К югу от мыса Ява
Шрифт:
Николсон в общей сложности совершил три рейда на берег. Первый — с мисс Плендерлейт. При крушении шлюпки ее с силой бросило на старшего помощника, и они вместе упали за корму. Погрузившись в воду, Николсон инстинктивно обхватил ее, тут же ощутив тяжесть, вдвое превосходившую его самые смелые предположения. Руки мисс Плендерлейт продолжали держать увесистый дорожный несессер, сопротивляясь попыткам Николсона вырвать его с совершенно неожиданной безрассудной силой, рожденной страхом и паникой. Так или иначе, но Николсону удалось наконец доставить все еще упрямо цеплявшуюся за свой несессер мисс Плендерлейт на берег, после чего он вновь кинулся в воду, дабы помочь Вэньеру вытащить из нее капитана. Файндхорн упорно не принимал ничьей помощи, о чем не уставал повторять, однако силы окончательно оставили его, и он легко бы захлебнулся там, где лежал, — в каких-то двух футах воды. Оскальзываясь и спотыкаясь,
Теперь почти дюжина людей сбилась в тесную кучку — кто-то лежал, кто-то сидел, а некоторые стояли едва различимыми в темноте силуэтами, с хриплым стоном хватая ртом воздух или же в мучительном пароксизме изрытая морскую воду. Николсон решил провести быструю перекличку. Но дальше первого имени так и не продвинулся.
— Гудрун! Мисс Драхман! — Ответом были лишь стоны и судорожная рвота. — Мисс Драхман! Кто-нибудь видел мисс Драхман? Кто-нибудь вынес Питера? — Тишина. — Ради Бога, ответьте же кто-нибудь! Никто не видел Питера? Ребенка? Никто не видел его? — Ив ответ слышал лишь угрюмый гул прибоя и шелест откатывающей вместе с морем гальки.
Николсон рухнул на колени, ощупывая лежавших на песке людей. Ни Питера, ни мисс Драхман среди них не было. Николсон вскочил и, оттолкнув оказавшуюся у него на пути плетущуюся фигуру, неистово бросился в море, тут же был сбит с ног накатившей волной, но почти тотчас поднялся, словно бы и не существовало никогда усталости. Он смутно догадывался, что кто-то прыгнул в воду вслед за ним, но оставил это без внимания.
Сделав шесть хлюпающих, размашистых шагов, он, цепенея от боли, почувствовал, как что-то с безжалостным остервенением врезалось ему прямо в коленные чашечки. Плавающая вверх дном шлюпка. Сделав в воздухе полный кувырок и ударившись плечом о киль, Николсон с оглушительным шлепком, парализовавшим на мгновенье дыхание, плашмя приземлился спиной на воду с другой стороны шлюпки, и снова ринулся вперед, движимый страхом и неведомой ему прежде безымянной злостью. Боль в груди и ногах с каждым шагом становилась все невыносимее, но он, будто во сне, продолжал идти, не замечая пожара, бушевавшего в коленях и легких. Еще через два шага он наткнулся на нечто мягкое и податливое. Нагнувшись, Николсон разглядел рубашку, схватился за нее и приподнял за туловище распростертую в воде фигуру, изо всех сил пытаясь сохранить равновесие во вновь нахлынувшей волне прибоя.
— Гудрун?
— Джонни! О, Джонни! — Она вцепилась ему в руки, и Николсон почувствовал, как она дрожит.
— Питер! Где Питер? — настойчиво спросил он.
— О, Джонни! — Присущее ей самообладание исчезло, и она едва не срывалась на плач. — Шлюпка врезалась, и… и…
— Где Питер? — яростно крикнул он, впившись пальцами ей в плечи и лихорадочно ее тряся.
— Я не знаю, не знаю! Я не смогла найти его. — Она дернулась и, высвободившись из его рук, начала боком погружаться в бурлящую воду, доходившую Николсону до пояса. Он подхватил ее, поднял на поверхность и, рывком поставив на ноги, повернул лицом к берегу. Бросившийся следом за старшим помощником человек оказался Вэньером, и Николсон подтолкнул к нему девушку.
— Отведите ее на берег, Вэньер.
— Я никуда не пойду! Не пойду! — Она билась в руках Вэньера, прилагая те немногие силы, что у нее оставались. — Я потеряла его! Потеряла!
— Вы слышали меня, Вэньер, — отрывисто бросил Николсон, отворачиваясь.
Вэньер пробормотал: «Да, сэр» удаляющейся спине и принялся волочить охваченную истерикой девушку сквозь прибой.
