К черту! Но если ты сделала все эти глупости…
Шрифт:
Не желая быть застигнутой за нелицеприятным занятием, Вилла вернулась в комнату; впрочем, голоса стихли. Что он имел в виду, когда сказал, что она — все, что от него осталось? Почему и что именно бессмысленно ждать?
Я могу объяснить тебе…
Вилла резко обернулась, но, естественно, в комнате посторонних не было. Поспать бы, но после подслушанного разговора шансы на такой милый отдых уменьшились. Слишком много вопросов. Но все же она легла поверх одеяла — на всякий
И отшатнулась от стены, похолодев от завертевшегося подозрения. Откуда она знает об айпи, если в городе их нет? Они есть только… Где?
Усмехнулась, видимо, память, как и дверь, затеяла с ней игру в прятки.
В горле пересохло, она опасливо покосилась на дверь в комнату. Дверь. Она не может выйти из дома. Неужели Дон… нет, здесь какая-то ошибка, это просто бессонница, от нее путаются мысли. Утром все станет на место.
Но здесь нет утра!…
Вилла смотрела на желтый мост, фонари, смог, трехэтажку напротив, а перед глазами стоял другой город. Зеленый, окутанный солнцем, по которому, заливаясь смехом, бегут дети. Мальчик и девочка.
Вилла узнала и Дона, и себя, и город, название которого стерлось с памяти. Почему?… Как?… Грозовой тучей оборачивались вопросы.
Иди ко мне, — позвал мужской голос, — я знаю ответы.
Вилла хотела пояснить голосу, куда ему идти и на сколько, но, как ни старалась, ничего едкого произнести не смогла. Рот открывался, закрывался, но молча! После третьей попытки Вилла с ужасом услышала свой голос, который на повторное предложение прийти за ответами, произнес елейно:
— Премного вам благодарна!
И вдруг почувствовала непреодолимое желание выпрыгнуть из окна и мчаться, мчаться, причем неважно куда, главное — прочь. Подальше от Дона… Но зачем?! Голова напоминала сдувшийся мяч, переживший не одно футбольное поле, и казалось, только и ждал свистка тренера, чтобы глотнуть воздуха, выпрямиться и…
Прыгнуть, прыгнуть… не смотреть вниз… прыгнуть!
— Дон! — вцепившись в подоконник, закричала Вилла. Что-то невидимое подталкивало ее, настойчиво, требовательно, убивая сопротивление, а асфальт, прикрывшись смогом, врал о мягком приземлении. — Дон!
Пальцы онемели, почти охрипнув, Вилла снова позвала на помощь, и начала соскальзывать с подоконника. Чудесная ночь, не правда ли? Почему бы не полетать без крыльев? Смерть длиною в три этажа — экстрим для тех, кому не спится.
Истошный вопль, короткий полет и приземление в руки грозного незнакомца.
— Б-лагодарю в-вас, — восстановив дыхание, выдавила Вилла.
— Что?!
Наверное, он не ожидал, что кто-то свалится ему в руки, потому и застыл изумленно. Или действительно плохо слышит?
— Я говорю:
— За тобой должок.
— Да, конечно.
— Два раза.
Вилла могла бы поспорить, что падала только раз, но благоразумно смолчала.
— Не забудь, — предупредил спаситель. — А пока нужно поторопиться.
— Куда?
— Хороший вопрос, — послышался голос Дона.
Незнакомец обнял ее крепче, замер, выждал несколько секунд, недоуменно покачал головой, перевел взгляд на вышедшего из подъезда Дона. Дернулся, словно собираясь бежать, но не сумел двинуться с места. Неужели своим падением она, как гвоздик в дерево, вбила его в небо?
Тяжелый взгляд незнакомца не отрывался от приближающегося Дона.
— Останься, — попросил тот, лучезарно улыбаясь, — я сам верну все, что она задолжала.
Глава № 12
Очередная бессонная ночь?
Вилла подошла к окну. Все так же, как вчера: мост, фонари, облака, ползущие белой ватой по небу. Никаких изменений, за исключением незначительных: ссадины на ее руках и сломанные ногти, которые послужили зарубкой на памяти.
Падение, незнакомец с молочного кофе глазами и Дон.
А потом?
Воспоминания обрывались.
Вилла прошлась по притихшему дому, не зажигая свет. Комната, в которой живет Чуп, дверь закрыта. Комната, которая всегда закрыта. Гостиная, пугающая габаритами и пустотой, где поселилось эхо. Две смежные комнаты, в одной из которых жил Дон. Кухня с железным столом по центру, длинными лавками и недавно обосновавшимся запахом кофе.
Изъеденные молью ковры заговорщически скрадывали шаги, камин, успевший соскучиться по жарким объятиям пламени, с удовольствием подставил свой бок под уставшую от сна спину. Не одни сумерки окутывал сон, иначе бы спина не ныла, и ноги не радовались недолгой прогулке.
— Вилла?
Она смотрела в пустоту перед собой, пока перед взором не возникли ноги.
— Ты… — Он присел на корточки, хотел, как часто позволял себе, провести ладонью по щеке, но она отвела голову. — Я…
Она не понимала, что плачет, пока он не сказал:
— Я не могу видеть твои слезы.
И пока, вопреки сопротивлению, не повернул ее лицо к себе и не вытер слезы холодными ладонями. И пока не потянулся к ней как будто бы в поцелуе и не дернулся как от прокаженной. Отвернулся, отошел к окну.
Он не может видеть ее слезы, а она вовсе не хочет плакать. Это слабость, это недостойно даже обычной корри и тем более той, которая хотела стать легал. Но она никогда не была сильной, и воля ее что безволие — легко подавить любому.