К.И.С.
Шрифт:
Тело Гадюки сокращалось, скрипя смертью. Надувались злобой и животной ненавистью желтые немигающие глаза, и грязно-бурый яд бурлил под кожей, просвечивая сквозь сизую чешую. С передних зубов срывались шипящие капли, прожигающие глубокие рыхлые дыры в граните пьедестала. Раздвоенное жало вздрагивало в напряжении, мокро блестя в ощеренной пасти…
Рыцарь стоял в центре зала, устало опираясь на меч. Его сверхъестественное свечение погасло, и он снова стал таким, каким был всегда. Уже не символ, не сверкающий витязь, а усталый воин спокойно, почему-то очень спокойно! — глядел
Ещё мгновение и…
Вскрикнул, нечеловечески вскрикнул Джироламо!
Бенгальским огнем брызнули алые искры и уже не Джироламо, студент-калека, а Лина, Лина, ЛИНА
рванулась к Рыцарю и в отчаянии закрыла его своим телом!
В этом стремительном превращении, сорвавшем, развеявшем корявую маску, мелькнул размотавшийся серый лоскут, и на вскинутой руке девушки взорвался голубыми бликами браслет Эдвина Алого!
Черной, смазанной скоростью молнией безжалостно мелькнуло в душном, пропитанном страхом и ядом воздухе, смертельное жало и жадно впилось в грудь девушки…
ЧЕРНЫЙ РЫЦАРЬ
… мир рухнул. Разлетелись адские зеркала и багровые сумерки обрушились на оседавшую в моих руках Лину. Кровь выступила из под стального жала и я увидел, как стремительно бледнеет её лицо. Она слабо охватила меня руками и прошептала:
— Больно…
Визг и рёв раздирали мою несчастную голову, и я закричал, видя, как закрылись её глаза и на ресницах застыла слезинка. Вокруг бесновались и корчились в неистовой радости багровые демоны. К нам тянулись скрюченные судорогой руки, покрытые запёкшейся кровью. Черные протуберанцы разбрызгивали уродливых карликов, тут же умиравших в пароксизме отвратительного смеха на шевелившихся чугунных плитах…
Мир рушился…
В нарастающем визге, вперив в нас пустые холодные глазницы, хохоча, шло Безумие и на груди его пылало бездонным пламенем мёртвое лицо Гвалаука.
— Жертва, жертва, жертва! — визжали карлики, и омерзительный вопль перекрыл их голоса, проскрежетав:
— ЖЕРТВА ПРИНЕСЕНА!
… тело Лины напряглось… и вдруг обмякло на моих руках.
К.И.СТИВЕНС
… трассирующим пламенем метнулась ослепительная комета, испепеляющая всё на своём пути, сжалась в игольное острие, сверкнув рубиновым лучом. Стремительный Эдвин Алый накрыл нас плащом, вспыхнувшим во весь горизонт, подобно языку обжигающего пламени…
ЧЁРНЫЙ РЫЦАРЬ
Трое суток Лина боролась со смертью. В бреду, она всё еще была в телесной оболочке Джироламо и умоляла меня не смотреть на её перекошенное шрамом лицо. Она жалобно просила Стивенса увести меня, чтобы я не видел её беспомощности и уродства.
Я каменел, глядя, как сжигает её внутренний жар, когда она затихала, и слабый огонек её жизни почти угасал. Бесшумно входил в комнату осунувшийся Эдвин Алый и я почти не видел его, когда он стоял рядом. Только раз поднялась в душе кровавая муть, и я вскочил, грубо схватив его за плечи.
— Зачем, скажи, зачем всё это? — я тряс его, готовый убить. — Зачем ты сделал это?
Тихий стон Лины привёл меня в чувство. Голова её металась по подушке, она что-то шептала, и белые исхудавшие руки перебирали одеяло на груди. Мягко, но решительно, Эдвин отодвинул меня и положил руку на лоб Лины. Она почти сразу же успокоилась, и, всхлипнув, затихла. Я сел у её ног.
— Ты сам знаешь ответ, рыцарь, — тихо произнёс Эдвин. — Это ваша Судьба. Не моя, не Стивенса, — ваша. Вы встретились, несмотря на то, что никогда не должны были знать друг о друге. Вы встретились, сами не зная того, что вы теперь — одно целое. Знаешь, как звучит великая формула? «Пока смерть не разлучит вас…» Я не могу ни помочь, ни помешать вашей любви, даже если бы очень этого хотел.
Он помолчал и вдруг устало улыбнулся:
— Говорят, что родители всегда недовольны выбором своего ребёнка. Всё-то им кажется, что их дочь достойна лучшего мужа…. Не знаю. Я думаю, что Лина сделала правильный выбор.
— Правильный….
– проворчал я. — Минуту назад я готов был убить вас…
— Не волнуйся, — помолчав, сказал Эдвин, — она должна поправиться. Она унаследовала очень стойкий характер своей матери.
И дрожал, и колебался язычок пламени, и вновь разгорался, вселяя надежду в мою истекавшую жизнью душу.
СТИВЕНС ПРОДОЛЖАЕТ
На четвёртую ночь жар резко пошёл на убыль. Все эти дни я бродил по покоям замка Эдвина Алого и не находил себе места. Меня сводило с ума равномерное пение, доносящееся из часовни замка. Несмотря на знакомые с детства слова псалмов, мне чудилась в них мрачная красота обряда отпевания.
В замке царили полумрак и уныние. Иногда появлялся домовой и шепотом, прерываемым всхлипываниями, приглашал меня к ужину, но я только махал лапой.
Какая уж тут еда!…
Однажды я наткнулся на старого друга семьи Эдвина Алого, грубияна и весельчака Гревса, лихого забияку, любившего разыгрывать из себя солдафона. Мы молча обнялись, и я поразился тому, насколько потухли его глаза. Он похлопал меня по спине и, понизив голос, прогрохотал:
— Котёныш, чертов ты колдун, скажи мне — как она, выберется?
— Не знаю, мастер Гревс, — искренне ответил я. — Я надеюсь, и я молюсь всей душой. Не может всё кончиться так плохо.
— Эх, котёныш, — тоскливо сказал Гревс, глядя куда-то в сторону, — сейчас посидеть бы нам с тобой за столом, да чтобы Лина рядом сидела, и пир… и Эдвин… видно, в ближайшее время — не судьба. Еду я. Никогда в жизни не думал, что от Эдвина, — от Эдвина! — с таким тяжёлым сердцем уезжать буду.
— Куда вы, мастер?
— Дела, братец, дела… Рыцарь распахнул нам здоровенную дыру во весь горизонт. Эдвину что, он маг, а я не могу сразу, сходу привыкнуть к мысли о том, что наш мир так резко раздулся. Там где были области Мрака — целые страны, чёрт бы их побрал!
Он перешёл на шёпот:
— Позавчера в первый раз в жизни на вурда напоролся, представляешь? Вот ведь сволочь, душа в пятки ушла. Экая мерзость, тьфу!
— Да уж, — согласился я, — удивительно мерзкое создание…
— Какое уж там мерзкое! Дрянь, погань, если не сказать больше!.. Бедная девочка… шесть лет! В голове не укладывается — шесть лет прошло! Ей сейчас двадцать два, а ещё месяц назад я сидел в зале и поднимал кубок за её шестнадцатилетие…