К нам едет инквизитор
Шрифт:
Зал окутывала полутьма, чуть надъеденная светом свечей. С окон ниспадали массивные портьеры. Шепотки и шаги сплетались в гулкое эхо. По проходу от двери к Кристине шагали инквизиторы, тоже в парадных одеждах. Она узнала их: Семен Никитич в синем фраке, Аль Яржинов в щегольском жемчужно-сером колете и таких же брюках, Игорь Игоревич в офисной двойке, приобретшей неуловимо торжественный вид… И Лещинский. В черном костюме и черной рубашке, с гладко зачесанными на пробор волосами.
Делегация явилась приветствовать ведьму по всем правилам.
Они поклонились по очереди, а потом Лещинский опустился на колени.
Кристина посмотрела вниз
Она невольно положила ладонь на бедро, точно пытаясь прикрыть вызывающе белую кожу — и увидела собственные ногти, выкрашенные в такой же темно-красный цвет.
А Лещинский склонился и коснулся колена губами. По телу пробежала электрическая дрожь. Поцелуй все длился и длился, пока из тьмы не выступил смутный силуэт и не зазолотились в свете свечей льняные волосы…
Кристина проснулась и от души протерла глаза. Перед ними все еще нахально мигали свечи. Отголоски сна исчезли не сразу.
Привидится же такая ерунда!
Нечего было и надеяться снова уснуть. Промаявшись минут двадцать, Кристина встала и посмотрела на часы. Они показывали пять с небольшим. Ну что, вызвать остальных ведьм в офис? Как раз рассветет, можно начать поиски убежища, не спеша пообщаться с Лешкиными колдунами, прочесать Город в поисках невыловленных рекламных человечков… Или пускай поспят, еще успеют набегаться?
За окном стояла непроглядная тьма. Кристина включила свет, зевнула, опять протирая глаза. Взгляд упал на ногти. Аккуратные, чуть удлиненные, без следов лака. Ей все было недосуг записаться на маникюр.
Она порылась в выдвижном ящике письменного стола и отыскала темно-красный лак. Потом, все еще зевая, поплелась на кухню, заварила чай и принялась красить ногти, высунув от усердия язык.
Не только Кристина не могла уснуть в этот предрассветный час.
Номер трехзвездочного отеля располагался в самом конце коридора. Он был чистым, тихим и… нет, не безликим. Даже гостиничные номера не бывают полностью безликими, у них есть свое настроение, атмосфера и узнаваемое лицо. Стефан Лещинский повидал достаточно номеров, чтобы с уверенностью утверждать это. Тяжелый темно-зеленый простор «А-отеля» в Петербурге, вялая желтизна, тюремная теснота и грубо отделанные стены «Берлина» в Будапеште, красно-бежевый, почти домашний уют безымянной львовской гостиницы при автобусной станции… Продолжать он мог до бесконечности. Этот номер был маленьким, но полным света и воздуха. Большое окно выходило на площадь. Даже сейчас, поздно вечером, оттуда доносился шум и смех.
Что было безликим, так это коньяк. Дешевое пойло, годное только на то, чтобы запивать им снотворное. Зачем он продолжал глотать снотворное с алкоголем, Стефан и сам не знал. Видения приходили всегда, независимо от глубины сна. Даже когда он однажды валялся без сознания, видение явилось и честно отработало свою смену. Даже когда не спал, оно вплеталось в реальность. Ничего не менялось.
Правда, ощущения после снотворного казались не такими острыми. А чем острее они были, тем больше сил выпивало проклятие. Если бы оно ограничивалось дурацкими кошмарами, Стефан был бы счастлив. Но видения служили лишь приправой к основному угощению.
Он выщелкнул из блистера капсулу транквилизатора, откупорил коньяк и выполнил свой ежевечерний ритуал. Потом лег на кровать, заранее зная, что будет дальше.
Отличались только детали.
…На площади
Значит, площадь. Проклятие насмехалось, выцепляя из реальности подходящие параллели. Что-что, а насмехаться оно умело прекрасно.
Происходящее ткалось из мириад деталей. Тонкая трещина на топорище, скрипящие доски помоста, детский плач в толпе, запахи пота, навоза, прелых листьев; тусклый блеск окон приземистых домишек по краям площади, ворчание помощников. Полы балахона палача, путающиеся в ногах. Происходящее во весь голос кричало о своей абсолютной реальности.
Приговоренного выволокли на помост. Юноша, худой до прозрачности, безвольно обвис в руках стражников. Его обвиняли в отравлениях, доказательства тщательно собрали и подшили, дело рассмотрели со всех сторон и противоречий не нашли. Коллегия инквизиции постановила: виновен. И огласила приговор: казнь через отрубание головы.
Сожжение полагалось за другие преступления. Как правило, за магические убийства.
Стефан смотрел на юношу, медля взять топор. Он точно знал, что настоящий виновник отравлений давно скрылся за границей. И просто нашел козла отпущения, чтобы было на кого списать свои грехи. Подделал неопровержимые доказательства, а жертву опоил одним из своих фирменных ядов, лишающих воли. И даже инквизиторская антимагия не могла ничего с этим поделать. Антимагия вообще была еще тем колоссом на глиняных ногах. В любой ситуации, когда от нее зависело что-то действительно важное, она оказывалась бессильна.
Толпа шумела, волновалась и ждала.
Стефан отлично понимал, что убивает невиновного, но наклонился и взял топор.
Приговоренного бросили на колени. Голова легла на плаху. Топор в руках Стефана обрушился на тонкую шею с отвратительным хрустом. Теплая кровь окропила лицо и выплеснулась, пятная плаху новыми разводами…
…Он проснулся с привычной смесью обреченности и облегчения. Они переплетались гнилостными пятнами перед глазами, гнилостным привкусом во рту, отдавались тяжелым стуком в висках.
Обреченность шептала: снова попался. Снова поверил, что все наяву. Потому что не мог иначе. Потому что проклятие бы не позволило осознать себя с высоты реальности. И не позволит никогда, и будет каждую ночь до скончания века заставлять казнить одного невиновного за другим. А заодно выпивать твои силы, пока не убьет. Медленно и мучительно.
Облегчение возражало: но это не наяву, и отлично, и на том спасибо, проклятия бывают разные, вот превратило бы тебя в настоящего убийцу-лунатика, вот устроило бы эффект полного погружения, тогда узнал бы, почем фунт лиха, тогда уж точно небо бы показалось с овчинку, ни работать, ни искать бы не смог, надежда на избавление исчезла бы… Надежда на избавление — великая вещь. Так говорили бесплотные шепотки, и в этот предутренний час Стефан был с ними согласен.
Работать. Искать. О дьявол, скорее бы утро. Утром, как обычно, можно будет отвлечься на работу. Поговорить с нормальными людьми, встретиться с ведьмами. С главой ковена, в обществе которой то и дело приключались курьезы, будто она их притягивала. Стефан с усмешкой вспомнил конфеты, горланящие песни, фею, бомбардирующую центр города жирным сливочным кремом. Потом смешные картинки сменились видом ведьмы, тяжело дышащей, лежащей под ним… Он поспешил сморгнуть эту картину и для надежности шлепнул себя по глазам. Неподходящее время. Совсем неподходящее.