Кадры решают все
Шрифт:
Вернер Мельдерс воистину был лучшим – храбрым, честным, доблестным воином, самым результативным истребителем люфтваффе, первым, превысившим результат самого лучшего аса Первой мировой войны – Манфреда фон Рихтгофена. Кроме того, он так же первым в мире превысил результат в сто сбитых вражеских самолетов, первым получил Рыцарский крест и первым же Дубовые листья, мечи и бриллианты к нему. Два первых лица рейха – сам фюрер и рейхсмаршал относились к этому молодому человеку с большим пиететом и любовью, видя в нем живое воплощение того типа человека, которого они хотели возродить… Ну, или создать, если легенды лгали, и «истинные арийцы» были всего лишь красивым мифом. Его очень берегли. С июля ему даже было запрещено принимать участие в боях, для чего Геринг сделал его инспектором истребительной
53
Это правда. И в нашей истории Мельдерс погиб в ноябре 1941 года во время перелета из Крыма, в котором еще вовсю шли бои, в Германию, когда летел на похороны Эрнста Удета.
На фоне подобной потери не просто разгром, а тотальное уничтожение элитного, лучшего в люфтваффе пятьдесят первого ягдгешвадера, который Геринг не раз именовал «новой реинкарнацией легендарной первой эскадрильи “Рихтгофен”», что в устах ее последнего командира [54] звучало особенно весомо, выглядело уже просто «текущими неприятностями». Хотя на положении дел на фронте наиболее ярко отразится именно оно. Как и потеря еще одного полного гешвандера и двух «приблудившихся» штаффелей бомбардировщиков. Не говоря уж о всякой другой мелочи.
54
Геринг действительно был истребителем-асом Первой мировой войны и с июля 1918 командовал элитной, лучшей немецкой истребительной эскадрильей «Рихтгофен».
– Итак… – нетерпеливо поторопил Геринг Курта. Гауптман вздохнул про себя и начал рассказывать…
На разгромленный аэродром он прибыл вчера вечером. Тот был заполнен сотнями людей, которые катили, таскали, замеряли, пилили и загружали все, что можно – куски металла, обломки самолетных крыльев и фюзеляжей, разбитые и изувеченные останки авиамоторов, перекрученные остовы автомобилей и автобусов, покореженные зенитные орудия и… трупы. Сотни трупов. Причем, судя по тому, как привычно и сноровисто работали выделенные на погрузку солдаты, какая-то часть трупов уже была отсюда вывезена…
А посреди всего этого копошения стоял штурмбанфюрер СС и задумчиво смотрел на абсолютно целую, и потому выглядевшую в этом хаосе совершенно чуждо Flak-30. Фон Зееншанце пару минут постоял, рассматривая всю эту суету, а затем медленно двинулся к человеку в черном мундире, продолжавшему все так же разглядывать зенитку.
– Добрый день, герр штурмбанфюрер, представитель ОКХ гауптман фон Зееншанце.
Эсэсовец развернулся к Курту, окинул его тем же самым задумчивым взглядом, каким рассматривал Flak, и коротко кивнул:
– Штурмбанфюрер СС Макс Рауш, начальник зондеркоманды семь-Б. В настоящий момент старший над всем этим безумием, – небрежно представился он. И поинтересовался: – Приехали полюбоваться на наш позор?
– Скорее пополнить свою копилку, Макс, – дружелюбно отозвался фон Зееншанце. Да, он, как и подавляющее большинство офицеров вермахта, не слишком хорошо относился к СА, СД, СС и иже с ними, но сейчас в его интересах было не провоцировать конфликт, пусть даже и потешив собственное самолюбие, а установить с этим штурмбанфюрером максимально доверительные рабочие отношения.
– Копилку?
– Да, – все так же дружелюбно кивнул Курт. И пояснил: – Я давно интересуюсь русскими диверсантами.
В глазах штурмбанфюрера мелькнуло узнавание.
