К северу от любви
Шрифт:
Здесь давно никто не останавливался. К ним никто не приезжал с ночевкой. Все ее друзья избегали приходить к ней в дом: мачеха Татьяна тут же начинала к ним цепляться. Все друзья отца и мачехи предпочитали ночевать у себя дома. К ним цеплялась Ася.
А может, все из-за грязи? Гостям было неуютно в их доме именно по этой причине?
Ася глянула из-под руки на круглый ковер в центре комнаты: заляпан чем-то. По углам паутина. Почему так? Не потому ли, что, долго препираясь с мачехой на тему: кому содержать квартиру в чистоте, они пришли
– Тебе не нравится, убери, – дергала плечами Татьяна, сменившая умершую мать Аси в кровати ее отца. – Мне этим заниматься абсолютно некогда.
И это при том, что она редко работала прежде. Сейчас не работает вообще.
Ася убирала свою комнату, кухню, ванную, коридор. В спальню отца и гостевую она не совалась. Только сейчас была вынуждена здесь запереться – гостевая самая дальняя, здесь относительно тихо. А Татьяна готовилась к очередному конкурсу, невыносимо противно пела и без конца просила ее послушать.
Ася перевернулась на спину, уставилась в потолок. Глаза налились слезами.
Где же Егор?! Куда он мог подеваться? Что вообще с ним случилось? Почему он давился слезами, когда звонил деду с вокзала? Ася не помнила, чтобы Егор когда-то плакал. Разбитые колени после падения с велика, синяки на лице после драки, вывихнутое плечо после тренировки – ни единой слезы. Ныл, да. Но чтобы плакать! Это не про него.
Что могло случиться?!
Данила Дорофеев, которого ей порекомендовал Виталик Сушилин как опытного опера, пока ничего путного не установил.
Нет, он узнал, что Егор если и покинул пределы города, то не воспользовался ни железнодорожным транспортом, ни самолетом.
– Билетов на свое имя он не покупал, – заверил Дорофеев.
– Он мог уехать автобусом, автостопом, – возразила Ася.
– Мог, – соглашался тот.
Его взгляд постоянно ползал по ее лицу и телу, и это было неприятно.
– Но он не мог не позвонить деду, – отворачивалась от него Ася.
Он молчал. А она затылком чувствовала его горячее дыхание. Зачем она согласилась на его помощь? Лучше бы Виталика привлекла. Того хотя бы давно знает и уже привыкла к его вниманию. А этот – новичок из ее воздыхателей – без конца облизывал губы, краснел, потел, нервничал и то и дело приглашал ее на свидания.
Где Егор?!
Ася вытащила из кармана домашнего халата телефон и в сотый раз за минувшие дни набрала знакомый номер.
– Аппарат абонента выключен или…
Она не дослушала, отключилась. Глаза снова зажгло от слез.
С ним что-то случилось! Он не мог просто так выключить телефон. Должна быть причина.
– Он мог его потерять, – предположил вчера Дорофеев.
Мог. Она не стала спорить. При его творческой рассеянности это норма. Но Егор нашел бы способ связаться с дедом. Пусть с ней не желал разговаривать, но деда он забыть не мог.
Егор в беде!
– Чего сразу в беде-то? – беспечно улыбнулся Данила, когда она озвучила ему свои подозрения.
И,
– С девушкой любимой забыл обо всем. Это объяснимо…
Дверь в гостевую спальню отлетела в сторону, ударяясь о стену. Пыльные шторы на окне шевельнуло сквозняком. В комнату шагнула Татьяна. Высокая, грудастая, ноги длинные, стройные. Отцу было от чего забыться предвкушением долгого счастья – Татьяна была по-современному хороша собой. Он и думать не желал, пожилой чудак, что это не навсегда. Ася знала, что это рано или поздно закончится, а он нет.
Когда это случится?
Может, после очередного конкурса, в котором Татьяна наконец-то победит. Может, после неожиданного знакомства на набережной, где она любила выгуливать собаку своей лучшей подруги. Неизвестно где и когда, но важное знакомство, которое обеспечит ее отца рогами, непременно случится. Потому что Таня его искала.
– Аська, мне срочно нужна твоя помощь, – заявила бесцеремонная мачеха. – Ты должна прослушать припев. И возражения не принимаются. Завтра слепые прослушивания. Я не могу слажать. Вот слушай…
Неожиданно она спела прилично. Ася попросила повторить, в надежде, что Таня собьется. Нет. Хорошо спела.
– Берешь уроки вокала? – удивленно распахнула она глаза. – Тебе же медведь на ухо наступил.
– Это тебе наступил медведь непонятно куда, – вдруг обиделась мачеха, присаживаясь на край узкой кровати. – Валяешься тут, страдаешь.
– Чего это я страдаю? – Ася резко села, чтобы не касаться ногой горячего бедра мачехи. – Просто ушла от тебя подальше. Отдыхаю.
– Отдыхает она! – фыркнула Татьяна, поправила край несвежего, давно не стиранного покрывала, которым была укрыта кровать. – По Егорке печалишься, я же не дура. Вижу! И чего ты в нем нашла?
– Не твое дело, – буркнула Ася, слезла с кровати и подошла к окну.
– Может, и не мое. Только шансов, детка, у тебя никаких. Не любит он тебя, – не без удовлетворения протянула Татьяна. – Ты для него только боевая подруга, не более. Вот для того, кто третий вечер за тобой на машине подъезжает, ты объект обожания. Хотя вы усиленно делаете вид, что вас связывает лишь дело. Но я не слепая – ты ему страшно нравишься, Аська. А для Егора… Нет. Ты для него никто.
Ася таращилась в стекло. Оно было таким пыльным, что улица казалась серой. Серые листья, серые клумбы, серые люди.
Зачем она так с ней? Хочет сделать ей больно?
– Я не пытаюсь сделать тебе больно, – опротестовала ее мысли мачеха. – Просто я неделю назад видела Егора в очень интересной компании. И… И повторюсь: у тебя нет шансов, Ася.
– Неделю назад? – Она резко повернулась. – Точно семь дней назад или плюс-минус?
Татьяна собрала на лбу морщины, выкатила на нее глазищи. Это она так думала. Подумав, мачеха качнула головой.
– Нет, не точно. Может, неделю. Может, чуть больше. Может, чуть меньше.