Раз за разом Николсон нырял в белую воду, отчаянно шаря руками по покрытому галькой морскому дну, и раз за разом всплывал на поверхность с пустыми руками. Однажды он было решил, что нашел Питера, но это оказался лишь пустой чемодан, который Николсон с сумасшедшим остервенением отшвырнул в сторону, бросившись затем еще дальше в прибой, недалеко от потопившего их коралла. Он стоял теперь почти по плечи в воде, сбиваемый с ног с монотонным постоянством, черпая ртом воду, снова и снова выкрикивая имя мальчика, но не прекращая поисков, стоивших ему нечеловеческих усилий, возможных разве только в той лишавшей рассудка тревоге, что, казалось, даже не могла поселиться в человеческом сердце. С момента крушения шлюпки прошло две или три минуты, и даже в теперешнем состоянии Николсон понимал, что ребенок не способен выжить столь долго в этих водах. Несмотря на всю очевидность и видимую здравость этой мысли, Николсон опять и опять нырял в пенящийся прибой, ощупывая галечное морское ложе. И опять ничего — и под водой, и на ее поверхности, — только ветер, дождь, мрак и глухое урчание волн. И затем, отчетливо и ясно, сквозь
— Очень рад вас видеть, мистер Николсон, — прозвучал слабый и отрешенный голос Ван Эффена. — Малыш не пострадал. Пожалуйста, заберите его у меня. — Николсон едва успел подхватить Питера, прежде чем голландец покачнулся и рухнул в полный рост, лицом вниз, в бурлящую воду.
XIII
Сырая, курящаяся тропическая духота обступила их со всех сторон. Сквозь крошечные просветы меж раскидистых ветвей обвитых лианами деревьев они видели куски унылых серых туч, поглотивших солнце еще два дня назад. Проникавший сквозь густую растительность скудный свет был неестественного оттенка, зловещего и не предвещающего ничего хорошего, как и гнетущие зеленые стены джунглей с миазматическими пенистыми болотами, тянувшимися по сторонам тропы, хотя именовать ее так можно было лишь с известной натяжкой. Какое-то время она оставалась утрамбованной и ровной, затем вдруг резко и таинственным образом исчезала, огибая гигантский древесный ствол и сбегала к притаившемуся за ним болоту.
Николсон и Вэньер, уже по пояс облепленные зловонной гнилостной слизью, постепенно постигали науку прохождения джунглей, обнаружив, что вокруг топей всегда существует еще одна тропа, и стоит сделать достаточный крюк, как они на нее наткнутся. Однако на это уходило много времени, и не раз они шли напролом сквозь болота, пока не достигали твердой почвы на другой их стороне. Стерев, по возможности, вонючую грязь и сбросив отвратительных серых пиявок, они спешили дальше, стараясь как можно быстрее обходить массивные деревья в тусклом, хмуром свете тропической чаши и не обращать внимания на жутковатый шелест листвы и скрип стволов.
Николсон был моряком до мозга костей — он неуверенно чувствовал себя дома, на земле, еще менее уверенно — теперь, в джунглях. Будь у него выбор, он бы не решился на это путешествие по тропическому лесу. Но выбора у него не было, никакого совсем, и этот факт всплыл с жесткой очевидностью, как только первый хмурый рассвет позволил оглядеться и оценить место, куда их выбросил прибой, и состояние шлюпки.
Они находились где-то на яванском берегу Зондского пролива, в глубокой бухте между двумя мысами, отстоявшими друг от друга мили на две с половиной, на узкой полосе усыпанного галькой пляжа с вплотную подходившими к нему густыми, выглядевшими непроницаемыми джунглями, кое-где почти достигавшими воды и взбегавшими вверх, полностью покрывая склоны низких холмов на юге. Берега бухты были абсолютно лишены каких бы то ни было признаков обитания людей, — так что их небольшой отряд, расположившийся под жалким прикрытием купы пальм, да выброшенная на берег перевернутая шлюпка казались единственными знаками цивилизации.
На шлюпку было жалко смотреть. Огромная дыра растянулась от киля до бокового леера. Сам киль был разбит и оторван, и шлюпку можно было смело списывать со счетов. Для них оставались лишь джунгли, ко встрече с которыми они были совершенно не готовы.
Капитан Файндхорн, несмотря на всю свою стойкость, по-прежнему был очень плох и не мог пройти самостоятельно и дюжины шагов. Ван Эффен также очень ослаб и мучился от нестерпимой боли, возвращавшейся с регулярными интервалами. Пока Николсон с Маккинноном освобождали его искалеченную ногу от вцепившегося, когда он нес ребенка на берег, моллюска, он едва не захлебнулся в воде, и это, вместе со шрапнельным ранением в бедро, полученным ранее, и трещиной в черепе от пущенной Фарнхольмом бутылки, похоже, перевесило сопротивляемость его организма. У Уолтерса и Ивэнса от занесенной в раны инфекции сильно распухли руки, а Маккиннон, хотя и не чувствовал особой боли, начал прихрамывать на немевшую ногу. Уиллоуби неуклонно слабел, абсолютно беспомощный Гордон — тоже, а Сайрен и его люди явно не собирались помогать никому.
Оставался лишь четвертый помощник, да сам Николсон, понимавший, что сделать что-либо для остальных они не в состоянии, по крайней мере, сейчас. О попытке починить шлюпку не могло быть и речи, думать же о постройке новой лодки или плота было просто смешно. Они оказались на суше, на ней им и оставаться. Однако на берегу им пришлось бы голодать — Николсон не питал иллюзий относительно того, чтобы какое-то время продержаться за счет пищи, которую можно наскрести с деревьев, кустарников, на и под землей.