К вам и сразу обратно
Шрифт:
Андрея назначили на его место. Заведующим промышленным отделом. Он считал своим долгом продолжать традиции Вадика Глушина и Березовского. Березовский узнал о назначении, прислал письмо. «Помни, что журналист без позиции – не журналист, а некий субъект, который получает зарплату в редакции. Ты должен иметь позицию…»
Он выбрал позицию. Да, старый принцип: кто не с нами, тот против нас. Опоздал из командировки – служебное разгильдяйство. Написанный по «методу Березовского» материал – очернение действительности. Защитить кого-либо, как это делал Глушин, – «газета – орган печати, и мы должны стократно проверить: тех ли мы защищаем».
Все в папочку, все организованно. Когда получился разлад с Лидой, это легло в рубрику моральной нечистоплотности. Выпил с ребятами из геологического управления – систематическое пьянство в рабочее время. Скопилась папочка, прочтешь – удивишься, как такого гада земля носит…
Щелкнул замок.
– Сдал, – сказал Мишка. – Пусть читает дорогой товарищ редактор. Поддубенко, говорит, звонил. Удивляюсь я. Поддубенко же клевый мужик. Как он Грачина терпит.
– А Поддубенко – работяга. Он одну истину знает – район должен давать золото. Он и дает. Старой закалки кадр. Он Грачина просто не видит. Районная печать действует? Действует! Промахов нет? Нет! У Грачина все всегда гладко. Он письмо твоих работяг не понесет Поддубенко. На прочтение. Он говорит: «Есть отдельные сигналы…» Ну и поехала комиссия этих авторитетных пенсионеров. Которые здесь пенсию ждут…
– Ну, – сказал Мишка, – преклоняюсь перед твоей интуицией. Именно так и было.
– Я Грачина знаю. Он не любит скандальные дела выносить на полосу. Скандальные дела всяко могут перевернуться. Те халтурщики тоже не без зубов.
– Поеду к Поддубенко, – решил Мишка. – Покажу письмо, расскажу, как обстоит дело.
– Ты рыбу ешь, – улыбнулся Андрей. – Закусывай лучше, Аника-воин.
– Ем. – Мишка отрезал ломоть. – А ты знаешь, я женюсь. Самым серьезным образом.
– Сергеев, ты Андрея забыл?
– Помню. А куда денешься? Голос потомков. Нет, серьезно. Мы сейчас с тобой пойдем в «Самородок». Она там будет. К семи часам.
– А я ее знаю?
– Нет, только недавно приехала. Полгода. – Мишка застенчиво хмыкнул.
– Угу! – буркнул Андрей.
– Дурак, – покраснел Мишка. – Собирайся, пойдем в «Самородок». – И неожиданно блатным голосом запел: – Топить гор-р-ре с-вое по р-р-рестор-р-ранам! Пус-с-скай р-р-ыдает с-саксофон!…
– Мне надо позвонить, – Андрей подошел к окну.
– Лиде, что ли?
– Нет. У Лиды Вася. Ей он звонит, А мне – в аэропорт.
– Ишь ты. Какие слова выговаривает. Ну, звони. Андрей набрал номер. Аэропорт ответил.
– Мне билет надо заказать на Москву, на семнадцатое число. На послезавтра, значит.
– Значит, улетаешь? – спросил Мишка.
– Ага. Давай вместе.
– Нет, я жениться буду.
– Выпившая ты личность, – определил Андрей.
– Выпившая, – согласился Мишка. – Только я никуда отсюда не полечу. Совсем.
– Так и умрешь здесь, – кивнул Андрей.
– Так и умру, – опять согласился Мишка, Он посмотрел на часы и заторопился:
– Половина седьмого, давай одевайся. Вон мою куртку возьми, я пальто надену. А Валета дома запрем.
– Пусть идет, а то без двери останешься.
Легкий мороз чуть туманил шары света над редкими фонарями. От печных труб прямо в небо торчали дымки.
Они шли через поселок, преображенный вечером, мимо окон, голосов, мимо притихших домов. В этот час великая северная тишина, казалось, приблизилась к поселку, и людской шум мирно соседствовал с ней. Андрей вдруг почувствовал мгновенный приступ тоски. Они проходили мимо геологического управления – самого большого здания в поселке. Каждый раз, когда он проходил мимо него, бывало вот так… остро и мгновенно. Когда проходишь мимо давней мечты. Во всех почти окнах горел свет. Джентльмены тундры работали. Вернулись из экспедиций, отшумели положенные три дня, и сейчас вот, в нерабочее время, везде горел свет, потому что в этом мире хороших парней было принято работать когда угодно.
Андрей увидел, что дорогу переходит знакомая долговязая фигура в полярной куртке. Парень крупно шагал, чуть согнувшись. Еще не отвык от полевой походки Костенька Раев.
– Эгей! – окликнул его Андрей.
Костенька мгновенно развернулся и заторопился навстречу – весь добродушие и радость.
– Здорово!
– Пропащая душа! Говорят, ты в эти… гольцовые короли заделался? Где? Не на Энтыгыне? Если там – жди зимой. Прибегу на лыжатах.
– Было. Там и было. Ты в управу?
– Туда. Канчагин прилетел на несколько дней. Кит по палеозойской фауне. У меня кое-что непонятное нынче. Поможет фауну определить. А ты?
– В храм угара. Может, вместе? Давно не видались.
– Рад бы, Андрюха, но… сам понимаешь… Посижу с Канчагиным вечерок. Он мне поможет, я у него поучусь. Вот и будет ладно. Понял?
– Ну, давай.
– Ну, бывай! Скажу ребятам. Будут рады. Недавно тебя вспоминали.
Они протянули руки, и каждый сжал ладонь другого, мгновенная проверка на крепость, и Костенька уважительно вскинул глаза на Андрея и пошел, понес свое тело на сухопарых длинных, как у лося, ногах.
Окна «Самородка» были по-южному огромны, изнутри они запотели, и сквозь них ничего не было видно, только через форточки вырывались клубы пара, похожие на дым.
– Крематорий, – сказал Мишка. – Здесь сгорают время, мысли и воля.
В гардеробе стоял дядя Вася с увядшим синяком под глазом.
– Это кто? – спросил Мишка.
Дядя Вася неопределенно пожал плечами и ответил:
– Третьего дня у пас в меню был коньяк. – А-а-а, – понял Мишка. – А сегодня что?
– Сегодня, как всегда – шампань, «Зверобой» и разливной портвейн… Давайте вашу одежку.
– Куплены в дор-рогу сиг-гаре-ты! – закричал кто-то в углу. – Давай к нам, Мишка!
Мишка помотал головой и показал четыре пальца. Столик они нашли у окна, в дальнем конце зала.
– Эстер, нас четверо, – сказал Мишка официантке.
– Очень понимаю. – Слова были сказаны с акцентом.
– Кто такая? – глядя ей вслед, спросил Андрей.
– Жена одного горняка. Ездил в отпуск в Прибалтику, а свадьба здесь была.
Эстер принесла бутылку «Зверобоя», шампанское, заливную оленину, салат из кислой капусты и осторожно достала из кармана фартука и положила на стол ярко-красное яблоко:
– Это… презент. Дамам. Ведь они будут?
– Да, – засмеялся Мишка. – Эстер, ты прелесть. Дай я тебя поцелую.