Кадет Дмитриев. Peradventure!
Шрифт:
– И куда мы на этом тарантасе? – Дмитриев недовольно посмотрел на старый тёмно-зелёный “Форд” с коровьей и двумя бараньими тушами в кузове. – Надеюсь, не далее соседней улицы.
– В агрономическую школу, десять вёрст. – Беляев, как всегда, хитро улыбнулся.
– Парагвайские дороги – худшее место для передвижения. Лучше бы остались в кабаке.
–
– С тушами по ухабам ничуть не лучше.
Поехали по грунтовой дороге через редкий лес. Ветки с лианами хлестали по лицу, а грузовик прыгал по кочкам и кренился на поворотах так, что приходилось обеми руками хватался за борт, отодвигая ногами туши. Из леса выехали на выжженую солнцем равнину с пыльными кактусами, одинокими чахлыми пальмами и рощицами корявых, низкорослых деревьев. Удручающий пейзаж скрашивали две тощие коровёнки с жёлто-серыми птицами на спине, изнывающая от жары лошадь с низко опущенной головой и страус нанду с редким серым оперением. Стаи зелёных попугаев летали над заросшими сорняком полями хлопка, табака, кукурузы, земляных орехов и сахарного тросника. Под косогором мелкнул жёлто-зелёный прямоугольник банановой плантации, а за ней показались поля маниоки и арбузов, опустошаемые курами и свиньями.
– Иван Тимофеевич, зачем столько культур? – удивился Дмитриев.
– Насекомые уничтожают, но не все, выборочно, каждый год по-разному. Поэтому сеют всего понемногу.
Дмитриев вскрикнул. В правое ухо больно ударила саранча, а в кузове увидел целую стаю. Принялся давить ногами, выкрикивая ругательства.
На пригорке за забором из проволоки показалось одноэтажное здание агрономической школы с фасадом из кирпича и широкими навесами по сторонам. За ним виднелась полузасохшая плантация с чахлой рощицей. Вышел директор Лусиано и три преподавателя.
– Дон Хуан, добро пожаловать! Ты выбрал лучшее время! Студенты на каникулах.
Задняя часть здания была обита некрашеными досками, внутренние стены красно-коричневым деревом невероятной твёрдости, а пол выложен шершавым кирпичом. В классах и общем зале между партами и скамейками валялись пустые бутылки из-под вина и каньи. Кухни не было.
– В конце двора колодец. Принесите воды, – попросил Беляев.
Дмитриев задержался за дверью, чтобы подслушать разговор, но вспомнив, что ещё плохо понимает по-испански, пошёл во двор. Заглянул в колодец и присвистнул – глубина не меньше тридцати метров, на дне темное пятно. Бросил ведро. Услышав глухой всплеск, начал выкручивать скрипучий ворот. Получалось легко, без усилий. На самом дне колыхалась мутно-красная жидкостью. Тут же прилетели осы.
– Можно? – попросил преподаватель, приложился к ведру и с наслаждением выпил. – Утром ещё вкуснее! Брезгуете? Добавьте лимонный сок или сделайте холодный терере.
Бросил ведро в колодец, достал из кармана отполированную тыковку, из другого что-то похожее на махорку, наполнил жидкостью из ведра и, вставив серебряную трубочку с сетчатым наконечником, протянул Дмитриеву.
– Пожалуй, воздержусь, – отказался Дмитриев, борясь с подступившим позывом рвоты. Вспомнился ковш.
Во дворе развели костер, из туш вырезали длинные, плоские куски и зажарили на углях. Ели ножами.
Наступила ночь. Под навесом зажгли керосиновый фонарь и улеглись в гамаки. Завязался ленивый разговор под жужание комаров. Дмитриев решил спать в зале, но с криком выбежал, схватившись за виски. Пол и стены шевелились и потрескивались. Вернулся с фонариком. Рыжий луч высветил сотни огромных коричневых тараканов. Испуганные насекомые взлетели, наполнив помещение противным, усиливающимся гулом.
– Иван Тимофеевич, помилуйте, я обратно к Вам!
Но под навесом уже лениво прыгали огромные жабы, длинными языками хватали комаров. Тяжело вздохнув, Дмитриев повесил рубашку на бечёвку и лёг на ящики.
– Не снимайте, если не хотите, чтобы утром съела корова, – посоветовал Беляев, накрываясь с головой москитной сеткой. – Не дают соль, дорого. Вот и едят потную одежду.
Но Дмитриев положил рубашку под голову, накрылся сеткой и уже хотел закрыть глаза, как заметил жёлто-зелёные огоньки, летевшие прямо на него. В панике замахал руками.
Конец ознакомительного фрагмента.