Кабы я была царица...
Шрифт:
Тут как тут, будто ждал подходящего случая, явился ей в память бывший Викин приятель, Игнат, который ее циклоидом когда-то обозвал. Вообще, он интересную тогда версию насчет глобальной человеческой способности к любви выдвинул… Свою, собственную. Говорил, что из этого вопроса – есть любовь, нет любви – человечество давно уже будто бы выкарабкалось. То есть вполне благополучно для себя взяло и попутало способность к любви с обыкновенной пресловутой оценкой. То есть многие уверены, что искренне любят, а на самом деле – просто оценивают интересующего их субъекта. У нее, у оценки-то, всяких обманных граней-оттенков вполне достаточно – она может быть злой, любопытной, болезненной, снисходительной, добродушной, испуганной, приспосабливающейся, потребительски пристраивающей вожделенный субъект
Оценка оценкой, а голосок-то у нее в телефонной трубке очень уж грустно звучит… Можно сказать, отчаянно даже звучит. Будто она с трудом слезы сдерживает. Господи, она ж собиралась Вике как раз сегодня звонить! Вика ж не знает, что Томочка ее сюда переселила, в квартиру Анны Илларионовны. Звонит, наверное, и трубку бросает. С Томочкой-то она вроде как в ссоре… Нет, надо прямо сейчас и позвонить! Надо немедленно встать, принять душ, попить кофе и пойти к соседям – напроситься с этим междугородним звонком. Здесь, в этой квартире, телефона нет. Не любила отчего-то покойная Анна Илларионовна телефонов. Такая вот странность была у старушки…
Сев на постели, она осторожно повертела туда-сюда головой, будто проверяя, не атрофировалась ли она от долгого похмельного «вылеживания». Голова была на месте, и даже болеть стала, как ей показалось, меньше. Сейчас только встать осталось. Ну да это ничего, это уже полегче пойдет…
Чашка наспех сваренного горячего кофе показалась ей настоящим нектаром. Бальзамом. Целитель ной амброзией. Она вообще очень любила кофе – и запах его любила, и вкус. Правда, Томочка на кофе всегда экономить старалась, покупала самый дешевый, который и кофе-то называться не имел никакого морального права. Настоящий кофе, молотый и сваренный по всем правилам, она пила всегда только здесь, у Анны Илларионовны. Та тоже была кофеманка заядлая и, несмотря на критически-возрастные перепады давления, не могла отказать себе в маленьком утреннем удовольствии. И Соню к этому удовольствию пристрастила – она к ней последние три года почти каждый день сюда вместо Томочки приезжала… Томочка, если честно, давно на эту свою должностную обязанность в лице Анны Илларионовны рукой махнула, хоть и обещала ей старушка, что квартиру в наследство оставит. Сердилась Томочка на нее. Вроде того – раз обещала, так оформляй завещание да и помирай быстрее, чего с этим делом тянуть-то! Лишь после того, как Анне Илларионовне в одночасье совсем худо стало, Томочка подсуетилась и нотариуса к ней привела. А ей, Соне, бедную Анну Илларионовну жалко было по-настоящему, хоть и не особо старушка была с ней приветливой. Не умела она быть приветливой, всю жизнь одна прожила. Привыкла, наверное. Они даже кофе всегда пили молча. Как говорила Томочка – собрались две нелюдимки…
Посидев над пустой чашкой и мысленно возблагодарив Анну Илларионовну за оставленный в придачу к квартирному наследству довольно приличный мешочек с хорошими кофейными зернами, она натянула поверх джинсов старую футболку и, состроив перед зеркалом просительно-вежливое выражение лица, вышла на лестничную площадку. Хотя можно было и не репетировать заранее, кстати, это выражение лица – соседка, Вера Константиновна, к которой Соня собиралась напроситься со звонком, была женщиной милейшей и добрейшей. Она с ней давно познакомилась – еще в те времена, когда только начинала ходить к Анне Илларионовне вместо Томочки. И хоронить потом Анну Илларионовну
– Сонечка! Здравствуй! Как хорошо, что ты зашла! Проходи! А ты уже переехала, да? – искренне обрадовалась ей пожилая женщина.
– Ага. Переехала. Томочка сказала – чего тянуть-то. Раз завещание в нотариальной конторе лежит, то и полгода ждать нечего, – будто оправдываясь, виновато проговорила Соня.
