К черту! Но если ты сделала все эти глупости…
Шрифт:
— Я сам покажу ей.
Бровь Уны недоверчиво дернулась.
— Я покажу ей, — повторил твердо Лэйтон. Ему-то уже нечего опасаться. — Оставь нас.
— Надеюсь, ты меня не обманешь?
— Нет.
— Ну, — вмешалась Вилла, — договорились, кто откроет эту дверь или нет?
Уна и Лэйтон переглянулись, видимо, обмениваясь мысленно репликами, но у нее не было ни желания, ни времени ждать. Вилла сделала шаг, повернула ручку и толкнула дверь. Не оборачиваясь, переступила через порог. В любом случае, с двумя ей не справиться, и если их цель все-таки закрыть ее
— Здесь солнце всегда.
Вилла остановилась у закрытой двери, провела по ней ладонью, и ощутила, будто ее потянуло за собой, внутрь. Одернула руку. И снова к ней потянулась. Что там? В груди защемило, отчего-то подумалось: ну, вот, пришла… вернулась… Странные мысли, вернулась куда — если здесь она не была ни разу?
— Я помню, — сказала не оборачиваясь. — В Ристет ни ночи, ни вечера, только день.
— Нет, — пауза. — Здесь, именно в этом месте, солнце всегда.
Да, мелькнула еще одна странная мысль, точно: здесь всегда льется свет. Только здесь — это где? В Ристет? Нет, что-то не сходится, потому что в Ристет бывает и дождь, и ветер, и снег. А здесь — нет. Откуда-то она это знала. Такое чувство, будто уже стояла когда-то здесь, только по ту сторону двери. И так же ладонь гладила холодную резную поверхность, а сила, скрутившись маленьким кулачком, постучала, и притаилась, прислушиваясь к ответу.
— Лэйтон, — обернулась за помощью к брату. — Где я?
Он стал за ее спиной, так близко, что дыхание теплом овеяло шею, а ответ, ответ она знала еще до того, как он сказал холодно:
— Эта комната вне империи. Вне времени. Вне границ понимания.
Насчет понимания он прав, она уже запуталась окончательно. Никогда не была здесь, и в то же время…
— Мне кажется, я здесь была. Раньше. Но так не бывает?
— Ты думаешь, ты здесь была? — переспросил недоверчиво.
Вилла закрыла глаза, прислушалась к своим ощущениям, но та картинка, что ей нарисовалась, та, что мелькнула перед глазами, была нереальной. Она покачала головой.
— Мне просто так кажется.
— Кажется что?
Снова закрыла глаза, и почти четко увидела длинную светлую улицу, школу, невысокие гаражи. Вдохнула запах дорожной пыли, полетевшей за беспечным смехом двоих. Девочки с большими бантами-бабочками. И мальчика, в рубахе, пропитанной солнцем.
— Кажется… что я дома.
Лэйтон прищурился, показываясь из оболочки, в которой прятался рядом с матерью. Высокий, интересный, ему бы в глазах больше счастья, и можно назвать привлекательным, невзирая на чудаковатые наряды. Светло-серые брюки со стрелкой, сужающиеся к низу и явно короткие, показывающие яркие синие носки; тяжелые темно-коричневые
Зигзаг?
Вилла машинально провела рукой по запястью, и Лэйтон увидел ее цепочку, зигзагообразный кулон и черную жемчужину, уютно спрятанную в оковах серебра. Он долго рассматривал браслет, так долго, что от цепкого взгляда начало жечь руку, и когда поднял глаза, в них читалась такая смесь несовместимого, что Вилла немного растерялась.
— Я вдова, — сказала с вызовом, не дожидаясь вопроса.
Лэйтон хранил молчание.
— Продолжим? — подтолкнула его. — Мне хочется войти в эту комнату.
— Кто был твоим мужем?
— Тебе какая разница? — фыркнула из упрямства, и тут же ответила. — Дон.
— Значит, ты замужем, — протянул задумчиво.
— Вторая попытка.
— Если Дон…
— Дон умер! — бросила со злостью, на него, на себя, на мир. — Прости, просто… о том, что я замужем, я узнала сегодня, если в подробностях — четыре часа назад. А два часа назад мне пояснили, что я вдова. Но это ведь не исповедальня, да? — попробовала свернуть на шутку. — Может, скажешь, зачем я здесь и разойдемся?
Но Лэйтон не торопился вбежать в смежную комнату, вытащить из нее заготовленную коробку с сюрпризом и закричать ядовитым голосом: «Поздравляю!» Он о чем-то усиленно думал, и лицо его становилось мрачнее уличной тучи.
— Ты все еще любишь его, — сказал удивленно. — Знаешь, кто он и все еще…
— Не твое дело!
Лэйтон кивнул, поспешно покачал головой.
— Нет, я просто задумался… — Он отошел от двери, измерил шагами комнату. — Если ты его любишь, и если тебе дать шанс… Не ему, а тебе… — остановился, задержал взгляд на Вилле, стремительно сократил разделявшее их расстояние. — Пойдем!
Толкнул дверь.
— Пойдем, ты сама все увидишь.
И Вилла зашла. Темно, гулко и первобытно страшно — первые ощущения, которые не развеял искусственный свет, рассекший огромную комнату. Вилла смотрела на выключатель, на строгое лицо Лэйтона, на дверь, которая теперь манила выйти обратно, а тянулась к зеркальной перегородке, в сердцевине комнаты.
Стрелка и три массивные кнопки. Черная, на которую нажал Лэйтон. Зеленая, на которую тянуло нажать Виллу. Красная, которую она боялась случайно задеть. Почему — не знала, возможно, на подсознательном уровне красный сигнализировал опасность, а возможно, потому что видела, как ее нажимали. Ладонь, ухоженная, широкая. Да, видела, вдруг вспомнила. А что дальше?
Зеркальная перегородка, мигнув, как старый телевизор с перегоревшим кинескопом, разъехалась в стороны. Гул в комнате стал громче, преобразовываясь в отдельные фразы, различимые голоса.
— Она так долго ждала этого, — чей-то всхлип.
— Да, с детства мечтала о крыльях, — второй голос, смутно знакомый.
— А свадьба когда? Сразу после церемонии?
— Через неделю. Приходите, обязательно, мы с дочерью будем рады.
И этот голос, и нотки нескрываемой радости, в нем прозвучавшие…