К полюсу!
Шрифт:
Я прошел первую половину пути. 13 апреля я взял высоту солнца и определил свое местоположение — 406 километров от мыса Колумбия, 360 километров от точки полюса. Цифры меня порадовали, несмотря на то что я все еще отстаю от установленного для себя расписания. Я надеялся достичь 87-й параллели к завтрашнему самолету, но пока я нахожусь в 27 километрах южнее.
На следующий день приземлился самолет со свежими продуктами и собаками для смены половины упряжки. Девять собак спрыгнули на лед, а шестнадцать, включая Сиро и ее щенков, были взяты на борт. Я с облегчением распрощался с этими собаками, так как они никогда не выказывали воодушевления в работе. Тем не менее я был благодарен им за то, что они тянули мои сани более чем 400 суровых километров от мыса Колумбия.
Снова оставшись один, я прикинул в уме путь, который мне еще предстоял. 360 километров я мог бы пройти за десять дней, если бы позволили лед и погодные условия. Как ни странно, несмотря на трудности, я чувствовал себя уверенным в успехе. Основа моей уверенности — все те, кто помогал, верил мне и поддерживал меня. В Японии я получил много дотаций от совершенно незнакомых мне людей. За одно только это я должен достичь своей цели.
Утром 15 апреля я был настроен менее оптимистично. Слепящая пурга с сильным северо-северо-восточным ветром пригвоздила меня к месту на этот и весь следующий день. Видимость казалась почти нулевой, и двигаться было опасно. Собаки лежали, свернувшись, с подветренной стороны палатки, отвернув морды от ветра. Летящий снег превратил их в бесформенные снежные горки.
К полудню 17 апреля погода немного улучшилась. Больше я ждать не мог. Но снег — коварный противник. Он одинаково замаскировал и старый прочный лед, и молодой, опасно хрупкий. Несколько раз собаки проваливались сквозь тонкий лед, да и я не один раз оказывался по колено в воде.
Вскоре появилась новая опасность. При беглом осмотре я заметил в пятидесяти метрах от себя ледяной пик, удивительно быстро передвигающийся в юго-восточном направлении. Казалось, мир вокруг меня вращался по часовой стрелке, как на взбунтовавшейся сцене. Подвижка льдов создавала трещины в льдинах, и вечером мне пришлось разбить лагерь таким образом, чтобы в случае, если лед начнет ломаться рядом со мной, я мог быстро спастись.
18 апреля. Лед по-прежнему передвигается. Если направление его дрейфа действительно юго-восточное — он работает против меня. Становясь лагерем, я теряю завоеванные километры. Звуки ломающегося льда напоминают мне чрезмерно усиленные звуки плотницкой пилы или отбойного молотка. Более слабые звуки чем-то напоминают звуки бьющегося где-то на расстоянии стекла. Ни один из этих звуков нельзя назвать приятным.
Я нахожусь буквально на плаву в Ледовитом океане, двигаясь по беспорядочной толчее отдельных льдин, размеры которых с удручающей неизбежностью делаются все меньше.
К вечеру я оказался на плывущем островке, на льдине размером 200 на 300 метров. Для лагеря я выбрал место, которое показалось мне наиболее прочным. Я выпряг собак и разбил палатку. Не успел я что проделать, как в двадцати метрах от палатки появилась большая трещина, мгновенно уменьшив наш ледяной островок до одной трети его прежней величины.
Ясное дело, мы не могли дожидаться, пока наш островок окончательно раскрошится. Я высматривал путь отступления на какой-нибудь остров большего размера. Мимо нас проплыла ледяная глыба метров семи высотой, Пока я за ней наблюдал, она конвульсивно дернулась, всем своим огромным «телом» окунулась в воду и секунду спустя вновь высунула из воды свою массивную «голову».
Что можно было предпринять, находясь в самом центре этого льдотрясения? Я решил было связаться с базовым лагерем и сообщить им о ситуации, в которую попал, но лагерь находился более чем в 400 километрах от меня. К тому времени, как придет помощь, я сам превращусь в кусок льда, плывущий по темной океанской воде.
Большинство моих собак были новыми, и я еще не нашел пути к их сердцам. И все-таки, решил я, необходимо заставить их спастись, а заодно спасти сани и меня. Пока я взвешивал свои возможности, новая трещина возникла еще ближе к нам, чем прежняя. Времени на размышления не оставалось.
Стремительный поток подхватил наш обломок льдины и подогнал его к другому обломку, причаленному к более прочному льду. Это был наш единственный шанс. Я взмахнул железным ледорубом так, как когда-то махал ручкой кнута, и резко опустил его на постромки упряжки. «Пошел| Ну пошел!» — кричал я что было сил, и в едином порыве собаки втащили сани на желанную льдину.
Хорошо. Еще один рывок, и мы будем спасены. Я снова ударил рукояткой ледоруба по постромкам, и упряжка что было сил припустилась вперед. Через несколько секунд мы были на прочном льду.
«Чудесное спасение» убедило меня в том, что я излишне спокоен. Одиночное путешествие по Арктике требует осторожности и постоянного тщательного планирования. Я же слишком часто устремлялся вперед не раздумывая.
Теперь я испытывал свое терпение в ожидании, когда разрозненные куски льда смерзнутся и образуют единый массив. Температура держалась около -20°, и смерзание шло очень медленно. Почти каждый час я испытывал формирующийся, новый лед своим ледорубом, чтобы выяснить, выдержит ли он сани. Лишь утром 21 апреля я решил, что лед достаточно окреп и я могу продолжить свой путь.
Мое терпение было быстро вознаграждено: в тот памятный день я со своими собаками прошел 40 километров. 22 апреля мне удалось пройти 60 километров — это был один из самых удачных переходов за всю экспедицию. Мы быстро приближались к цели. По моим подсчетам, мы находились лишь в 233 километрах от полюса, то есть в пяти днях пути при хороших условиях.
Цифровые данные о своем местоположении я получаю при помощи специальной системы, разработанной для меня Смитсоновским институтом совместно с Национальной администрацией по аэронавтике и космосу. Небольшой, работающий от батарейки передатчик, установленный на моих санях, посылает автоматические сигналы на американский спутник «Нимбус-6», находящийся на круговой орбите над обоими полюсами. Получаемые результаты передаются в мой базовый лагерь на берегу Ледовитого океана, а оттуда по радио мне.
23 апреля. Мое продвижение замедлялось из-за плотной облачности, которая уменьшила видимость и мешала правильно оценивать состояние льда. К тому же на пути встречалось множество беспорядочно нагроможденных торосов. Мы продвинулись всего на 20 километров.
В таких условиях собаки быстро уставали. Я кричал нм: «Ях! Ях!», понукая тащить сани дальше, но в ответ на это каждая собака укладывалась на лед и смотрела на меня так, будто мои приказы относились ко всем другим собакам упряжки, исключая ее. Кроме того, на тяжелых участках пути собаки бежали в ряд, а не веером, как в Гренландии, спутывали постромки и заставляли меня останавливаться и распутывать их.