– Ну и правильно! И в самом деле – не надо ничего ждать! Чего пустовать квартире? Да ты проходи, проходи, Сонечка!
– Да я, собственно… Мне бы по межгороду позвонить, Вера Константиновна… Мне очень, очень надо! А я потом вам все оплачу! Как счет придет, я сразу оплачу! Могу даже заранее…
– Ой, какие пустяки, Сонечка. Какая у тебя, однако, манера странная… Просишь о пустяке, а голос такой отчаянный, будто от смерти спасти молишь… А давай-ка мы с тобой сначала чайку попьем, Сонечка! А звонок твой никуда не убежит. Ну, уважь старуху… Совсем уж я одичала без нормального человеческого разговора! Все одна да одна… Пока работала, не так плохо было, а недавно меня на пенсию с почетом выпроводили…
– Погодите… Как же одна? – тихо удивилась Соня, идя за ней на кухню. – Вы же с сыном живете…
– Ой, да это только название одно, что с сыном живу… – грустно махнула рукой женщина. – Это у меня беда отдельная…
– А что случилось? Какая беда? – участливо подсунулась к ней Соня. – Может, помочь чем-то надо?
– Да нет, чем тут поможешь? Забрала у меня сына эта… Ой, даже говорить на эту тему не могу…
– Кто забрал? Он что у вас, женился, да?
– Если бы! Если бы он женился, я бы до седьмого неба от счастья прыгала! В том-то и дело, что нет. Не в женщине здесь дело.
– А в ком тогда? Или в чем?
– Вот именно – в чем… Забрала у меня сына, смешно сказать, виртуальность проклятая. Я и сама не заметила, когда его в эту бездну затянуло. А я еще, дура такая, радовалась – мальчик компьютером интересуется, не пьет, не курит, по дискотекам не шляется… А оно вон чем обернулось – катастрофой настоящей!
– Да в чем, в чем катастрофа-то, Вера Константиновна? Может, вы все преувеличиваете?
– Да ничего я не преувеличиваю! Он же, Сонечка, будто в обычном мире вообще уже не живет! Целыми днями сидит в Интернете как неприкаянный. Или как сумасшедший какой… Прямо беда с парнем! Не знаю, что и делать! Пытаешься его на разговор вытащить, а он смотрит на тебя, будто не слышит. Прибежит с работы и сразу – шасть в этот свой Интернет…
– А… кем он работает?
– Да в том-то и дело, что и специальность у него вроде приличная – системный администратор. И платят ему хорошо, и на фирме ценят… И никто не замечает, что пропадает, пропадает парень! Двадцать шесть лет уже, а своей собственной, земной жизни у него будто и нет. Ходит, как сомнамбула какая. Даже с матерью не может поговорить толком – будто одолжение делает. Будто силой себя заставляет. И даже подружки у него никакой нет. Что с ним делать – не знаю. Ума не приложу…
– Хм… А мне кажется – ничего в этом страшного как раз и нет… Может, и хорошо даже, что у человека свой мир образовался…
– Ой, ну что вы такое говорите, Сонечка, ей-богу! – снова загорячилась Вера Константиновна. – Не знаю, может, я в этих делах отсталая совсем и не понимаю ничего, но ведь должно же быть у человека нормальное общение какое-то! Хотя бы с матерью! Я ж не виновата в том, что не разбираюсь в этой его… виртуальности! Всю жизнь проводником проработала, к пенсии только до бригадиров дослужилась… Едешь, едешь, бывало, день и ночь, сутки прочь. Одна и радость в дороге – поговорить с кем по душам. Привыкла я, понимаете? Бывает, таких историй от пассажиров наслушаешься! А с родным сыном… Ведь как у меня было? Забежишь домой, обцелуешь-оближешь его – и дальше, в смену. А он тут один, с глухой бабкой… Торопилась я, дополнительные рейсы брала, надо было деньги зарабатывать, чтоб его в институте выучить. Одна, без мужа сына растила. Так, знаешь, все радовалась, что он у меня умница-разумница такой… Кругом мать обскакал! А теперь, выходит, нам и поговорить не о чем… Вот ты, Сонечка, ведь не такая, скажи? Ты ведь не сидишь с утра до вечера в этом Интернете?