал задыхаться, выплюнул комки полупережеванного мяса. Один из них попал на верхнюю губу Люка, который, не задумываясь, слизал его. Джей растянулся в улыбке, дополненной безумным взглядом. В этой ухмылке заключалась дикая попытка принять Люка за своего. «Я тебя не знаю», – всхлипнул Люк, всадив нож за левое ухо и протащив его вдоль шеи.
Появилась тонкая красная линия. Я только царапнул его, подумал Люк. Я оплошал, и в любую секунду его друг расколет мне топором череп. Тут линия расширилась до алой расселины, из которой гейзером ударила кровь, омыв Люку лицо, обжигая глаза, ослепив его.
15
Итак, вместо момента великого единения мы с Дже-ем разлучились навеки. Не было возможности даже для формального прощания, я едва успел подбежать, чтобы увидеть, как в нем угасает жизнь. Тело вздрогнуло, глаза затуманились. Меня мучило одно из самых горьких и тщетных сожалений: если моему любовнику было суждено умереть, то почему не от моей руки?
Люк откатился в сторону, когда его лицо залила кровь Джея. (Тогда я не знал, что его зовут Люком, и узнал еще не скоро.) Я не мог отвести взгляда от Джея.
Я боялся не уловить главного, пропустить подсознательную мысль, последний завет, который могли передать мне его глаза перед смертью. Люку не составило бы труда покончить и со мной, потому что я едва осознавал, что в комнате остался кто-то живой.
У Джея не было для меня послания, на его лице застыла лишь безумная улыбка, изысканная мраморная бледность от быстрой потери крови. Я взял его на руки, словно младенца, прижал к себе. Голова запала назад, обнажив края вспоротого горла, кончики волос прилипли к щеке. Я понял, что больше ничего не могу для него сделать, ничего не могу от него познать.
Постепенно до меня дошло, что я не один в комнате: я учуял пот живого человека, пылкий, неуемный гнев, излучаемый подобно электрическому току. Я повернулся к нему лицом. Он припал к полу рядом со стеной, обхватив руками колени, пустые глаза застыли на мне.
– Ты – Эндрю Комптон, – сказал он. Я ожидал чего угодно, но не этого.
– Откуда ты знаешь?
– Твоя фотография есть в газете, ублюдок. Поверить не могу, что «Уикли уорлд ныос» хоть что-то не переврали.
Я задумался. Несомненно, мое изображение появлялось во многих газетах, тем не менее никто и не заподозрил во мне пресловутого маньяка с момента, как я бежал из морга при больнице. Вы, наверное, помните мое утверждение о том, что убийцам бог дарует пластичные лица. И все же всегда найдется тот человек, один на миллион, который узнает тебя не по чертам лица, а по хищническому взгляду. Я уверен, что Джей заметил его в день нашей встречи в «Руке славы», хотя и не сразу уловил его значение. Теперь меня раскусил этот незваный гость.
Интересно, смогу ли я поднять на него руку.
– Так убей же меня, Эндрю. Я узнал тебя. Сдам тебя полиции. Убей меня.
Я понял, что нет необходимости устранять его. Этот человек никогда не пойдет в полицию. Он просто хочет умереть быстрой насильственной смертью, а не сгнить в камере, втянутый в грязное преступление, вынужденный цепляться за жалкую жизнь. А он действительно умирал, я видел это по болезненному цвету лица, по запавшим уголькам глаз. Медленно, частица за частицей, он неминуемо двигался к недостойному концу.
Напомнив себе, что любая разлука лишь временна, я отпустил холодеющее тело Джея. Встал над Люком и улыбнулся ему. Хотя я был нагой, а он одетый, хотя он держал в руке нож, а я был безоружен, я почувствовал, как рушатся устои его мира в присутствии твари хуже его самого.
Я вышагивал перед ним взад-вперед, продолжая улыбаться. Потом поднял нож для разделывания филе, которым Джей вспорол Трана, прошелся им по своему большому пальцу и ткнул глубокую рану Люку под нос. Он не отпрянул, и я понял, от чего он умирает.
– Ты боишься смерти?
– А ты разве нет?
– Конечно, я причинял людям смерть, и она ужасна. Он уставился на меня полными ненависти глазами, налитыми кровью.
– И все же, – я показал зубы, надеясь изобразить заискивание, – к ней можно пристраститься.
Хриплый шепот в ответ огорчил меня своей бездумностью:
– Иди ты на хер!
Он мог бы стать мне другом-хищником, как Джей, но не созрел. Он не хотел ничему от меня учиться, и я подозревал, что он сам мало может мне дать.
Я предложил ему нож. Привлек его внимание к широкому выбору инструментов на стеллажах. Пригласил его забраться в морозильник и закрыть за собой дверцу, пообещав, что ни за что ее не открою. На мои утешительные выпады Люк только вздрагивал и закрывал лицо руками. Я устал дразнить его и оставил наедине со своим горем.
Кожа Джея стала липкой от сворачивающейся крови. Я снова обнял его, облизал плечо, поднялся по изгибу шеи к краю смертельной раны. Когда мой язык скользнул внутрь, я почувствовал ни с чем не сравнимый вкус. Это было как возвращение домой.