– Фон
– Позвольте полюбопытствовать, чем вас так заинтересовала эта зенитка? – после пары минут молчания, снова подал голос Курт.
– Эта?
– Ну да.
Эсэсовец вздохнул.
– Просто пытаюсь понять, кем надо быть, чтобы додуматься построить всю операцию на коротком обучении своих людей обращению с совершенно незнакомым им оружием.
И тут Курт почувствовал, как у него сильно засосало под ложечкой. Штандартенфюрер Макс только что, пусть и несколько другими словами, сказал ему то, что он сам говорил дяде насчет того русского капитана. Гауптман невольно подался вперед.
– Что, знакомы с таким стилем? – усмехнулся эсэсовец, заметив его телодвижение.
– О, да! – кивнул Курт. – Более того, именно его я всюду ищу.
– Так вы, я вижу, уже в курсе того, что здесь произошло? – с безразличием в голосе, в котором фон Зееншанце все-таки сумел различить едва заметные фальшивые нотки, поинтересовался штурмбанфюрер. Курт усмехнулся про себя. Ревнует… А может и нет, просто сразу сделал стойку на возможную утечку.
– Ни в малейшей степени. И буду рад, если вы меня просветите.
– Вот как? – эсэсовец на этот раз уже явно нарочито вскинул бровь и вообще всем своим видом постарался не просто продемонстрировать, а, скорее даже, выпятить собственный скепсис. Судя по всему, намекая, что пока гауптман его не развеет – рассчитывать на искреннее сотрудничество не стоит. А штурмбанфюрер, между тем, продолжил: – И почему же вы в таком случае рванули сюда? Насколько я помню, в обязанности представителей ОКХ не входит борьба с диверсантами или расследования случаев нападения таковых.
– Это – личное, герр Рауш, – пояснил Курт. – Мне пришлось столкнуться с одним из русских диверсантов еще к западу от Минска. И он меня… – фон Зееншанце на мгновение запнулся, но затем твердо произнес: – Победил. С тех пор я открыл на него охоту.
Улыбку эсэсовца можно было бы назвать даже добродушной, но Курт явственно ощутил за ней отвратительную смесь пренебрежения, брезгливости и даже презрения, с которым всякие мелкие лавочники и бюргеры, составлявшие основу подразделений СА и СС, относились к тому, что они считали «глупыми аристократическими заморочками». Однако она его не особенно задела – именно на такое отношение он и рассчитывал. Ибо объяснение его интереса «всякими аристократическими заморочками» вполне укладывалось в картину мира эсэсовца и потому являлось в данной ситуации самым простым выходом. Штурмбанфюрер скажет себе: «Я так и думал», и не будет искать никаких других объяснений его интереса к этому русскому капитану. Впрочем… не совсем Курт и соврал: элемент состязания, желания поквитаться за поражение в его интересе к капитану все-таки присутствовал. Просто он не был определяющим, являясь, скорее, некоторым тестом, испытанием, проверкой на достоверность объявленных правил. Если капитан и в этот раз сумеет его переиграть, значит к его словам стоит отнестись с максимальной серьезностью, а если нет – Vae victis [55] .
55
Vae victis (лат.) – горе побежденным. Крылатое выражение, которое подразумевает, что условия всегда диктуют победители, а побежденные должны быть готовы к любому трагическому повороту событий.
– Ну что ж, в таком случае – слушайте…
По окончании рассказа Курт позвонил дяде. Прямо с аэродрома. Когда генерал снял трубку, гауптман коротко произнес:
– Это он.
Гудериан несколько мгновений молчал, а затем осторожно уточнил:
– Ты абсолютно уверен?
– Да, – твердо сказал фон Зееншанце, и пояснил: – Я обнаружил здесь главный признак его действий. Абсолютное отсутствие шаблона. Он разгромил эту авиабазу, используя наши собственные зенитки, научив обращению с ними своих солдат всего за сутки.